Двадцать заговорщиков вошли и разместились сзади своего предводителя. За ними вошел Рамирес в сопровождении двух офицеров.
— Все ли между нами выяснено и оговорено, Ягуар?
— Все.
— Мы действуем один по отношению к другому вполне честно и открыто, без задней мысли?
— Да.
— Вы клянетесь?
— Без всякого колебания, клянусь.
— Благодарю вас, глубоко благодарю, мой друг. Со своей стороны, и я клянусь быть вашим верным союзником.
— Сколько у вас людей?
— Вы видите — тридцать.
— Если сюда прибавить двадцать моих, то получится пятьдесят — цифра внушительная. Если дело повести умело, то больше нам и не надо.
— Теперь условимся, что делать каждому из нас.
— Мне кажется, как оговорено раньше: я нападаю на форт, вы — на корвет.
— Отлично! Где проводники?
— Вот мы, — отвечали два человека, сидевшие в углу, с карабинами и в индейских сарапе, с которыми Рамирес разговаривал в первый свой приход в пулькерию, и выступили вперед.
Эль-Альферес несколько минут внимательно разглядывал их, потом обратился к Ягуару:
— Мне кажется, вы можете выступать.
— Сколько вы оставляете с собой людей?
— Берите всех, я оставлю с собой Рамиреса, тех двоих господ офицеров, которым он меня сейчас представит и которые ожидают где-нибудь здесь, вероятно.
— Да, правда, — отвечал моряк.
— Так идите, шакалы, за вашим новым вождем. Временно я отдаю вас под начало Ягуара, я уступаю ему на эту ночь всю мою власть над вами.
Собравшиеся молча наклонили свои головы.
— А теперь, братья, — продолжал другим тоном Эль-Альферес, — помните, что вы идете биться за свободу своей родины и что человек, который ведет вас, не пощадит своей жизни для успеха смелого предприятия, на которое он идет вместе с вами. Так же точно не должны щадить себя и вы, это сделает вас непобедимыми. Идите.
— Не забудьте сигнала: один выстрел в случае неуспеха.
— Три — в случае успеха. Будет успех, брат мой!
— Дай Бог!
— До свидания.
Предводители пожали друг другу руки, и Ягуар вышел из пулькерии. За ним вышли пятьдесят человек. Все они шли молча, осторожно озираясь, как дикие звери, отправляющиеся на добычу.
В пулькерии остались Эль-Альферес, два флотских офицера, Рамирес и содержатель притона, смотревший на все происходившее широко раскрытыми от изумления, ничего не понимающими глазами.
Эль-Альферес сидел неподвижно, наклонившись вперед, и прислушивался к шуму удалявшихся шагов. Когда они затихли совершенно, он встал и обратился к Рамиресу и офицерам, также внимательно прислушивавшимся.
— Да ниспошлет Господь благословение Свое на дела наши! — проговорил он и набожно осенил себя крестным знамением. — Теперь наш черед, господа!
— Мы готовы, — разом отвечали все трое.
Эль-Альферес окинул взглядом опустевший сарай. Пулькеро, содержатель его, частью из любопытства, частью от того, что ничего другого ему не оставалось делать, забился в самый дальний угол и наблюдал оттуда за всеми движениями своих необычных посетителей.
— Эй, ты, поди-ка сюда! — подозвал его Эль-Альферес.
Пулькеро стащил с головы свою соломенную шляпу и поспешил повиноваться.
— Что угодно вам, ваше сиятельство?
— Хочу задать тебе вопрос.
— Как вам будет угодно.
— Любишь деньги?
— Гм! Еще бы, как же их не любить! — отвечал он и изобразил на своей плутовской роже гримасу, долженствовавшую заменить улыбку.
— Ну, вот тебе золотой в двадцать долларов. Только, когда мы уйдем, ты должен сидеть как чурбан одну минуту, а то дорого поплатишься за свое любопытство; и затем ты должен быть и слеп, и нем, и глух относительно всего, что здесь происходило.
— Помилуйте, — низко кланяясь, отвечал пулькеро, — как же, я понимаю, помилуйте, ваше сиятельство, — и спрятав золотой в карман, почтенный пулькеро немного отошел в сторону.
Со времени ухода Ягуара оба офицера пришли в чрезвычайное беспокойство, которое они даже не старались скрыть. Но Эль-Альферес делал вид, что не замечает этого, лицо его, напротив, сияло.
Действительно, предприятие, на которое они решились в сообществе со смелым авантюристом, начинало казаться им не только безрассудным, но и просто бессмысленным, особенно с тех пор, как он по-рыцарски отпустил с Ягуаром тридцать человек, которые им были, как они думали, необходимы.
Эль-Альферес посмотрел внимательно на офицеров.
— Что с вами, господа? — сказал он им с улыбкой. — Взбодритесь, храбрые моряки, а то — caspita! — на вас лица нет; краше в гроб кладут, а мы ведь еще живы, кажется.
