Обе кареты въехали во двор гостиницы почти в одно время. Хозяин и его люди уже спешили навстречу с зажженными факелами.
Мы тотчас же выпрыгнули из кареты, как только завидели миледи, а главное, доктора, в его черных одеждах. Что в Лондоне? Не поздно ли? Жива ли еще королева? Все эти вопросы сыпались один за другим, а честный Бонифэйс покорно дожидался, покуда ему можно будет, почтительно кланяясь, проводить знатных гостей в отведенные им комнаты.
- Что она? - дрожащим шепотом спросила леди Каслвуд Эсмонда.
- Слава богу, ничего дурного не случилось, - отвечая он, и добрая леди схватила его руку и поцеловала, называя его своим милым, дорогим защитником. Она-то не думала о королевах и коронах.
Новости, которые сообщил епископ, оказались утешительного свойства: еще не все потеряно; королева жива, во всяком случае, шесть часов тому назад, когда они покидали Лондон, она еще дышала. ("Миледи настояла на том, чтобы ехать за вами", - пояснил доктор.) Аргайль привел в Лондон портсмутские полки и вызвал еще подкрепления; виги начеку, будь они неладны (боюсь сказать, но, кажется, епископ употребил выражение еще более крепкое), впрочем, и наши тоже. Еще можно все спасти, только бы принц вовремя поспел в Лондон. Мы тут же потребовали лошадей, чтобы без промедлений продолжать свой путь. Бедный Бонифэйс сразу приуныл, увидя, что мы, вместо того чтобы войти в дом, снова рассаживаемся по каретам. Принц и его первый министр сели в одну. Эсмонд остался в другой со своей милой госпожою в качестве единственной спутницы. Каслвуд верхом поскакал вперед, чтобы вновь собрать друзей принца и оповестить их о его прибытии.
Мы ехали всю ночь. Эсмонд подробно рассказывал своей госпоже обо всем, что произошло за последние сутки: об их бешеной скачке из Лондона в Каслвуд, о том, как благородно повел себя принц, и о своем примирении с ним. Время шло быстро в этой задушевной беседе, и ночные часы не показались нам долгими.
Карета епископа ехала первой, а мы за нею. Кое-где вышла заминка с лошадьми, но все же к четырем часам утра в воскресенье, 1 августа, мы уже были в Хэммерсмите, а спустя полчаса миновали дом леди Уорик и с рассветом въехали в Кенсингтон.
Несмотря на столь ранний час, улицы были необычно оживлены; на всех перекрестках толпился народ. Особенно большая толпа собралась у дворцовых ворот, где был расставлен караул. Карета, ехавшая впереди, остановилась, и слуга епископа слез с козел, чтобы расспросить, что означает это скопление народа.
Тут вдруг ворота распахнулись и появился отряд конных трубачей, а за ними шли герольды в парадном облачении. Проиграли трубы, потом главный герольд вышел вперед и возвестил о том, что на престол вступил _Г_е_о_р_г_, милостью божией король Великобритании, Франции и Ирландии, защитник веры. И весь народ закричал: "Боже, храни короля!"
В толпе, кричавшей и швырявшей вверх шляпы, я вдруг заметил одно нахмуренное лицо, знакомое мне с детства и виденное под самыми различными масками. То был не кто иной, как бедный мистер Холт, который тайно пробрался в Англию, чтобы быть свидетелем победы правого дела, и теперь смотрел, как его противники празднуют свое торжество под радостные крики английского народа. Бедняга даже позабыл снять шляпу и возгласить "ура", и, только когда соседи в толпе, возмущенные подобным отсутствием верноподданнического пыла, стали ругать его, называя переодетым иезуитом, он растерянно обнажил голову и принялся вторить общему хору. Поистине этому человеку не везло в жизни. Какую бы игру он ни затеял, он всегда проигрывал, к какому бы заговору ни примкнул, заговор неизменно оканчивался поражением. Спустя некоторое время он мне повстречался во Фландрии, откуда направлялся в Рим, к главному штабу своего ордена; а впоследствии вдруг объявился у нас, в Америке, изрядно постаревший, но все такой же хлопотливый и неунывающий. Весьма вероятно, что он тотчас же обзавелся мокасинами и боевым топором, пробрался в индейский лагерь и там, раскрасив тело в боевые цвета и задрапировавшись в одеяло, усердно обращал индейцев в христианскую веру. Есть в соседнем с нами Мэриленде невысокий холмик, осененный крестом; под ним успокоился навеки этот неугомонный дух.
