.. И пожалуйста, разберитесь по номерам!
Все построились в одну длинную полукруглую шеренгу, а руководитель гастролей, переводчик и один из посольских подошли к группе людей, окружавших парня в джинсах.
Руководитель гастролей что-то сказал, переводчик что-то перевел, и парень в джинсах, развернув саженные плечи, шагнул к ним.
Он широко улыбнулся всей шеренге, на какую-то долю секунды задержал взгляд на Волкове и произнес длинную фразу по-гречески.
– Господин Аргириди, – подхватил переводчик, – приветствует артистов Московского цирка на земле Древней Эллады и считает, что, если здесь, в Греции, русский цирк покажет хотя бы половину того, что видел господин Аргириди, будучи гостем Москвы, Афины будут покорены...
Парень в джинсах добавил что-то еще, и переводчик закончил его фразу:
–...покорены так же, как были покорены русским цирком Париж, Лондон и Брюссель!
Все зааплодировали.
Волков ошарашенно смотрел на парня и понимал, что влип в историю. Чтоб он провалился, этот Саня, со своим долларом!..
А почетный гражданин Афин в потертых джинсах с тусклым фирменным клеймом на заднем кармане, один из богатейших людей Греции, гораздо больше смахивающий на штангиста полутяжелого веса, чем на миллионера, господин Христо Аргириди уже подходил к началу неровной полукруглой шеренги советских артистов цирка.
– Руководитель номера «Джигиты Северной Осетии» Мурад Созиев, – представил руководитель гастролей.
Переводчик повторил то же самое по-гречески, и двое здоровых парней с удовольствием пожали друг другу руки.
Аргириди был одного роста с Мурадом, и Мурад, наверное, не уступал Аргириди в физической силе.
– Эквилибрист Владимир Гречинский... – подошел к Володе руководитель гастролей.
Переводчик открыл было рот, но Аргириди усмехнулся и сказал:
– Но, но... Же лё компран бьен. – Он протянул Гречинскому руку и медленно сказал: – Здрас-туй-те!
Все засмеялись, и Аргириди, очень довольный собой, двинулся дальше. Руководитель гастролей представлял каждого, Аргириди каждому пожимал руку и каждому говорил: «Здрас-туй-те!»
Однако с самого начала обхода шеренги он несколько раз искоса поглядывал в дальний конец строя, где стоял Волков, и было видно, что Аргириди ждет не дождется, когда подойдет наконец к Волкову. Этого ждали все. Ждал и Волков...
– Это наша последняя поездка, – одними губами сказала Кира.
– Убийство в Сараеве развязало Первую мировую войну, – зашептала Милка. – Интересно, чем кончится этот небольшой международный скандальчик? Волков, ты не помнишь, как звали того типа, который ухлопал эрцгерцога?..
– Да провалитесь вы!.. – простонал Волков.
Когда Аргириди подошел к Волкову, Милке и Кире, все стоящие поодаль придвинулись ближе. Аргириди улыбнулся. Волков неопределенно пожал плечами.
– Воздушные гимнасты под руководством Дмитрия Волкова, – напряженным голосом сказал руководитель гастролей и, слегка поклонившись в сторону Аргириди, с упреком добавил: – Господин Христо Аргириди.
Милка не сдержалась и откровенно хихикнула.
Аргириди протянул Волкову руку и стал что-то весело говорить по-гречески. Потом вдруг прервал себя и спросил Волкова по-французски:
– Парле ву Франсе, Дмитрос?
– Тре маль... – махнул рукой Волков.
– Э бьен! – кивнул Аргириди и продолжал по-гречески.
Не отпуская руки Волкова, Аргириди посмотрел на переводчика, а вокруг уже нарастал хохот, вызванный, наверное, словами Аргириди.
Переводчик прыснул и сказал:
– Господин Аргириди говорит, что он был очень рад познакомиться с господином Волковым и если господин Волков гарантирует ему каждый раз доллар за подноску ручного багажа, то господин Аргириди согласен сопровождать господина Волкова во всех его гастролях...
– Что же нам с этим Волковым делать, а, Гервасий Васильевич?
– Лечить.
– Ампутация?
– Он акробат... – сказал Гервасий Васильевич. – Жалко. И потом вряд ли это что-нибудь даст. Уж больно безрадостная общая картина.
– Вы отрицаете первый диагноз?
– А как там? Ну-ка прочтите...
– Пожалуйста. «Разрыв суставной сумки с вывихом левого локтевого сустава и внутрисуставный перелом костей предплечья».
– Ну локоть ему еще там, в цирке, на место поставили... Нет. Я ничего не отрицаю. Я бы дополнил. Шприц был не стерилен, при введении новокаина игла попала в гематому и внесла инфекцию в кровеносный сосуд. Естественно, что инфекция быстро распространилась в организме и привела к генерализации процесса и сепсису...