— Это правда. Но мы все равно что мертвые, — ясно ответил дон Серафин.
Эль-Альферес нахмурился.
— Стало быть, вы трусите? — надменно спросил он.
— Мы трусим… боимся… не смерти, но неудачи.
— Это зависит от меня, головой ручаюсь вам за успех.
— Мы хорошо знаем, на что вы способны, сеньор, но ведь нас только четверо, и в конце концов…
— А экипаж на баркасе?
— Это так, но экипаж баркаса состоит всего из шестнадцати человек.
— Этого достаточно.
— О-о! Если бы это было так, но я не надеюсь…
— Короче: да или нет, следуете ли вы за мной во что бы то ни стало?
— Мы жертвуем жизнью нашей.
— Итак, что бы ни случилось, вы с нами?
— Что бы ни случилось.
— Прекрасно.
Эль-Альферес на минуту задумался и затем обратился к пулькеро, который все еще стоял невдалеке, перебирая шляпу.
— Не приносили ли чего-нибудь для передачи мне? — спросил он его.
— Да, ваше сиятельство, сегодня, где-то около вечерни, принес один человек в сумке за плечами посылку.
— Где же она?
— Так как он сказал мне, что в ней находятся чрезвычайно важные вещи, то я положил ее в своей комнате, чтобы никто не украл ее.
— Веди меня в свою комнату.
— Как вам будет угодно, ваше сиятельство.
— Senores caballeros, — обратился Эль-Альферес к обоим офицерам и Рамиресу, — подождите меня здесь, я вернусь через десять минут.
И не дожидаясь ответа, он дал знак пулькеро вести его и быстро вышел.
Все трое оставшихся молчали. Офицерами вновь овладело недовольство, и они с беспокойством оглядывались вокруг себя. Время никогда не останавливается в своем течении, оно быстро летело и пока совершались описываемые события. Проходила ночь, первые проблески зари чуть-чуть осветили закоптелые стены пулькерии, на улицах появились рано проснувшиеся, наиболее заботливые о делах своих обыватели. Солнце готовилось выплыть из-за горизонта и вновь разлить удушающий дневной зной.
— Скоро ведь день, — заметил дон Серафин, с беспокойством качая головой.
— Это все равно, — отвечал Рамирес.
— Как, все равно? — с изумлением воскликнул дон Серафин. — Мне кажется, что для нашего предприятия лучше всего тьма и тайна.
— Разумеется, — подтвердил и дон Кристобаль, — если мы будем ждать рассвета, то какое уж тут предприятие.
Рамирес повел плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Все ли между нами выяснено и оговорено, Ягуар?
— Все.
— Мы действуем один по отношению к другому вполне честно и открыто, без задней мысли?
— Да.
— Вы клянетесь?
— Без всякого колебания, клянусь.
— Благодарю вас, глубоко благодарю, мой друг. Со своей стороны, и я клянусь быть вашим верным союзником.
— Сколько у вас людей?
— Вы видите — тридцать.
— Если сюда прибавить двадцать моих, то получится пятьдесят — цифра внушительная. Если дело повести умело, то больше нам и не надо.
— Теперь условимся, что делать каждому из нас.
— Мне кажется, как оговорено раньше: я нападаю на форт, вы — на корвет.
— Отлично! Где проводники?
— Вот мы, — отвечали два человека, сидевшие в углу, с карабинами и в индейских сарапе, с которыми Рамирес разговаривал в первый свой приход в пулькерию, и выступили вперед.
Эль-Альферес несколько минут внимательно разглядывал их, потом обратился к Ягуару:
— Мне кажется, вы можете выступать.
— Сколько вы оставляете с собой людей?
— Берите всех, я оставлю с собой Рамиреса, тех двоих господ офицеров, которым он меня сейчас представит и которые ожидают где-нибудь здесь, вероятно.
— Да, правда, — отвечал моряк.
— Так идите, шакалы, за вашим новым вождем. Временно я отдаю вас под начало Ягуара, я уступаю ему на эту ночь всю мою власть над вами.
Собравшиеся молча наклонили свои головы.
— А теперь, братья, — продолжал другим тоном Эль-Альферес, — помните, что вы идете биться за свободу своей родины и что человек, который ведет вас, не пощадит своей жизни для успеха смелого предприятия, на которое он идет вместе с вами. Так же точно не должны щадить себя и вы, это сделает вас непобедимыми. Идите.
— Не забудьте сигнала: один выстрел в случае неуспеха.
— Три — в случае успеха. Будет успех, брат мой!
— Дай Бог!
— До свидания.
Предводители пожали друг другу руки, и Ягуар вышел из пулькерии. За ним вышли пятьдесят человек. Все они шли молча, осторожно озираясь, как дикие звери, отправляющиеся на добычу.
В пулькерии остались Эль-Альферес, два флотских офицера, Рамирес и содержатель притона, смотревший на все происходившее широко раскрытыми от изумления, ничего не понимающими глазами.
