Рэдерле, я пытаюсь увидеть. Я...
Она прикрыла его рот ладонью, так как на них стали оборачиваться слуги.
– Знаю. – Внезапно она крепко стиснула его, и он почувствовал, что дрожит. – Я не хотела тебя расстроить... Но... Успокойся и выслушай. Я пытаюсь думать. Нельзя постичь огонь, пока не позабудешь о себе и сам не станешь огнем. Ты научился видеть в темноте, когда стал великой горой, в сердце которой была тьма. Так, может быть, единственное, что даст тебе понять арфиста, – это позволить ему настолько вовлечь тебя в его власть, чтобы ты стал частью его сердца и начал видеть мир его глазами.
– Как бы я при этом не сокрушил Обитаемый Мир.
– Это вполне возможно. Но если он так опасен, как ты можешь бороться с ним, при этом еще и не понимая его? А вдруг он и не опасен вовсе?
– Если он не...
Моргон осекся. Ему показалось, что мир вокруг него странным образом смещается – весь Херун, все горные королевства, южные земли – и все это становится на место под взглядом сокола. Он увидел тень птицы, вовлекающей Обитаемый Мир в свой мощный, бесшумный полет, и ощутил, как эта тень падает на его спину. Видение длилось долю секунды, затем тень стала лишь смутным воспоминанием, и пальцы Моргона сами собой сжались в кулаки.
– Он опасен, – прошептал Моргон. – И всегда был опасен, с самого начала... Но почему я так привязан к нему?
В тот вечер он покинул Город Кругов и провел бессчетные дни и ночи, скрывшись от всех и едва ли не от себя самого, – скрылся в землезаконе Херуна.
Он беспрепятственно вплывал в туманы, просачивался в тихие гибельные болота, чувствовал, как утренний иней серебрит его лицо, проносящееся над кустами, тростниками и болотными травами. Он кричал одиноким криком болотной выпи и взирал на звезды из равнодушных каменных глыб. Он бродил по низким холмам, устанавливал мысленные связи со скалами, деревьями, ручьями, разыскивал обильные залежи железа, меди и самоцветных камней, таившиеся в глубине холмов. Его мысли, словно тончайшие нити, вплетались в обширную паутину над задремавшими полями и сонными, окутанными туманами пастбищами, связывая его со стерней, отмершими корнями, замерзшими бороздами и спутанными травами, которые щипали овцы. Доброта этой земли напоминала о Хеде, но обитала в ней и темная, беспокойная сила, которая порой возносилась в образах скалистых вершин и одиноких каменных глыб.
Исследуя эту силу, он подплыл очень близко к душе Моргол и чувствовал, что бдительность и осведомленность правительницы подтверждены необходимостью, ибо она унаследовала землю, весьма опасную для всех, кто ее заселил. Тайна была в этих чудных камнях и богатствах, спрятанных глубоко под землей. Когда Моргон глубоко погрузился в здешний закон, разум его стал почти безмятежным, подвластным требованиям предельной ясности осознания и видения. Наконец, когда он начал видеть все так, как видела правительница Херуна, проникая в вещи и за них, он вернулся в Город Кругов.
Моргон пришел, как и ушел, – бесшумно, точно клок тумана, выплывший из холодной и тихой херунской ночи. Когда он снова принимал свой естественный облик, то следовал за голосом Моргол и очутился среди отсветов пламени в ее небольшом нарядном зале. Через легкую мысленную связь он беседовал с Иртом, по-прежнему ощущая спокойствие его мыслей. Он не предпринял усилий, чтобы разорвать звено, связывающее его с Моргол, и дышал ее внутренним миром. Лира сидела рядом с матерью; Рэдерле придвинулась поближе к огню. Они только что закончили ужин, и на столе остались только бутылки и кубки с вином.
Рэдерле повернула голову и увидела Моргона; улыбнулась чему-то в его глазах и не стала тревожить расспросами. Тогда его вниманием завладела Лира. Она была одета для ужина – в легкое, струящееся, огненного цвета платье; заплетенные в косу волосы лежали под тонкой золотистой сеточкой. Лицо девушки утратило привычную гордую уверенность; глаза казались старше и печальней, их не покидала память о том, как стражи, которых она вела, погибли в Лунголде. Она сказала что-то, но Моргон не расслышал, и Моргол кратко ответила Лире:
– Нет.