– А красные продольные полосы?
– А это до отвращения четкая картина лимфангита и лимфаденита...
– Рожа?
– Ну, если хотите, рожа...
– Там внизу сидит парнишка, который работал с этим Волковым в цирке. Он плачет.
– Что вы хотите, чтобы я пошел и вытер ему слезы?
– Он просит, чтобы его пустили к Волкову...
– Исключено.
– Он говорит, что цирк еще вчера закончил работу и завтра все уезжают.
– Скатертью дорога.
– А что с Волковым?
– Записывайте...
– Я запомню...
– Записывайте, черт вас подери! Иммобилизация конечности – раз. Введение больших доз антибиотиков широкого спектра действия – два. Внутривенные вливания антисептических растворов – три. Дробные переливания крови – четыре. И сердечные тонизирующие средства – пять. Если завтра-послезавтра не прорисуется осложнение...
– Какое?
– Очень вероятен гнойный перикардит... Где он сидит, этот парень? В приемном покое?
– Да.
– Я скоро приду.
– А если прорисуется?
– Тогда придется делать пункции перикарда...
– С антибиотиками?
– Да. Этот парнишка действительно плачет?
– Мы в наших условиях еще никогда не делали пункции перикарда.
– Я покажу. А пока позвоните Сарвару Искандеровичу Хамраеву и передайте, что я очень прошу его заглянуть ко мне в отделение. Я скоро приду...
– Хорошо, Гервасий Васильевич.
После войны Гервасий Васильевич жил в Москве. Он был подполковником и заведовал хирургическим отделением авиационного госпиталя.
Из окон операционной была видна низенькая пожарная каланча, и один вид ее действовал на Гервасия Васильевича успокаивающе. Последние годы жизни в Москве Гервасию Васильевичу все чаще и чаще приходилось «принимать» каланчу. Характер у него портился, настроение было почти всегда паршивое, и люди, знавшие его издавна, поговаривали, что подполковник буквально на глазах меняется – чем старше, тем нетерпимее, раздражительнее... А ведь и хирургом был отличным, и человеком прекрасным. Стареет, что ли?
А с Гервасием Васильевичем происходило то же самое, что и со многими в то время: он просто-напросто был выбит из привычной колеи. Из привычной военной колеи, когда все было зыбким, неустойчивым, только сегодняшним, когда человек не знал и не ведал, наступит ли завтра и доживет ли он до следующего населенного пункта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Все построились в одну длинную полукруглую шеренгу, а руководитель гастролей, переводчик и один из посольских подошли к группе людей, окружавших парня в джинсах.
Руководитель гастролей что-то сказал, переводчик что-то перевел, и парень в джинсах, развернув саженные плечи, шагнул к ним.
Он широко улыбнулся всей шеренге, на какую-то долю секунды задержал взгляд на Волкове и произнес длинную фразу по-гречески.
– Господин Аргириди, – подхватил переводчик, – приветствует артистов Московского цирка на земле Древней Эллады и считает, что, если здесь, в Греции, русский цирк покажет хотя бы половину того, что видел господин Аргириди, будучи гостем Москвы, Афины будут покорены...
Парень в джинсах добавил что-то еще, и переводчик закончил его фразу:
–...покорены так же, как были покорены русским цирком Париж, Лондон и Брюссель!
Все зааплодировали.
Волков ошарашенно смотрел на парня и понимал, что влип в историю. Чтоб он провалился, этот Саня, со своим долларом!..
А почетный гражданин Афин в потертых джинсах с тусклым фирменным клеймом на заднем кармане, один из богатейших людей Греции, гораздо больше смахивающий на штангиста полутяжелого веса, чем на миллионера, господин Христо Аргириди уже подходил к началу неровной полукруглой шеренги советских артистов цирка.
– Руководитель номера «Джигиты Северной Осетии» Мурад Созиев, – представил руководитель гастролей.
Переводчик повторил то же самое по-гречески, и двое здоровых парней с удовольствием пожали друг другу руки.
Аргириди был одного роста с Мурадом, и Мурад, наверное, не уступал Аргириди в физической силе.
– Эквилибрист Владимир Гречинский... – подошел к Володе руководитель гастролей.
Переводчик открыл было рот, но Аргириди усмехнулся и сказал:
– Но, но... Же лё компран бьен. – Он протянул Гречинскому руку и медленно сказал: – Здрас-туй-те!
Все засмеялись, и Аргириди, очень довольный собой, двинулся дальше. Руководитель гастролей представлял каждого, Аргириди каждому пожимал руку и каждому говорил: «Здрас-туй-те!»
Однако с самого начала обхода шеренги он несколько раз искоса поглядывал в дальний конец строя, где стоял Волков, и было видно, что Аргириди ждет не дождется, когда подойдет наконец к Волкову. Этого ждали все. Ждал и Волков...
