Ведь эти места изобилуют болотами, рытвинами, бесчисленным множеством рек, лесов с деревьями, острые листья которых режут, как сабли, и, помимо всего прочего, здесь обитают племена неукротимых дикарей и людоедов, от которых нам пришлось бы беспрестанно отбиваться.
— Было бы чистым безумием подвергаться подобным опасностям без всякого возможного результата, — заметил Морган.
— Каково ваше мнение? — спросил Пьер Легран.
— Я угадываю мысль адмирала! — вскричал Олоне, ударив кулаком по столу. — Он хочет храбро идти вперед и прямо атаковать город! Черт побери! Будь этих демонов-испанцев десять против одного, разве мы не сладим с ними? Нам не впервой!
— Говорите, адмирал, говорите! — вскричали капитаны.
— Да, говорите, Монбар, — продолжал Олоне. — Только вы способны возглавить это дело.
— Братья, — ответил Монбар, вставая, — Олоне угадал мое намерение: я считаю, что нельзя дать врагу времени опомниться, надо решиться на немедленный приступ города. Я жду вашего решения.
— Бычье сердце! — вскричал Олоне; это было его любимое выражение. — Никто не будет против, я ручаюсь за это, ведь совершенно ясно, что всякий другой план невозможен.
— Члены совета принимают план, предложенный адмиралом, — провозгласил Морган, посовещавшись с капитанами, — и просят как можно скорее привести его в исполнение.
— Братья, — сказал Монбар, — флот снимется с якоря через два часа. Прошу вас быть готовыми к высадке. Возвращайтесь на свои корабли, чтобы сделать последние приготовления. Совет окончен. Любезный Морган, вас я попрошу еще на несколько минут задержаться; нам нужно как следует обо всем договориться.
— Я к вашим услугам, брат, — ответил Морган. Капитаны поклонились и вернулись на свои шлюпки — все, кроме Моргана, который остался в каюте вместе с Монбаром, и Франкера, который, как и обещал, ждал, прохаживаясь по палубе, донну Клару, чтобы отвезти ее обратно на свой корабль.
ГЛАВА XVIII. Агуир
В то время как флибустьеры приближались к острову Аруба и останавливались там, чтобы оттуда, по их выражению, налететь, как коршуны, на Маракайбо, этот несчастный город, не зная ужасной опасности, нависшей над его головой, смеялся, плясал — словом, пировал напропалую.
В сезон прибытия судов из Европы испанский флот вошел в бухту и бросил якорь перед городом.
Колонисты, остающиеся одни восемь месяцев в году, слишком удаленные от таких больших центров, как Веракрус, с трудом могли доставать вещи первой необходимости, которых у них совершенно не было, и потому с живейшим нетерпением ждали появления кораблей, чтобы обменять табак, какао, строевой лес, золото, серебро, жемчуг на различные европейские товары: инструменты, муку, материи и многое другое.
На этот раз корабли прибыли прямо из Кадиса, не останавливаясь ни в какой гавани, так что они доверху были наполнены грузом.
В город беспрестанно входили мулы, тяжело навьюченные тюками из асиенд; они проходили по улицам, весело бренча бубенчиками.
По приказанию губернатора на Пласа-Майор, Главной площади, были раскинуты шатры, выстроены навесы для временных магазинов. Одним словом, это была ярмарка, которая должна была продлиться месяц и во время которой, по милости прибытия чужестранцев, население города увеличилось почти вдвое.
По вечерам улицы освещались как бы по волшебству и на всех площадях танцевали с тем увлечением и с теми веселыми криками, которые составляют самую привлекательную сторону характера южных народов, столь веселых и беззаботных.
У дона Фернандо д'Авила было много дел. Он должен был поддерживать порядок в этой толпе и наблюдать, чтобы торги шли честно с обеих сторон, потому что европейские купцы, зная, как нужны их товары, и будучи очень жадны, без всякого зазрения совести запрашивали сто пиастров за вещь, стоившую десять. Из-за этого вспыхивали споры и ссоры, которые губернатор улаживал с большим трудом, так как и колонистов, и испанцев очень трудно было урезонить.
Поэтому дон Фернандо против своей воли вынужден был уделять очень мало времени своей питомице, которая почти всегда оставалась одна взаперти в своих комнатах. Но девушка не жаловалась на одиночество, напротив, она была ему очень рада, ведь таким образом она могла без всяких помех думать о том, кого любила. Большую часть дня девушка проводила, сидя на балконе, спрятавшись за шторой, пристально устремив глаза на озеро, погруженная в бесконечные мечтания. Иногда она приподнимала голову и, обращаясь к нье Чиале, сидящей возле нее и перебирающей четки, говорила своим нежным голоском:
— Не правда ли, кормилица, мой возлюбленный скоро вернется?