Эль-Альферес сидел неподвижно, наклонившись вперед, и прислушивался к шуму удалявшихся шагов. Когда они затихли совершенно, он встал и обратился к Рамиресу и офицерам, также внимательно прислушивавшимся.
— Да ниспошлет Господь благословение Свое на дела наши! — проговорил он и набожно осенил себя крестным знамением. — Теперь наш черед, господа!
— Мы готовы, — разом отвечали все трое.
Эль-Альферес окинул взглядом опустевший сарай. Пулькеро, содержатель его, частью из любопытства, частью от того, что ничего другого ему не оставалось делать, забился в самый дальний угол и наблюдал оттуда за всеми движениями своих необычных посетителей.
— Эй, ты, поди-ка сюда! — подозвал его Эль-Альферес.
Пулькеро стащил с головы свою соломенную шляпу и поспешил повиноваться.
— Что угодно вам, ваше сиятельство?
— Хочу задать тебе вопрос.
— Как вам будет угодно.
— Любишь деньги?
— Гм! Еще бы, как же их не любить! — отвечал он и изобразил на своей плутовской роже гримасу, долженствовавшую заменить улыбку.
— Ну, вот тебе золотой в двадцать долларов. Только, когда мы уйдем, ты должен сидеть как чурбан одну минуту, а то дорого поплатишься за свое любопытство; и затем ты должен быть и слеп, и нем, и глух относительно всего, что здесь происходило.
— Помилуйте, — низко кланяясь, отвечал пулькеро, — как же, я понимаю, помилуйте, ваше сиятельство, — и спрятав золотой в карман, почтенный пулькеро немного отошел в сторону.
Со времени ухода Ягуара оба офицера пришли в чрезвычайное беспокойство, которое они даже не старались скрыть. Но Эль-Альферес делал вид, что не замечает этого, лицо его, напротив, сияло.
Действительно, предприятие, на которое они решились в сообществе со смелым авантюристом, начинало казаться им не только безрассудным, но и просто бессмысленным, особенно с тех пор, как он по-рыцарски отпустил с Ягуаром тридцать человек, которые им были, как они думали, необходимы.
Эль-Альферес посмотрел внимательно на офицеров.
— Что с вами, господа? — сказал он им с улыбкой. — Взбодритесь, храбрые моряки, а то — caspita! — на вас лица нет; краше в гроб кладут, а мы ведь еще живы, кажется.
— Это правда. Но мы все равно что мертвые, — ясно ответил дон Серафин.
Эль-Альферес нахмурился.
— Стало быть, вы трусите? — надменно спросил он.
— Мы трусим… боимся… не смерти, но неудачи.
— Это зависит от меня, головой ручаюсь вам за успех.
— Мы хорошо знаем, на что вы способны, сеньор, но ведь нас только четверо, и в конце концов…
— А экипаж на баркасе?
— Это так, но экипаж баркаса состоит всего из шестнадцати человек.
— Этого достаточно.
— О-о! Если бы это было так, но я не надеюсь…
— Короче: да или нет, следуете ли вы за мной во что бы то ни стало?
— Мы жертвуем жизнью нашей.
— Итак, что бы ни случилось, вы с нами?
— Что бы ни случилось.
— Прекрасно.
Эль-Альферес на минуту задумался и затем обратился к пулькеро, который все еще стоял невдалеке, перебирая шляпу.
— Не приносили ли чего-нибудь для передачи мне? — спросил он его.
— Да, ваше сиятельство, сегодня, где-то около вечерни, принес один человек в сумке за плечами посылку.
— Где же она?
— Так как он сказал мне, что в ней находятся чрезвычайно важные вещи, то я положил ее в своей комнате, чтобы никто не украл ее.
— Веди меня в свою комнату.
— Как вам будет угодно, ваше сиятельство.
— Senores caballeros, — обратился Эль-Альферес к обоим офицерам и Рамиресу, — подождите меня здесь, я вернусь через десять минут.
И не дожидаясь ответа, он дал знак пулькеро вести его и быстро вышел.
Все трое оставшихся молчали. Офицерами вновь овладело недовольство, и они с беспокойством оглядывались вокруг себя. Время никогда не останавливается в своем течении, оно быстро летело и пока совершались описываемые события. Проходила ночь, первые проблески зари чуть-чуть осветили закоптелые стены пулькерии, на улицах появились рано проснувшиеся, наиболее заботливые о делах своих обыватели. Солнце готовилось выплыть из-за горизонта и вновь разлить удушающий дневной зной.
— Скоро ведь день, — заметил дон Серафин, с беспокойством качая головой.
— Это все равно, — отвечал Рамирес.
— Как, все равно? — с изумлением воскликнул дон Серафин. — Мне кажется, что для нашего предприятия лучше всего тьма и тайна.
— Разумеется, — подтвердил и дон Кристобаль, — если мы будем ждать рассвета, то какое уж тут предприятие.
Рамирес повел плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86