Уже одного рассказа о кембриджском тосте в честь короля было бы достаточно, чтоб покорить ее сердце, заявляла она. "В кого только милый мальчик удался подобной красотой? - спрашивала она Эсмонда. - Не в отца и уж подавно не в мать. Откуда у него такие благородные манеры, такой совершенный bel air? Эта провинциальная вдовушка из Уолкота не могла научить его ничему подобному". Эсмонд придерживался особого мнения касательно провинциальной вдовушки из Уолкота, чья величавая грация и ласковая простота в обхождении всегда казались ему образцом изящного воспитания, но он не стал спорить с теткой по этому поводу. Зато он охотно вторил, когда очарованная виконтесса принималась осыпать похвалами молодого лорда, так как он и сам не видывал юноши прелестнее и пленительнее. В Каслвуде не столько было ума, сколько приятности. "На него глядеть - отрада для души, - говорил, бывало, мистер Стиль, - а смех его оживляет беседу лучше дюжины острот мистера Конгрива, Я предпочел бы его в качестве собутыльника мистеру Аддисону и с большей охотой слушал бы его болтовню, нежели пение Николини. А есть ли кто-нибудь, кто был бы приятнее милорда Каслвуда во хмелю? Я отдал бы все за умение пить так, как пьет этот восхитительный юноша (впрочем, кстати сказать, Дик и сам был мастер выпить, не слишком часто прибегая к передышкам). Трезвый он прелестен; пьяный - попросту неотразим". И, ссылаясь на своего излюбленного Шекспира (который вовсе был забыт, покуда Стиль не ввел его снова в моду), Дик сравнивал лорда Каслвуда с принцем Халем, награждая при этом Эсмонда именем Пистоля.
Смотрительница королевского гардероба, первая дама в Англии после ее величества или даже до ее величества, если верить молве, - ни разу не сказала любезного слова Беатрисе, хотя и выхлопотала ей место фрейлины при дворе, но зато к брату ее она мгновенно прониклась расположением. Когда молодой Каслвуд, только что нарядившийся в военный мундир и похожий на принца из волшебной сказки, явился засвидетельствовать свое почтение ее светлости, она с минуту молча глядела на молодого человека, покрасневшего от смущения, затем, разразившись слезами, обняла его и поцеловала в присутствии дочерей и приближенных. "Он был другом моего мальчика, - говорила она, сдерживая рыдания. - Мой Блэндфорд мог быть теперь таким". Ввиду столь явных знаков расположения герцогини все поняли, что карьера молодого лорда обеспечена, и люди стали льнуть к фавориту фаворитки, отчего тщеславие, добродушие и веселость последнего еще возросли.
Меж тем госпожа Беатриса, в свою очередь, одерживала многочисленные победы, и среди побежденных был некий скромный джентльмен, которого ее прелестные глазки прострелили еще два года тому назад и которому так и не удалось излечиться совершенно; он, разумеется, не мог не знать, как безнадежна всякая страсть, направленная на этот предмет, и прибегнул к лучшему, хоть и недостойному remedium amoris Средство от любви (лат.). поспешному бегству от своей очаровательницы и длительной разлуке с нею; так как эта первая рана была не смертельна, то она затянулась довольно быстро, и Эсмонд не испытывал острой боли, почитая себя исцеленным, даже если на самом деле это не было так. Но ко времени его возвращения из бленгеймского похода шестнадцатилетняя молодая леди, которая два года назад казалась ему прекраснейшим созданием в мире, достигла такого расцвета и совершенной красоты, что тотчас же поработила беднягу, уже бежавшего однажды от ее чар. Тогда он пробыл с ней лишь два дня - и поспешил прочь; теперь он видел ее изо дня в день; когда она бывала при дворе, любовался ею; когда она сидела дома, разделял ее досуг в семейном кругу; когда она выезжала, гарцевал рядом с ее каретой; когда она являлась в театр, сидел рядом с нею в ложе или следил за нею из кресел; когда она отправлялась в церковь, исправно отсиживал, не слушая, всю проповедь лишь затем, чтобы усадить ее в портшез, если ей угодно будет отдать ему предпочтение перед другими молодыми джентльменами, постоянно толпившимися вокруг нее. Когда она, следуя за ее величеством, уезжала в Хэмптон-Корт, тьма спускалась над Лондоном. Боже, какие ночи проводил тогда Эсмонд, думая о ней, разговаривая о ней, слагая стихи о ней! Друг его Дик Стиль в ту пору усиленно добивался внимания некоей миссис Скэрлок, молодой леди, которая впоследствии стала его женой; дом этой особы находился на Кенсингтон-сквер, неподалеку от дома, где жила леди Каслвуд. Дик и Гарри, занятые одним и тем же делом, часто встречались. Оба постоянно бродили вокруг Кенсингтона, то стремительно мчались туда, то уныло брели оттуда. Немало бутылок они распили вместе под вывеской "Королевский герб", поверяя друг другу свои чувства, причем каждый терпеливо выслушивал другого, ожидая своей очереди стать рассказчиком. Так укреплялась их дружба, хотя всем окружающим оба они, вероятно, казались несносными. Некоторые стихи Эсмонда - "Глориана за клавикордами", "Букет Глорианы", "Глориана при дворе" - были в тот год напечатаны в "Наблюдателе". Не случалось ли вам читать их? По общему мнению, они были недурны, и некоторые даже приписывали их мистеру Прайору.
Страсть эта не укрылась - да и могло ли быть иначе? - от ясных глаз госпожи Эсмонда; он ей признавался во всем. Чего не сделает человек, обезумевший от любви! До каких пределов подлости он не унизит себя! На какие страдания не обречет других лишь для того, чтобы хоть немного облегчить свое ожесточившееся сердце от переполнившей его боли! Изо дня в день он приходил к доброй своей госпоже и поверял ей безрассудные мечты, мольбы, надежды, восторги. Она слушала, улыбалась, утешала с неизменным участием и лаской. Чего еще мог ожидать от этого ангела кротости и доброты тот, кого она любила называть старшим из своих детей?
После всего, что было сказано, нужно ли добавлять, что искания бедного Эсмонда потерпели неудачу? Где было нищему, безродному поручику тягаться с именитейшими вельможами Англии! Эсмонд не решался даже просить о том, чтобы ему позволили надеяться, - столь недосягаемым казался предмет его мечтаний; и жизнь его, лишенная смысла и цели, проходила в жалких вздохах и бесплодном томлении. Эти мучительные ночи, эти дни, полные страданий, ревнивой тоски, неудовлетворенной страсти, - они и сейчас живы в его памяти! Беатриса столько же думала о нем, сколько о слуге, следовавшем за ее портшезом. Жалобы его нимало ее не трогали; восторги наводили скуку. Его стихам она внимала с равнодушием, как если бы их автором был старик Чосер, умерший несколько сот лет тому назад; она не питала к нему ненависти: она просто презирала его и лишь терпела его присутствие.
Однажды после разговора с матерью Беатрисы, своей милой, верной, ласковой госпожой, когда в течение долгих часов - почти целого дня - он изливал перед ней свой пыл и страсть, гнев и отчаяние и, снова и снова возвращаясь к этой теме, метался по комнате, обрывал головки цветов, стоявших в вазе, мял и ломал воск на письменном столе и в сотне иных сумасбродных выходок проявлял свое неистовство, - Эсмонд вдруг заметил бледность своей госпожи, измученной бессильным состраданием к горестям, о которых она слышала в сотый раз;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168