Старуха с досадой качала головой; она не отвечала или бормотала какие-то слова, которые девушка не могла расслышать. Правда, она вовсе и не слушала, что говорила кормилица, а предпочитала улыбаться своим мыслям и вновь возвращаться к своим сладостным грезам.
Два или три раза нья Чиала старалась дать ей понять, что гораздо лучше было бы, вместо того чтобы вести затворническую жизнь, выходить вместе с ней из дома, осмотреть город, посетить европейские лавки, наполненные восхитительными безделушками, которые так нравятся женщинам — и знатным дамам, и горничным — и за которые столь многие из них отдают свою душу в когти дьяволу.
Донья Хуана на каждую подобную просьбу своей кормилицы отвечала сухим «нет» или возражала, что ей не нужны ни кружева, ни вещицы, что ей хорошо дома, и тотчас погружалась в свои прерванные размышления.
Однажды утром при возобновлении настойчивых просьб ньи Чиалы девушка, печальная в этот день, сама не понимая отчего, так как вроде бы ничто не оправдывало такого расположения ее духа, с досадой оставила свое место на балконе и направилась к двери, без сомнения с намерением отвязаться от настойчивых просьб старухи, запершись в своей спальне или в будуаре, когда вдруг дверь отворилась и на пороге показался дон Фернандо д'Авила.
— Милая Хуана, — сказал он без всяких предисловий, — я пришел просить вас поехать со мной в гавань. Говорят, что у капитана корабля «Тринидад» есть чудесные кружева и великолепные материи. Он хочет показать их вам, поскольку уверен, что ваш вкус будет определять здешнюю моду и что товары, выбранные вами, будут иметь огромный сбыт. Он пригласил нас также позавтракать на его корабле. Я принял приглашение за себя и за вас. Этот капитан — прекраснейший человек, и мне не хотелось бы рассердить его. Приготовьтесь же, но поскорее, потому что капитан ждет нас на пристани и сам доставит на свой корабль.
Молодая девушка закусила губу, состроила гримаску и, поздоровавшись с своим опекуном, которого она еще не видала в это утро, медленно ответила:
— Я нездорова и не могу выезжать, сеньор, я буду очень вам благодарна, если вы избавите меня от этой поездки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Было бы чистым безумием подвергаться подобным опасностям без всякого возможного результата, — заметил Морган.
— Каково ваше мнение? — спросил Пьер Легран.
— Я угадываю мысль адмирала! — вскричал Олоне, ударив кулаком по столу. — Он хочет храбро идти вперед и прямо атаковать город! Черт побери! Будь этих демонов-испанцев десять против одного, разве мы не сладим с ними? Нам не впервой!
— Говорите, адмирал, говорите! — вскричали капитаны.
— Да, говорите, Монбар, — продолжал Олоне. — Только вы способны возглавить это дело.
— Братья, — ответил Монбар, вставая, — Олоне угадал мое намерение: я считаю, что нельзя дать врагу времени опомниться, надо решиться на немедленный приступ города. Я жду вашего решения.
— Бычье сердце! — вскричал Олоне; это было его любимое выражение. — Никто не будет против, я ручаюсь за это, ведь совершенно ясно, что всякий другой план невозможен.
— Члены совета принимают план, предложенный адмиралом, — провозгласил Морган, посовещавшись с капитанами, — и просят как можно скорее привести его в исполнение.
— Братья, — сказал Монбар, — флот снимется с якоря через два часа. Прошу вас быть готовыми к высадке. Возвращайтесь на свои корабли, чтобы сделать последние приготовления. Совет окончен. Любезный Морган, вас я попрошу еще на несколько минут задержаться; нам нужно как следует обо всем договориться.
— Я к вашим услугам, брат, — ответил Морган. Капитаны поклонились и вернулись на свои шлюпки — все, кроме Моргана, который остался в каюте вместе с Монбаром, и Франкера, который, как и обещал, ждал, прохаживаясь по палубе, донну Клару, чтобы отвезти ее обратно на свой корабль.
ГЛАВА XVIII. Агуир
В то время как флибустьеры приближались к острову Аруба и останавливались там, чтобы оттуда, по их выражению, налететь, как коршуны, на Маракайбо, этот несчастный город, не зная ужасной опасности, нависшей над его головой, смеялся, плясал — словом, пировал напропалую.