– Это наша последняя поездка, – одними губами сказала Кира.
– Убийство в Сараеве развязало Первую мировую войну, – зашептала Милка. – Интересно, чем кончится этот небольшой международный скандальчик? Волков, ты не помнишь, как звали того типа, который ухлопал эрцгерцога?..
– Да провалитесь вы!.. – простонал Волков.
Когда Аргириди подошел к Волкову, Милке и Кире, все стоящие поодаль придвинулись ближе. Аргириди улыбнулся. Волков неопределенно пожал плечами.
– Воздушные гимнасты под руководством Дмитрия Волкова, – напряженным голосом сказал руководитель гастролей и, слегка поклонившись в сторону Аргириди, с упреком добавил: – Господин Христо Аргириди.
Милка не сдержалась и откровенно хихикнула.
Аргириди протянул Волкову руку и стал что-то весело говорить по-гречески. Потом вдруг прервал себя и спросил Волкова по-французски:
– Парле ву Франсе, Дмитрос?
– Тре маль... – махнул рукой Волков.
– Э бьен! – кивнул Аргириди и продолжал по-гречески.
Не отпуская руки Волкова, Аргириди посмотрел на переводчика, а вокруг уже нарастал хохот, вызванный, наверное, словами Аргириди.
Переводчик прыснул и сказал:
– Господин Аргириди говорит, что он был очень рад познакомиться с господином Волковым и если господин Волков гарантирует ему каждый раз доллар за подноску ручного багажа, то господин Аргириди согласен сопровождать господина Волкова во всех его гастролях...
– Что же нам с этим Волковым делать, а, Гервасий Васильевич?
– Лечить.
– Ампутация?
– Он акробат... – сказал Гервасий Васильевич. – Жалко. И потом вряд ли это что-нибудь даст. Уж больно безрадостная общая картина.
– Вы отрицаете первый диагноз?
– А как там? Ну-ка прочтите...
– Пожалуйста. «Разрыв суставной сумки с вывихом левого локтевого сустава и внутрисуставный перелом костей предплечья».
– Ну локоть ему еще там, в цирке, на место поставили... Нет. Я ничего не отрицаю. Я бы дополнил. Шприц был не стерилен, при введении новокаина игла попала в гематому и внесла инфекцию в кровеносный сосуд. Естественно, что инфекция быстро распространилась в организме и привела к генерализации процесса и сепсису...
– А красные продольные полосы?
– А это до отвращения четкая картина лимфангита и лимфаденита...
– Рожа?
– Ну, если хотите, рожа...
– Там внизу сидит парнишка, который работал с этим Волковым в цирке. Он плачет.
– Что вы хотите, чтобы я пошел и вытер ему слезы?
– Он просит, чтобы его пустили к Волкову...
– Исключено.
– Он говорит, что цирк еще вчера закончил работу и завтра все уезжают.
– Скатертью дорога.
– А что с Волковым?
– Записывайте...
– Я запомню...
– Записывайте, черт вас подери! Иммобилизация конечности – раз. Введение больших доз антибиотиков широкого спектра действия – два. Внутривенные вливания антисептических растворов – три. Дробные переливания крови – четыре. И сердечные тонизирующие средства – пять. Если завтра-послезавтра не прорисуется осложнение...
– Какое?
– Очень вероятен гнойный перикардит... Где он сидит, этот парень? В приемном покое?
– Да.
– Я скоро приду.
– А если прорисуется?
– Тогда придется делать пункции перикарда...
– С антибиотиками?
– Да. Этот парнишка действительно плачет?
– Мы в наших условиях еще никогда не делали пункции перикарда.
– Я покажу. А пока позвоните Сарвару Искандеровичу Хамраеву и передайте, что я очень прошу его заглянуть ко мне в отделение. Я скоро приду...
– Хорошо, Гервасий Васильевич.
После войны Гервасий Васильевич жил в Москве. Он был подполковником и заведовал хирургическим отделением авиационного госпиталя.
Из окон операционной была видна низенькая пожарная каланча, и один вид ее действовал на Гервасия Васильевича успокаивающе. Последние годы жизни в Москве Гервасию Васильевичу все чаще и чаще приходилось «принимать» каланчу. Характер у него портился, настроение было почти всегда паршивое, и люди, знавшие его издавна, поговаривали, что подполковник буквально на глазах меняется – чем старше, тем нетерпимее, раздражительнее... А ведь и хирургом был отличным, и человеком прекрасным. Стареет, что ли?
А с Гервасием Васильевичем происходило то же самое, что и со многими в то время: он просто-напросто был выбит из привычной колеи. Из привычной военной колеи, когда все было зыбким, неустойчивым, только сегодняшним, когда человек не знал и не ведал, наступит ли завтра и доживет ли он до следующего населенного пункта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25