— Не забудьте о ваших жалованных грамотах, господа, — прибавил губернатор, — послезавтра вы сможете их получить.
Монбар вышел, его примеру последовали другие флибустьеры, и д'Ожерон остался один.
— Какие дела можно было бы свершить с этими людьми, если бы только суметь их укротить! — прошептал он. — Ей-Богу, как ни тяжела эта обязанность, я сделаю все и с Божьей помощью все же надеюсь преуспеть.
ГЛАВА XV. Маркиз дон Санчо Пеньяфлор
Прошло несколько дней. Ни дон Гусман, ни Бирбомоно не показывались в Пор-де-Пе. Монбар решительно не знал, чему приписать столь продолжительное их отсутствие; его терзало смутное беспокойство. Когда он встречался со своей хозяйкой, то отворачивался, стараясь не замечать ее бледного лица и лихорадочно горевших глаз, которые устремлялись на него с выражением безропотной горести, невольно трогавшей его сердце. Мало-помалу он начинал чувствовать, как в сердце его ненависть сменялась состраданием. Он опасался, что не сможет дольше сдерживать страшной клятвы, произнесенной им. Несмотря на все усилия пробудить в своей душе справедливый гнев, он вынужден был сознаться, что тройная броня, которой было защищено его сердце, больше не могла поддерживать его в продолжительной борьбе против этой женщины, которую он любил так сильно, что эта любовь, разбив его жизнь, сделала несчастной и ее. Все говорило в ее пользу в сердце грозного флибустьера: ее продолжительное раскаяние, ее благородное самоотвержение, ее безмолвная покорность, даже ее смиренная и боязливая нежность, которая каждую минуту выказывалась в заботах, которыми она окружала его без его ведома, оставаясь почти невидимой.
Теперь, по прошествии стольких лет после проступка бедной женщины, Монбар спрашивал себя, имеет ли он право оставаться неумолимым и не должен ли пробить для него час прощения.
Но воспоминание о его ужасных страданиях, о недостойной измене, жертвой которой он оказался, вдруг пронзало его сердце, словно раскаленное железо, трепет гнева волновал его, и он шептал, удаляясь от донны Клары:
— Нет, искупление еще не кончено, виновный не получил наказания. Я не должен расслабляться прежде, чем свершится моя месть!
При этих словах его смягчившиеся было черты принимали мраморную неподвижность, брови хмурились, глаза сверкали зловещим блеском, глубокие морщины выступали на бледном лбу, и он становился опять тем неумолимым человеком, которым поклялся быть.
Но, повторяем, он сомневался; его суровость к бедной женщине была только маской, а ненависть, все еще сильная в отношении других врагов, мало-помалу отворачивалась от нее, чтобы смениться скорым прощением.
Несколько дней, которые он провел в Пор-де-Пе в одном доме с донной Кларой, намного подвинули дело прощения, которое могло довершить какое-нибудь непредвиденное событие.
Однажды вечером Монбар, удалившись в свою комнату, разговаривал с Морганом, кавалером де Граммоном и с Филиппом о приготовлениях к экспедиции, которая быстро приближалась. Уже несколько судов, прекрасно оснащенных, вышли в море, другие готовились отправиться вслед за ними на следующий день на восходе солнца; через два дня весь флот должен был стоять под парусами. Операция проводилась в таком секрете и так осторожно, что, несмотря на большое число отправившихся на судах флибустьеров, ничто не заставляло предполагать, чтобы испанцы могли узнать об этом.
Четыре флибустьера оговаривали между собой последние детали операции, когда в дверь комнаты, где они находились, осторожно постучали два раза. Монбар движением руки заставил своих друзей замолчать, после чего встал и отворил дверь.
Перед ним стоял Бирбомоно; еще два человека, закутанные в плащи, отступили немного дальше, в тень.
— Я приехал, — вполголоса сказал Бирбомоно, почтительно кланяясь Монбару.
— И с хорошими спутниками, как мне кажется, — ответил Монбар.
— Могу я говорить?
— О чем-нибудь важном?
— Да, и в особенности тайном.
— Хорошо, оставайтесь здесь, я сейчас вернусь. Монбар затворил дверь и вернулся к своим товарищам.
— Братья, — сказал он, — только что ко мне приехал один человек, который хочет сообщить мне какое-то важное известие; прошу вас, потрудитесь пройти на несколько минут в мою спальню.
— Не лучше ли нам предоставить вам полную свободу и совсем уйти, любезный Монбар? — осведомился Морган.
— Нет, так как не исключено, что после нашего с ним разговора, который вряд ли будет продолжителен, вы мне понадобитесь.
— Что ж, ступайте, если так, а мы останемся и будем глухи и немы.
— Благодарю, — сказал Монбар, улыбаясь.
Он провел их в спальню, закрыл за ними дверь, взял свечку и отворил дверь в соседнюю комнату, где поставил свечу на стол, после чего запер за собой дверь.
— Господа, — обратился он к ожидавшим его, — я к вашим услугам. Садитесь и рассказывайте о причине вашего визита.
— Мне нечего здесь делать, — сказал Бирбомоно. — Если вы позволите, кабальеро, я уйду и подожду на площадке.
— Хорошо, — просто ответил флибустьер.
Мажордом поклонился и вышел. Когда дверь за ним затворилась, один из незнакомцев сделал несколько шагов вперед, сбросил свой плащ и вежливо снял шляпу.
— Граф, — произнес он, — прежде всего позвольте мне засвидетельствовать вам свое почтение.
— Маркиз Пеньяфлор! — воскликнул Монбар вне себя от Удивления.
— Тише! — весело ответил дон Санчо. — Черт побери! Woe имя не пользуется здесь почетом, и незачем выкрикивать его так громко.
— Вы! Вы здесь!
— А почему бы, граф, мне не быть у вас? Чего я должен опасаться, позвольте вас спросить?
— С моей стороны вам опасаться нечего, и благодарю вас за то, что вы поняли это. Но если другие узнают о вашем присутствии в этом городе?
— Они не узнают — по крайней мере, я надеюсь, — пока я не выйду отсюда, а это случится тотчас по окончании нашего свидания.
— В таком случае позвольте мне повторить свой вопрос: чему обязан вашим посещением и кто приехал с вами?
— Это я, — ответил дон Гусман де Тудела, снимая шляпу.
— Хорошо, что вы вернулись по какой бы то ни было причине.
— Ведь вы взяли с меня слово.
— Это правда, и я полагался на него,, поверьте.
— Благодарю, — ответил молодой человек, поклонившись. — Теперь говорите, — обратился он к дону Санчо.
— Граф, — сказал тогда маркиз с благородством, — как ни велика ненависть, разделяющая две наши фамилии, мне приятно осознавать, что, как вы соблаговолили заметить, я постоянно оставался нейтральным во вражде, разделяющей их.
— Сознаюсь, это правда, — ответил Монбар доброжелательно.
— Мало того, — продолжал дон Санчо, — не смея позволить себе прямо осуждать поведение своего отца относительно вас, я никогда не чувствовал в себе мужества одобрить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60