В сезон прибытия судов из Европы испанский флот вошел в бухту и бросил якорь перед городом.
Колонисты, остающиеся одни восемь месяцев в году, слишком удаленные от таких больших центров, как Веракрус, с трудом могли доставать вещи первой необходимости, которых у них совершенно не было, и потому с живейшим нетерпением ждали появления кораблей, чтобы обменять табак, какао, строевой лес, золото, серебро, жемчуг на различные европейские товары: инструменты, муку, материи и многое другое.
На этот раз корабли прибыли прямо из Кадиса, не останавливаясь ни в какой гавани, так что они доверху были наполнены грузом.
В город беспрестанно входили мулы, тяжело навьюченные тюками из асиенд; они проходили по улицам, весело бренча бубенчиками.
По приказанию губернатора на Пласа-Майор, Главной площади, были раскинуты шатры, выстроены навесы для временных магазинов. Одним словом, это была ярмарка, которая должна была продлиться месяц и во время которой, по милости прибытия чужестранцев, население города увеличилось почти вдвое.
По вечерам улицы освещались как бы по волшебству и на всех площадях танцевали с тем увлечением и с теми веселыми криками, которые составляют самую привлекательную сторону характера южных народов, столь веселых и беззаботных.
У дона Фернандо д'Авила было много дел. Он должен был поддерживать порядок в этой толпе и наблюдать, чтобы торги шли честно с обеих сторон, потому что европейские купцы, зная, как нужны их товары, и будучи очень жадны, без всякого зазрения совести запрашивали сто пиастров за вещь, стоившую десять. Из-за этого вспыхивали споры и ссоры, которые губернатор улаживал с большим трудом, так как и колонистов, и испанцев очень трудно было урезонить.
Поэтому дон Фернандо против своей воли вынужден был уделять очень мало времени своей питомице, которая почти всегда оставалась одна взаперти в своих комнатах. Но девушка не жаловалась на одиночество, напротив, она была ему очень рада, ведь таким образом она могла без всяких помех думать о том, кого любила. Большую часть дня девушка проводила, сидя на балконе, спрятавшись за шторой, пристально устремив глаза на озеро, погруженная в бесконечные мечтания. Иногда она приподнимала голову и, обращаясь к нье Чиале, сидящей возле нее и перебирающей четки, говорила своим нежным голоском:
— Не правда ли, кормилица, мой возлюбленный скоро вернется?
Старуха с досадой качала головой; она не отвечала или бормотала какие-то слова, которые девушка не могла расслышать. Правда, она вовсе и не слушала, что говорила кормилица, а предпочитала улыбаться своим мыслям и вновь возвращаться к своим сладостным грезам.
Два или три раза нья Чиала старалась дать ей понять, что гораздо лучше было бы, вместо того чтобы вести затворническую жизнь, выходить вместе с ней из дома, осмотреть город, посетить европейские лавки, наполненные восхитительными безделушками, которые так нравятся женщинам — и знатным дамам, и горничным — и за которые столь многие из них отдают свою душу в когти дьяволу.
Донья Хуана на каждую подобную просьбу своей кормилицы отвечала сухим «нет» или возражала, что ей не нужны ни кружева, ни вещицы, что ей хорошо дома, и тотчас погружалась в свои прерванные размышления.
Однажды утром при возобновлении настойчивых просьб ньи Чиалы девушка, печальная в этот день, сама не понимая отчего, так как вроде бы ничто не оправдывало такого расположения ее духа, с досадой оставила свое место на балконе и направилась к двери, без сомнения с намерением отвязаться от настойчивых просьб старухи, запершись в своей спальне или в будуаре, когда вдруг дверь отворилась и на пороге показался дон Фернандо д'Авила.
— Милая Хуана, — сказал он без всяких предисловий, — я пришел просить вас поехать со мной в гавань. Говорят, что у капитана корабля «Тринидад» есть чудесные кружева и великолепные материи. Он хочет показать их вам, поскольку уверен, что ваш вкус будет определять здешнюю моду и что товары, выбранные вами, будут иметь огромный сбыт. Он пригласил нас также позавтракать на его корабле. Я принял приглашение за себя и за вас. Этот капитан — прекраснейший человек, и мне не хотелось бы рассердить его. Приготовьтесь же, но поскорее, потому что капитан ждет нас на пристани и сам доставит на свой корабль.
Молодая девушка закусила губу, состроила гримаску и, поздоровавшись с своим опекуном, которого она еще не видала в это утро, медленно ответила:
— Я нездорова и не могу выезжать, сеньор, я буду очень вам благодарна, если вы избавите меня от этой поездки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60