Два часа прошли очень быстро. Я простилась с семьей моей кормилицы; сердце мое сильно ныло при расставании с этими честными людьми, любившими меня так искренно и плакавшими при прощании со мною Андрэ, о котором я уже тебе говорила, захотел непременно ехать со мной. По моей просьбе отец согласился взять его, и — чего я, признаюсь, даже не ожидала — назначил его состоять исключительно в моем распоряжении. Бедный мальчуган не помнил себя от радости; меньше чем в десять минут он собрал в узелок свои скромные пожитки и весело уселся на козлы рядом с кучером.
Отец пригласил в замок всех родственников, и я была официально представлена всей семье. Тут же я увидела в первый раз моего брата Филиппа, тогда он был красивым молодым человеком, с надменным лицом, едва пробивающимися усиками и с орлиным взором. Он с жаром поцеловал меня и, по видимому, был очень рад увидеть меня. Через два дня после этого я была уже в монастыре.
Этот монастырь, моя дорогая, ты знаешь так же хорошо, как и я. С этого времени началась наша неизменная дружба, в которой мы поклялись…
— И которая, — перебила ее графиня, — и в настоящее
время так же сильна, как и в первые годы, неправда ли, моя Леона?
— Разве мое присутствие в этой комнате не доказывает этого, дорогая Камилла?
— Да, совершенно верно… но продолжай дальше, моя прелесть, только пропусти наше пребывание в монастыре, потому что тут ты не будешь в состоянии рассказать мне что-нибудь новое, — отвечала графиня.
— Злая!
— О! Не станем поднимать свои старые споры.
— Ты помнишь?
— Все.
— И твою ревность?
— По поводу твоей близкой дружбы с Герминой де Гриньи, сестрой барона.
— Дружба, которая подчас была тяжела для меня благодаря ни на чем не основанной ревности некой Камиллы, которая так же страстно отдавалась своим привязанностям, как и ненависти.
— И которая осталась такой же и в настоящее время! — отвечала графиня де Малеваль, улыбаясь как-то загадочно.
— Ты помнишь, что для того, чтобы разогнать облако, омрачившее нашу дружбу, я должна была рассказать тебе историю любви ко мне барона де Гриньи, объяснявшую мои отношения к его сестре.
— Которую ты сделала также и своей наперсницей.
— Да, — отвечала Леона со вздохом. — Арман сдержал свое слово. Под предлогом свиданий с сестрой он получил доступ в нашу приемную. Благодаря Гермине никто, за исключением тебя, даже и не подозревал истины. К тому же, в нашей любви не было ничего предосудительного, кроме таинственности. Имя Армана было достойно моего. Ничто в будущем не могло помешать нашему союзу; мы любили друг друга, уверенные, что в недалеком будущем наши отцы дадут согласие на наш брак. Но, увы! Вышло совсем иначе. Мечты, которыми мы так убаюкивали себя, грубо разбились о печальную действительность.
Глубокий вздох вырвался из груди Леоны, она опустила голову и задумалась.
— Ну, полно! — проговорила тихо Камилла, целуя ее. Леона выпрямилась, огонь сверкал в ее глазах.
— Ты права, — отвечала она твердым голосом, — выслушай же мою исповедь до конца. Мне было семнадцать лет, когда мой отец внезапно взял меня из монастыря под предлогом, что мое образование закончено и для меня настало время вступить в свет.
Через два дня после моего приезда в замок отец дал бал, куда была приглашена вся знать провинции. Барон де Гриньи тоже был на этом балу. Сестра сказала ему о моем выходе из монастыря, и он поспешил ответить согласием на присланное ему приглашение, как и всем вообще местным дворянам, принадлежавшим к обычным посетителям замка.
Танцуя со мною, барон объявил мне о своем намерении немедленно просить у моего отца моей руки. Я стала отговаривать его от такой поспешности, ничем в сущности не мотивированной, но барон печально покачал головой и отвечал мне:
— Дорогая Леона, я понимаю, насколько эта поспешность кажется вам несвоевременной, потому что вы только что вернулись в свою семью, но, сам не знаю почему, у меня являются мрачные предчувствия и я просто дрожу от страха за наше счастье. В обществе ходят слухи… впрочем, вам совершенно бесполезно их знать. Словом я думаю, что мне даже необходимо предупредить события и поторопиться с предложением.
— Что хотите вы этим сказать? — воскликнула я с беспокойством, вызванным странным тоном его слов. — Я не понимаю вас, объясните мне Бога ради!
— Не настаивайте, умоляю вас. Вам лучше всего ничего не знать, — сказал он печально.
— Заклинаю вас, — отвечала я с мольбой, — скажите мне!
— Вы требуете этого?
— Умоляю вас!
— Хорошо. Пусть будет по-вашему, — прошептал он с горечью. — Говорят, что ваш отец хочет выдать вас замуж за маркиза де Буа-Траси!
— О! — проговорила я с презрением, — не может быть, вы просто бредите! Каким образом мой отец, помешанный на благородстве, может согласиться на такой неравный брак!
— Он маркиз! — сказал Арман со злой иронией.
— Но это ровно ничего не значит. Он — сын откупщика, разбогатевшего благодаря рискованным спекуляциям… его презирают все.
— Очень возможно, — заметил он с грустной настойчивостью, — но этот человек обладает восемью или десятью миллионами.
— Так что же из этого! Мой отец, я уверена, никогда не согласится породниться с денежным мешком, как бы толст он не был!
— Вы молоды, вы почти дитя, дорогая моя Леона, и не знаете самых первых условий жизни.
— Какое мне дело до жизни? Я люблю вас, Арман, одного вас, и…
— Бедная Леона! — сказал он, вздохнув, — как вы мало знаете жизнь! Так узнайте же всю правду! Лучше вы будете знать всю жестокую истину, чем оставаться дольше в заблуждении; мне тяжело обвинять вашего отца перед вами, но так как вы сами вызвали меня на это объяснение, то в ваших же интересах вы должны узнать все подробно и должны теперь же решить, как вам следует поступить. Говорят, заметьте, что я сообщаю вам одни только слухи, говорят, что герцог де Борегар разорен!
— Разорен! — вскричала я. — Он? Мой отец?
— Да. Я даже и сам знаю, что несколько времени тому назад он понес очень большие потери; другие причины, о которых я должен умолчать и которых вы не поймете и не в силах оценить благодаря вашему полному неведению жизни, ускорили или, лучше сказать, докончили разорение вашего отца, который находится теперь в страшно стесненных обстоятельствах!
— О! Это невозможно!
— Увы! — продолжал он, — положение графа де Борегар еще более ужасно, чем я вам говорю, и чего вы даже и подозревать не можете.
— Но, — спросила я его с тоской, — что же общего имеет маркиз де Буа-Траси с разорением моего отца?
— Маркиз де Буа-Траси, моя бедная и милая Леона, — прошептал он раздирающим сердце голосом, — в настоящее время состоит единственным кредитором герцога — он тайно, через посредство одного человека, скупил все его векселя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53