- я и, уж во всяком случае, мы ничуть не хуже разбойников с большой дороги! Цирюльник! Как бы не так! Я готов присягнуть, что человек, который меня проклинал, и человек, которого я подстрелил на дороге, - одно и то же лицо, и я пойду к доктору Барнарду и повторю это под присягой!
Лицо шевалье исказилось от ярости.
- Tu me menaces, je crois, petit manant! Ты, кажется, мне угрожаешь, деревенщина ты этакий (франц.). - прохрипел он сквозь зубы. - Это уж слишком. Вот что, Дени Дюваль! Держи язык за зубами, а не то попадешь в беду. Ты наживешь себе врагов - самых непримиримых, самых страшных, слышишь? Я поселил мадемуазель Агнесу де Саверн у этой достойнейшей женщины, миссис Уэстон потому что в Приорате она сможет вращаться в обществе, которое приличествует ее благородному происхождению более, нежели то, которое она найдет под вывеской твоего деда, parbleu! Ага! Ты посмел забраться на стену, чтоб! посмотреть на мадемуазель де Саверн? Gare aux капканов mon garcon! Берегись... мой мальчик! (франц.). Vive Dieu Видит бог (франц.)., если я увижу тебя на этой стене, я выстрелю в тебя, moi le premier! Я первый! (франц.) Ты домогаешься мадемуазель Агнесы. Ха-ха-ха! - Тут он осклабился точь-в-точь как господин с раздвоенным копытом, о котором толковал доктор Барнард.
Я понял, что с этих пор между мною и ла Моттом объявлена война. В те дни я внезапно возмужал и уже не походил на того покладистого болтливого мальчугана, каким был еще год назад. Я объявил деду, что не потерплю больше его наказаний, а когда матушка однажды собралась было меня ударить, я схватил ее за руку и сжал так больно, что она даже испугалась. С того дня она никогда больше не поднимала на меня руку. Мне даже кажется, что она ничуть на меня не рассердилась, а наоборот, стала всячески меня баловать. Не было такой вещи, которая была бы для меня слишком хороша. Я знаю, откуда брали шелк на мой великолепный новый жилет и батист на сорочки, но сильно сомневаюсь, платили ли за них пошлину. Не скрою, что, отправляясь в церковь, я с независимым видом шагал по улице, заломив набекрень шляпу. Когда Том Биллие, сын пекаря, стал насмехаться над моим шикарным костюмом, я сказал ему:
- Если тебе так уж хочется, Том, я в понедельник скину на полчаса камзол и жилет и задам тебе хорошую трепку, но сегодня будем жить в мире и пойдем в церковь.
Что до церкви, то тут я хвастаться не намерен. Сей возвышенный предмет человеку надлежит рассматривать наедине со своею совестью. Я знавал мужей, нерадивых в вере, но чистых и справедливых в жизни, подобно тому как мне встречались весьма многоречивые христиане, в делах своих, однако, безнравственные и жестокосердые. Дома у нас был старичок - помоги ему бог! именно подобного сорта, и когда я поближе познакомился с его делами, его утренние и вечерние проповеди стали доводить меня до такого неистовства, что достойно удивления, как я не сделался безбожником и злодеем. Я знавал многих молодых людей, которые отпали от веры и безнадежно погрязли в грехе, потому что ярмо благочиния слишком сильно на них давило, и еще потому, что на их пути встретился проповедник, сам распущенный и ничтожный, но без конца упражнявшийся в пустословии. Вот почему я исполнен благодарности за то, что у меня был наставник более достойный, нежели мой дед со своим ремнем и палкой, а также за то, что правильный (уповаю и верю) образ мыслей внушил мне человек столь же мудрый, сколь благожелательный и чистый. Это был мой добрый друг доктор Барнард, и я до сего дня вспоминаю беседы, которые вел с ним, и совершенно уверен, что они оказали влияние на мою будущую жизнь. Будь я человеком совершенно отчаянным и безрассудным, как большая часть наших знакомых и соседей, он забыл бы обо мне и думать и, вместо того чтобы носить королевские эполеты (которые, надеюсь, я не опозорил), я, быть может, драил бы лодку контрабандиста или, вооружившись пистолетами и саблей, глубокой ночью сопровождал обозы, груженные бочонками с вином, чем, по его же собственным словам, занимался несчастный де ла Мотт. Моя добрая матушка, хоть и забросила контрабанду, никогда не видела в ней ничего дурного, а напротив, смотрела на это дело как на игру, в которой вы ставите ставку и либо выигрываете, либо проигрываете. Сама она бросила играть не потому, что это было дурно, а потому, что это уже перестало быть выгодным, и мистер Дени, ее сын, был причиной того, что она отказалась от этого старинного ремесла.
