Нет, я не могу верить в то, что святой Франциск-Ксаверий переплыл море на своем плаще или воскрешал мертвых. Я старался и почти было уверовал однажды, но теперь не могу. Позвольте же мне исполнять то, что я считаю своим долгом, и уповать на то, что мне представляется благом.
Эемонд хотел положить колец богословским излияниям доброго патера, и это ему удалось; но тот, хоть и вздыхал по поводу того, что ученик упорствует в своих заблуждениях, все же не переменился к нему и продолжал оказывать ему полное доверие, насколько это возможно для; священника, иди даже белее, так как он от природы был словоохотлив и любил поговорить.
Дружеское расположение Холта побудило капитана Эсмонда выспросить то, что он давно жаждал узнать и чего никто не мог рассказать ему: истерию его бедной матери, чей образ часто рисовался ему в мечтах, хоть он и не помнил ее. Он поведал Холту обо всем, что уже изложено в первой части настоящего повествования, - о слове, данном им своему дорогому господину и другу, ж о предсмертном признании последнего, и в заключение умолял Холта рассказать все, что ему известно о несчастной женщине, с которой его так рано разлучили.
- Она была родом из этого города, - сказал Холт; и он повел Эсмонда на ту улицу, где некогда жил ее отец и где, должно быть, родилась она сама. - В тысяча шестьсот семьдесят шестом году ваш отец прибыл сюда в свите покойного короля, тогда еще герцога Йоркского, который был изгнан в эти края, навлекши на себя немилость; вот тогда-то капитан Томас Эсмонд познакомился с вашей матерью и преследовал ее до тех пор, покуда она не сделалась его жертвою; впоследствии он не раз упоминал о ней в беседах, которые я полагал себя обязанным хранить в тайне, и всегда говорил, что это была женщина большой чистоты и добродетели, обладавшая верным и любящим сердцем. Он назвался ей капитаном Томасом, имея достаточно причин стыдиться своих поступков, но в беседах со мной всегда с искренним раскаянием вспоминал о своей вине и с глубокой нежностью - о ее многих достоинствах. Он признавал, что поступил с ней крайне дурно, что в ту пору вел жизнь повесы, распутничал, играл в карты и не имел ни пенни за душой. Она забеременела вами; родители, узнав о том, прокляли ее; но она ничем, - кроме разве невольных слез и печали, отражавшейся на лице, - ни разу не укорила виновника своего несчастья и позора.
Однажды Томас Эсмонд, или капитан Томас, как ему угодно было себя называть, оказался замешанным в ссору в игорном доме, исходом которой явились дуэль и рана, настолько тяжелая, что, по словам хирурга, не было никакой надежды ему остаться в живых. Уверенный в близкой кончине и мучимый угрызениями совести, он послал за священником церкви святой Гудулы, той самой, где мы с вами встретились; и в тот же день, приняв католическое вероисповедание, обвенчался с вашей матерью. Несколько же недель спустя явились на свет ваша милость, лорд виконт Каслвуд, маркиз Эсмонд, - по королевскому патенту, мною самим доставленному вашему отцу, - и были крещены в церкви святой Гудулы тем же кюре, который венчал ваших родителей, и наречены именем Генри Томаса, как сын Э. Томаса, английского офицера, и Гертруды Маас. Как видите, вы наш от самого рождения; оттого-то я и не стал совершать над вами обряд крещения, когда вы приехали в Каслвуд и сделались моим любимым маленьким учеником.
Болезнь вашего отца приняла благоприятный оборот, - быть может, исправив содеянное зло, он тем самым облегчил свой дух, - и, к изумлению врачей, он совершенно оправился. Но вместе со здоровьем вернулись к нему и дурные склонности. Погубленная им девушка вскоре наскучила ему; и, получив некоторую сумму денег от своего дядюшки, старого виконта, находившегося в ту пору в Англии, он сослался на дела, требующие отлучки, пообещал скоро вернуться, и больше ваша бедная мать его не видела.
Он мне рассказывал, сначала на исповеди, а потом и в обычной беседе, в присутствии своей жены, вашей тетушки, - иначе я никогда не открыл бы вам этой тайны, - что, воротясь в Лондон, отправил бедной Гертруде Маас Гертруде Эсмонд - послание, в котором писал, будто, вступая с ней в брак, уже имел жену в Англии; сообщал, что Томас - не настоящее его имя, что он покидает Европу и уезжает на свои плантации в Виргинии, где семейство ваше, точно, владеет землями, полученными в дар от короля Карла Первого; вместе с этими признаниями он послал ей денег - половину последней сотни гиней, которая у него оставалась, - просьбу о прощении и свой прощальный привет.
Бедной Гертруде ни разу не пришло в голову, что содержание этого письма может быть так же лживо, как и все поведение вашего отца. Но когда некий молодой человек одного с нею круга, знавший всю ее историю и пользовавшийся ее расположением до встречи ее с английским дворянином, который стал причиною всех ее несчастий,когда этот молодой человек предложил ей руку, выразив при том готовность усыновить вас и дать вам свое имя, она ответила ему отказом. Это обстоятельство лишь рассердило ее отца, и жизнь в родном доме, куда она к тому времени воротилась, стала еще тяжелее; бедная девушка никогда не смела поднять головы, постоянно терпела жестокие нападки; и немного спустя, приняв небольшую денежную помощь, предложенную несколькими благочестивыми дамами из числа ее знакомых, она удалилась в монастырь; вы же были отданы на воспитание.
Особа, взявшая на себя заботу о вас, была сестрою того самого молодого человека, который предлагал вас усыновить. Вашей матери она доводилась двоюродною сестрой. У нее только что умер ребенок, и вы заняли его место, потому что ваша матушка была слишком слаба и больна, чтобы кормить вас; и кормилица до того привязалась к вам, что с неохотою отпускала даже в монастырь, где монахини, любившие и жалевшие несчастную мать, наперебой ласкали и баловали младенца. Матушка ваша с каждым днем все сильней чувствовала в себе религиозное призвание и к концу второго года своей жизни в монастыре постриглась в монахини.
Ваша кормилица принадлежала к семье выходцев из Франции, ткачей по ремеслу. Незадолго до того, как ваша матушка дала священный обет, все семейство переселилось в Аррас, городок во французской Фландрии, захватив с собою и вас, которому в ту пору едва исполнилось три года. Городок до поры последних крутых мер, принятых французским королем, кишел протестантами, и, в бытность свою там, отец вашей кормилицы, старик Пастуро, тот самый, с которым вы потом жили в Илинге, воспринял реформатское учение, совратив с пути истинного и всю свою семью. Будучи изгнаны эдиктом его христианнейшего величества, они перебрались в Лондон и установили свои станки в предместье Спитлфилдс. У старика были кое-какие деньги, и он взялся за прежнее ремесло, но дела шли плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168