Звуки труб короля Георга развеяли по ветру все надежды слабого и неразумного претендента; и, пожалуй, можно сказать, что под эту же музыку окончилась драма моей жизни. Счастье, которое мне суждено было потом узнать, не опишешь в словах; оно - святыня и тайна по самой природе своей; и как бы ни теснилась благодарностью грудь, об этом беседовать можно только с всеведущим богом, да еще с одним благословенным существом - самою нежной, самой чистой и самой преданной женой, какую кто-либо знавал на свете. Когда я размышляю о безграничном счастье, ожидавшем меня, о глубине и силе той любви, которой я был удостоен столько лет, меня всякий раз охватывает вновь восторг и изумление, и поистине я благодарен творцу за то, что он дал мне сердце, способное понять и оценить всю красоту и ценность ниспосланного мне дара. Да, воистину любовь vincit omnia; Все побеждает (лат.). она превыше почестей, дороже богатства, достойней благородного имени. Кто не ведал ее, тот не ведает жизни; кто не испытал ее радостей, тому остались чужды самые высокие побуждения души. В имени моей жены, здесь начертанном, для меня венец всех надежд, вершина счастья. Знать такую любовь - блаженство, перед которым все земные утехи не имеют цены; думать о ней - значит славить господа.
Произошло это в Брюсселе, куда, по совету друзей-вигов, мы уехали после провала нашего заговора; там я удостоился величайшего счастья моей жизни, и моя дорогая госпожа сделалась моей женой. Мы так привыкли к сердечной близости и доверию, связывавшим нас, так долго и счастливо жили бок о бок, что мысль об узах еще более тесных могла бы и вовсе не прийти нам в голову; но стечение обстоятельств привело к этому событию, столь чудесно осчастливившему и меня и ее (за что смиренно благодарю творца); хотя то были обстоятельства весьма печальные и, увы, не раз повторявшиеся в нашем роду. Не знаю, какое честолюбивое ослепление руководило прекрасною и своенравной женщиной, чье имя так часто упоминается на этих страницах и которой я целых десять лет платил дань нерушимой верности и страсти; но с того самого дня, когда мы явились в Каслвуд для ее спасения, она неизменно смотрела на всех своих родных, как на врагов, и в конце концов покинула нас и бежала во Францию - ради какого жребия, я здесь гнушаюсь говорить. Под сыновним кровом моя дорогая госпожа тоже не чувствовала себя дома; бедный Фрэнк был слаб волею, как, пожалуй, и все мужчины в нашем роду, и всегда был в подчинении у женщин. А женщины, его окружавшие, отличались властолюбием и, кроме того, жили в постоянном страхе, как бы он не заколебался под влиянием матери и не отрекся от той веры, которую они его уговорили принять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Мы тотчас же выпрыгнули из кареты, как только завидели миледи, а главное, доктора, в его черных одеждах. Что в Лондоне? Не поздно ли? Жива ли еще королева? Все эти вопросы сыпались один за другим, а честный Бонифэйс покорно дожидался, покуда ему можно будет, почтительно кланяясь, проводить знатных гостей в отведенные им комнаты.
- Что она? - дрожащим шепотом спросила леди Каслвуд Эсмонда.
- Слава богу, ничего дурного не случилось, - отвечая он, и добрая леди схватила его руку и поцеловала, называя его своим милым, дорогим защитником. Она-то не думала о королевах и коронах.
Новости, которые сообщил епископ, оказались утешительного свойства: еще не все потеряно; королева жива, во всяком случае, шесть часов тому назад, когда они покидали Лондон, она еще дышала. ("Миледи настояла на том, чтобы ехать за вами", - пояснил доктор.) Аргайль привел в Лондон портсмутские полки и вызвал еще подкрепления; виги начеку, будь они неладны (боюсь сказать, но, кажется, епископ употребил выражение еще более крепкое), впрочем, и наши тоже. Еще можно все спасти, только бы принц вовремя поспел в Лондон. Мы тут же потребовали лошадей, чтобы без промедлений продолжать свой путь. Бедный Бонифэйс сразу приуныл, увидя, что мы, вместо того чтобы войти в дом, снова рассаживаемся по каретам. Принц и его первый министр сели в одну. Эсмонд остался в другой со своей милой госпожою в качестве единственной спутницы. Каслвуд верхом поскакал вперед, чтобы вновь собрать друзей принца и оповестить их о его прибытии.
Мы ехали всю ночь. Эсмонд подробно рассказывал своей госпоже обо всем, что произошло за последние сутки: об их бешеной скачке из Лондона в Каслвуд, о том, как благородно повел себя принц, и о своем примирении с ним. Время шло быстро в этой задушевной беседе, и ночные часы не показались нам долгими.
Карета епископа ехала первой, а мы за нею. Кое-где вышла заминка с лошадьми, но все же к четырем часам утра в воскресенье, 1 августа, мы уже были в Хэммерсмите, а спустя полчаса миновали дом леди Уорик и с рассветом въехали в Кенсингтон.