Я с благодарностью признаю, что мне самому более серьезный взгляд на эти вещи внушили не только проповеди доктора (два-три поучения на тему "кесарю - кесарево" он таки произнес - к великой ярости множества своих прихожан), но и его многочисленные со мною беседы, когда он доказывал мне, что нельзя нарушать законы своей страны, которым я, как всякий добропорядочный гражданин, обязан беспрекословно повиноваться. Он звал (хотя никогда мне об этом не говорил, и его молчание по этому поводу было, разумеется, в высшей степени гуманно), что мой бедный отец умер от ран, полученных в стычке с таможенниками, но он также доказал мне, что подобная жизнь безнравственна, беззаконна, двойственна и греховна; что она непременно заставит человека связаться с компанией отъявленных головорезов и приведет его к открытому неповиновению законной власти кесаря, а быть может, даже и к убийству.
- Матушке твоей я приводил другие аргументы, Денни, - мягко сказал он. - Мы с адмиралом хотим сделать из тебя джентльмена. Твой старый дед достаточно богат чтобы помочь нам, если он того пожелает. Я не став слишком дотошно расспрашивать, откуда взялись все эти деньги * Увы! Куда часть из них девалась, это мне сейчас придется рассказать, - Д. Д., но совершенно очевидно, что мы не можем сделать джентльмена из юного контрабандиста, которого любой день могут сослать на каторгу или, в случае вооруженного сопротивления... - Тут мой добрый доктор приложил руку к уху, намекая на весьма распространенное в дни моей молодости наказание за пиратство. - Мой милый Денни не хочет скакать верхом с черным крепом на лице и палить из пистолетов в таможенных чиновников. Нет! Молю бога, чтобы ты всегда мог открыто и честно смотреть на мир. Ты воздашь кесарю кесарево, и... ну, а дальше, ты и сам знаешь, сын мой.
Кстати, я заметил, что когда этот человек касался известного предмета, его невольно охватывал благоговейный трепет, и он тотчас умолкал при одной лишь мысли об этой священной теме. Мой несчастный дед (а также и некоторые другие проповедники, коих мне доводилось слушать) - тот совсем другое дело. Он, бывало, читая свои проповеди, поминал имя божие всуе не хуже всякого другого, и... но кто я такой, чтобы его судить? И к тому же, мой бедный старый дедушка, разве есть хоть малейшая надобность в том, чтобы спустя такое великое множество лет вытаскивать trabem in oculo tuo Бревно из глаза твоего (лат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Лицо шевалье исказилось от ярости.
- Tu me menaces, je crois, petit manant! Ты, кажется, мне угрожаешь, деревенщина ты этакий (франц.). - прохрипел он сквозь зубы. - Это уж слишком. Вот что, Дени Дюваль! Держи язык за зубами, а не то попадешь в беду. Ты наживешь себе врагов - самых непримиримых, самых страшных, слышишь? Я поселил мадемуазель Агнесу де Саверн у этой достойнейшей женщины, миссис Уэстон потому что в Приорате она сможет вращаться в обществе, которое приличествует ее благородному происхождению более, нежели то, которое она найдет под вывеской твоего деда, parbleu! Ага! Ты посмел забраться на стену, чтоб! посмотреть на мадемуазель де Саверн? Gare aux капканов mon garcon! Берегись... мой мальчик! (франц.). Vive Dieu Видит бог (франц.)., если я увижу тебя на этой стене, я выстрелю в тебя, moi le premier! Я первый! (франц.) Ты домогаешься мадемуазель Агнесы. Ха-ха-ха! - Тут он осклабился точь-в-точь как господин с раздвоенным копытом, о котором толковал доктор Барнард.
Я понял, что с этих пор между мною и ла Моттом объявлена война. В те дни я внезапно возмужал и уже не походил на того покладистого болтливого мальчугана, каким был еще год назад. Я объявил деду, что не потерплю больше его наказаний, а когда матушка однажды собралась было меня ударить, я схватил ее за руку и сжал так больно, что она даже испугалась. С того дня она никогда больше не поднимала на меня руку. Мне даже кажется, что она ничуть на меня не рассердилась, а наоборот, стала всячески меня баловать. Не было такой вещи, которая была бы для меня слишком хороша. Я знаю, откуда брали шелк на мой великолепный новый жилет и батист на сорочки, но сильно сомневаюсь, платили ли за них пошлину. Не скрою, что, отправляясь в церковь, я с независимым видом шагал по улице, заломив набекрень шляпу. Когда Том Биллие, сын пекаря, стал насмехаться над моим шикарным костюмом, я сказал ему:
- Если тебе так уж хочется, Том, я в понедельник скину на полчаса камзол и жилет и задам тебе хорошую трепку, но сегодня будем жить в мире и пойдем в церковь.
