Позже Оскар пообедал дома с Эмили. Она была искренне рада его присутствию в эти свободные дни. Они вместе, подобно старомодной добропорядочной паре, посетили пасхальную службу. Празднование прошло как нельзя лучше и они церемонно танцевали весь вечер, хотя за столом относились друг к другу с несколько отчужденной вежливостью. В глубине души оба они, и Оскар, и Эмили были поражены странной особенностью их брака – он и давал, и получал куда больше в отношениях с чужими людьми, с работниками своей фабрики, но только не с ней.
Проблема, довлеющая над ними, заключалась в том, что они никак не могли решить, стоит ли Эмили перебираться к нему в Краков. Если она отказалась бы от своих апартаментов в Цвиттау, пустив в них других жильцов, ей пришлось бы насовсем застрять в Кракове. Она считала своей святой обязанностью быть вместе с Оскаром; на языке моральных категорий католической теологии, ее отсутствие в доме служило «поводом к случайному греху». Тем не менее, жизнь с ним в чужом городе могла быть приемлема только в том случае, если он внимательно, чутко и предусмотрительно будет относиться к ее чувствам. Беда же с Оскаром заключалась в том, что на него нельзя было положиться – он не собирался отказываться от своих пороков. Беспечный, то и дело под хмельком, с неизменной улыбкой на губах – казалось, он не сомневался, что, если ему понравится какая-то девушка, она должна тоже проникнуться к нему симпатией.
Этот нерешенный вопрос о переезде в Краков настолько давил на них, что после окончания обеда он извинился, покинул ее и направился в кафе на главной площади. Это заведение нередко посещали горные инженеры, мелкие дельцы и случайные коммивояжеры, имеющие дело с армейскими офицерами. Среди посетителей он с удовольствием разглядел своих друзей времен увлечения мотоциклом. Большинство из них были в форме вермахта. Они выпили коньячка. Кое-кто выразил удивление, что такой здоровый мужик, как Оскар, до сих пор не в мундире.
– Хватает дел и с производством, – проворчал он. – Более чем хватает.
Воспоминания о днях юности, мотоциклах захватили их. Посыпались шутки по поводу аппарата, который Оскар собрал по кусочкам еще старшеклассником. Сколько было грохота! Да уж, его пятисоткубовый Галлони грохотал на славу. Шум в кафе нарастал по мере того, как падал уровень коньяка в бутылках. И к концу ужина они превратились в компанию старых школьных друзей: так сияли их лица, словно они вновь обрели утраченный смех, да так оно и было на самом деле. Затем один из них посерьезнел.
– Послушай, Оскар. Тут обедает твой отец, и он всегда в одиночестве.
Оскар Шиндлер смотрел в рюмку с коньяком. Лицо его побагровело, но он лишь пожал плечами.
– Тебе надо бы поговорить с ним, – сказал кто-то. – Бедный старик, от него осталась лишь тень.
Оскар сказал, что он лучше пойдет домой и начал было вставать, но руки приятелей вцепились ему в плечи, заставив снова сесть.
– Он знает, что ты здесь, – заговорили они. Двое уже отправились в пристройку к залу и уговаривали старого Шиндлера присоединиться к их обеду. Оскар, охваченный паникой, наконец поднялся, но пока рылся в карманах в поисках бумажника, из зала, влекомый двумя молодыми людьми, появился Ганс Шиндлер, на лице которого было страдальческое выражение. Оскар оцепенел, увидев его. Как бы он ни гневался на своего отца, он всегда считал, что, если им и суждено сблизиться, путь этот придется пройти ему. Старик был слишком горд. Тем не менее, сейчас он позволил, чтобы его привели к сыну.
Пока их двоих подталкивали друг к другу, первым жестом старика стала смущенная улыбка, сопровождаемая движением бровей. Этот знакомый жест поверг Оскара в смятение. «Я ничего не мог сделать, – словно бы хотел сказать ему Ганс. – И брак, и все остальное, что было между твоей матерью и мною, – все это развивалось по своим законам». Мысль, скрывавшаяся за этой мимикой, могла быть и другой, но этим же вечером Оскар видел точно такое же выражение на другом лице – на своем собственном, когда, глядя на себя в зеркало в холле квартиры Эмили, он пожал плечами: «И брак, и все прочее – все развивается по своим собственным законам». Он обменялся этим взглядом с самим собой, и вот – он уже пропустил три порции коньяка – об этом же дает ему понять его отец.
– Как поживаешь, Оскар? – спросил Ганс Шиндлер. Последнее слово прозвучало со зловещей одышкой. Здоровье отца стало куда хуже по сравнению с теми временами, когда он помнил его.
Оскар Шиндлер решил, что даже герр Ганс Шиндлер заслуживает человеческого отношения – мысль, которую он был не в состоянии усвоить за чаепитием у своей сестры; и, обняв старика, он трижды расцеловал его в обе щеки. Почувствовав прикосновение отцовской щетины, он не смог удержаться от слез в окружении компании инженеров, солдат и бывших мотоциклистов, аплодировавших этой трогательной сцене.
Глава 10
Советник юденрата Артур Розенцвейг, который по-прежнему считал, что он отвечает за здоровье, жизнь и продовольственный рацион обитателей гетто, настоятельно внушал еврейской полиции гетто (Ordnungdienst, OD), что они служат обществу. Он пытался внушить этим молодым людям хоть какое-то понятие о сострадании, чему-то научить их. Хотя в штаб-квартире СС OD рассматривали как обыкновенные вспомогательные полицейские силы, которые должны просто исполнять приказы, как и любая другая полиция, большинство службы порядка рассматривала себя в совершенно ином качестве.
Нельзя было отрицать, что по мере того, как в гетто налаживалась жизнь, полицейские становились объектами подозрительного отношения, предполагаемыми предателями и коллаборантами. Кое-кто из них поставлял информацию подполью, бросая вызов системе, но скорее всего, большинство из них считало, что существование и их, и их семей зависит от уровня сотрудничества с СС. Честный человек рассматривал службу порядка в гетто как сборище взяточников. Жуликам в ней было раздолье.
Но в первые месяцы существования в Кракове, OD еще пользовалась уважением. В силу неопределенности своего положения Леопольд Пфефферберг постарался вступить в ее ряды. Когда всем формам образования для евреев, даже тем, что были организованы юденратом, в декабре 1940-го года был положен конец. Польдеку было предложено вести книгу записей на прием и организовывать очередь в отделе внутренних дел юденрата. Занятие это отнимало у него лишь часть времени, но обеспечивало прикрытие, с помощью которого он мог относительно свободно ездить по Кракову. В марте 1941 года была организована служба порядка как таковая, основной целью которой было наведение порядка среди евреев, прибывающих в Подгоже из других частей города и защита их. Польдек принял предложение и обзавелся форменной фуражкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132