Несмотря на столь ранний час, улицы были необычно оживлены; на всех перекрестках толпился народ. Особенно большая толпа собралась у дворцовых ворот, где был расставлен караул. Карета, ехавшая впереди, остановилась, и слуга епископа слез с козел, чтобы расспросить, что означает это скопление народа.
Тут вдруг ворота распахнулись и появился отряд конных трубачей, а за ними шли герольды в парадном облачении. Проиграли трубы, потом главный герольд вышел вперед и возвестил о том, что на престол вступил _Г_е_о_р_г_, милостью божией король Великобритании, Франции и Ирландии, защитник веры. И весь народ закричал: "Боже, храни короля!"
В толпе, кричавшей и швырявшей вверх шляпы, я вдруг заметил одно нахмуренное лицо, знакомое мне с детства и виденное под самыми различными масками. То был не кто иной, как бедный мистер Холт, который тайно пробрался в Англию, чтобы быть свидетелем победы правого дела, и теперь смотрел, как его противники празднуют свое торжество под радостные крики английского народа. Бедняга даже позабыл снять шляпу и возгласить "ура", и, только когда соседи в толпе, возмущенные подобным отсутствием верноподданнического пыла, стали ругать его, называя переодетым иезуитом, он растерянно обнажил голову и принялся вторить общему хору. Поистине этому человеку не везло в жизни. Какую бы игру он ни затеял, он всегда проигрывал, к какому бы заговору ни примкнул, заговор неизменно оканчивался поражением. Спустя некоторое время он мне повстречался во Фландрии, откуда направлялся в Рим, к главному штабу своего ордена; а впоследствии вдруг объявился у нас, в Америке, изрядно постаревший, но все такой же хлопотливый и неунывающий. Весьма вероятно, что он тотчас же обзавелся мокасинами и боевым топором, пробрался в индейский лагерь и там, раскрасив тело в боевые цвета и задрапировавшись в одеяло, усердно обращал индейцев в христианскую веру. Есть в соседнем с нами Мэриленде невысокий холмик, осененный крестом; под ним успокоился навеки этот неугомонный дух.
Звуки труб короля Георга развеяли по ветру все надежды слабого и неразумного претендента; и, пожалуй, можно сказать, что под эту же музыку окончилась драма моей жизни. Счастье, которое мне суждено было потом узнать, не опишешь в словах; оно - святыня и тайна по самой природе своей; и как бы ни теснилась благодарностью грудь, об этом беседовать можно только с всеведущим богом, да еще с одним благословенным существом - самою нежной, самой чистой и самой преданной женой, какую кто-либо знавал на свете. Когда я размышляю о безграничном счастье, ожидавшем меня, о глубине и силе той любви, которой я был удостоен столько лет, меня всякий раз охватывает вновь восторг и изумление, и поистине я благодарен творцу за то, что он дал мне сердце, способное понять и оценить всю красоту и ценность ниспосланного мне дара. Да, воистину любовь vincit omnia; Все побеждает (лат.). она превыше почестей, дороже богатства, достойней благородного имени. Кто не ведал ее, тот не ведает жизни; кто не испытал ее радостей, тому остались чужды самые высокие побуждения души. В имени моей жены, здесь начертанном, для меня венец всех надежд, вершина счастья. Знать такую любовь - блаженство, перед которым все земные утехи не имеют цены; думать о ней - значит славить господа.
Произошло это в Брюсселе, куда, по совету друзей-вигов, мы уехали после провала нашего заговора; там я удостоился величайшего счастья моей жизни, и моя дорогая госпожа сделалась моей женой. Мы так привыкли к сердечной близости и доверию, связывавшим нас, так долго и счастливо жили бок о бок, что мысль об узах еще более тесных могла бы и вовсе не прийти нам в голову; но стечение обстоятельств привело к этому событию, столь чудесно осчастливившему и меня и ее (за что смиренно благодарю творца); хотя то были обстоятельства весьма печальные и, увы, не раз повторявшиеся в нашем роду. Не знаю, какое честолюбивое ослепление руководило прекрасною и своенравной женщиной, чье имя так часто упоминается на этих страницах и которой я целых десять лет платил дань нерушимой верности и страсти; но с того самого дня, когда мы явились в Каслвуд для ее спасения, она неизменно смотрела на всех своих родных, как на врагов, и в конце концов покинула нас и бежала во Францию - ради какого жребия, я здесь гнушаюсь говорить. Под сыновним кровом моя дорогая госпожа тоже не чувствовала себя дома; бедный Фрэнк был слаб волею, как, пожалуй, и все мужчины в нашем роду, и всегда был в подчинении у женщин. А женщины, его окружавшие, отличались властолюбием и, кроме того, жили в постоянном страхе, как бы он не заколебался под влиянием матери и не отрекся от той веры, которую они его уговорили принять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168