Что до церкви, то тут я хвастаться не намерен. Сей возвышенный предмет человеку надлежит рассматривать наедине со своею совестью. Я знавал мужей, нерадивых в вере, но чистых и справедливых в жизни, подобно тому как мне встречались весьма многоречивые христиане, в делах своих, однако, безнравственные и жестокосердые. Дома у нас был старичок - помоги ему бог! именно подобного сорта, и когда я поближе познакомился с его делами, его утренние и вечерние проповеди стали доводить меня до такого неистовства, что достойно удивления, как я не сделался безбожником и злодеем. Я знавал многих молодых людей, которые отпали от веры и безнадежно погрязли в грехе, потому что ярмо благочиния слишком сильно на них давило, и еще потому, что на их пути встретился проповедник, сам распущенный и ничтожный, но без конца упражнявшийся в пустословии. Вот почему я исполнен благодарности за то, что у меня был наставник более достойный, нежели мой дед со своим ремнем и палкой, а также за то, что правильный (уповаю и верю) образ мыслей внушил мне человек столь же мудрый, сколь благожелательный и чистый. Это был мой добрый друг доктор Барнард, и я до сего дня вспоминаю беседы, которые вел с ним, и совершенно уверен, что они оказали влияние на мою будущую жизнь. Будь я человеком совершенно отчаянным и безрассудным, как большая часть наших знакомых и соседей, он забыл бы обо мне и думать и, вместо того чтобы носить королевские эполеты (которые, надеюсь, я не опозорил), я, быть может, драил бы лодку контрабандиста или, вооружившись пистолетами и саблей, глубокой ночью сопровождал обозы, груженные бочонками с вином, чем, по его же собственным словам, занимался несчастный де ла Мотт. Моя добрая матушка, хоть и забросила контрабанду, никогда не видела в ней ничего дурного, а напротив, смотрела на это дело как на игру, в которой вы ставите ставку и либо выигрываете, либо проигрываете. Сама она бросила играть не потому, что это было дурно, а потому, что это уже перестало быть выгодным, и мистер Дени, ее сын, был причиной того, что она отказалась от этого старинного ремесла.
Я с благодарностью признаю, что мне самому более серьезный взгляд на эти вещи внушили не только проповеди доктора (два-три поучения на тему "кесарю - кесарево" он таки произнес - к великой ярости множества своих прихожан), но и его многочисленные со мною беседы, когда он доказывал мне, что нельзя нарушать законы своей страны, которым я, как всякий добропорядочный гражданин, обязан беспрекословно повиноваться. Он звал (хотя никогда мне об этом не говорил, и его молчание по этому поводу было, разумеется, в высшей степени гуманно), что мой бедный отец умер от ран, полученных в стычке с таможенниками, но он также доказал мне, что подобная жизнь безнравственна, беззаконна, двойственна и греховна; что она непременно заставит человека связаться с компанией отъявленных головорезов и приведет его к открытому неповиновению законной власти кесаря, а быть может, даже и к убийству.
- Матушке твоей я приводил другие аргументы, Денни, - мягко сказал он. - Мы с адмиралом хотим сделать из тебя джентльмена. Твой старый дед достаточно богат чтобы помочь нам, если он того пожелает. Я не став слишком дотошно расспрашивать, откуда взялись все эти деньги * Увы! Куда часть из них девалась, это мне сейчас придется рассказать, - Д. Д., но совершенно очевидно, что мы не можем сделать джентльмена из юного контрабандиста, которого любой день могут сослать на каторгу или, в случае вооруженного сопротивления... - Тут мой добрый доктор приложил руку к уху, намекая на весьма распространенное в дни моей молодости наказание за пиратство. - Мой милый Денни не хочет скакать верхом с черным крепом на лице и палить из пистолетов в таможенных чиновников. Нет! Молю бога, чтобы ты всегда мог открыто и честно смотреть на мир. Ты воздашь кесарю кесарево, и... ну, а дальше, ты и сам знаешь, сын мой.
Кстати, я заметил, что когда этот человек касался известного предмета, его невольно охватывал благоговейный трепет, и он тотчас умолкал при одной лишь мысли об этой священной теме. Мой несчастный дед (а также и некоторые другие проповедники, коих мне доводилось слушать) - тот совсем другое дело. Он, бывало, читая свои проповеди, поминал имя божие всуе не хуже всякого другого, и... но кто я такой, чтобы его судить? И к тому же, мой бедный старый дедушка, разве есть хоть малейшая надобность в том, чтобы спустя такое великое множество лет вытаскивать trabem in oculo tuo Бревно из глаза твоего (лат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49