– Я отправляюсь в Имрис. – Ее темные глаза упрямо смотрели в лицо матери, но говорила она спокойно. – Если не со стражами, то вместе с тобой.
– Нет.
– Мама, я больше не в страже. Я покинула ее, когда вернулась домой из Лунголда, и ты не вправе ожидать, что я стану повиноваться тебе не рассуждая. В Имрисе идут ужасные бои – почище, чем тот, в Лунголде. И я собираюсь...
– Ты моя земленаследница, – напомнила Моргол.
Ее лицо по-прежнему было спокойным, но Моргону передался страх, передались неумолимость и холод, подобный холоду херунских туманов, передались истинные чувства, охватившие Моргол при этой короткой беседе.
– Я беру всю стражу из Херуна на Равнину Ветров, – продолжила Моргол. – Вести их будет Гох. Ты говорила, что никогда больше не притронешься к копью, и я была благодарна тебе за это решение. Совсем не нужно, чтобы ты билась в Имрисе, и крайне нужно, чтобы ты осталась здесь.
– Не понимаю, почему ты вообще туда идешь, – напрямик сказала Лира, – но если тебе суждено погибнуть, я хочу быть рядом с тобой.
– Лира...
– Мама, таково мое решение. Повиноваться тебе больше не дело чести. Я сделаю все по-своему, а мне угодно ехать туда с тобой.
Пальцы Моргол небрежно заскользили по поверхности тяжелого кубка.
– Что же, – заметила она с неожиданным спокойствием. – Раз нет чести в твоих действиях, не будет и в моих. Ты останешься здесь. Не мытьем, так катаньем.
Веки Лиры затрепетали.
– Мама, – неуверенно возразила она, но Моргол прервала ее:
– Я, помимо прочего, Моргол. Херун в немалой опасности. И если падет Имрис, ты должна быть здесь, чтобы защитить его чем и как сможешь. Если мы вместе найдем свой конец в Имрисе, это будет страшным бедствием для Херуна.
– Но почему идешь туда ты?
– Потому что идет Хар, – мягко ответила Моргол. – И Данан. И Мэтом. Землеправители Обитаемого Мира, вынужденные биться в Имрисе за спасение Обитаемого Мира.
Или даже есть какая-то более веская причина. Целая головоломка из загадок лежит в сердце нашей земли. И я хочу увидеть, как она будет разгадана. Даже ценой жизни. Мне нужны отгадки.
Лира молчала. Лица – ее и Моргол – в мягком свете были почти неотличимы – утонченные, четко очерченные, прекрасные. Но золотые глаза Моргол скрывали ее мысли, глаза же дочери были открыты каждой вспышке огня и любой боли.
– Арфист мертв, – прошептала она. – Если это та разгадка, которую ты ищешь.
Моргол опустила глаза. Миг спустя она пошевелилась и быстро потянулась, чтобы коснуться щеки дочери.
– В мире куда больше неразрешенных вопросов, чем этот, – тихо сказала она. – И почти все они куда важнее.
Брови на ее лице сошлись, словно от внезапной необъяснимой боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Она прикрыла его рот ладонью, так как на них стали оборачиваться слуги.
– Знаю. – Внезапно она крепко стиснула его, и он почувствовал, что дрожит. – Я не хотела тебя расстроить... Но... Успокойся и выслушай. Я пытаюсь думать. Нельзя постичь огонь, пока не позабудешь о себе и сам не станешь огнем. Ты научился видеть в темноте, когда стал великой горой, в сердце которой была тьма. Так, может быть, единственное, что даст тебе понять арфиста, – это позволить ему настолько вовлечь тебя в его власть, чтобы ты стал частью его сердца и начал видеть мир его глазами.
– Как бы я при этом не сокрушил Обитаемый Мир.
– Это вполне возможно. Но если он так опасен, как ты можешь бороться с ним, при этом еще и не понимая его? А вдруг он и не опасен вовсе?
– Если он не...
Моргон осекся. Ему показалось, что мир вокруг него странным образом смещается – весь Херун, все горные королевства, южные земли – и все это становится на место под взглядом сокола. Он увидел тень птицы, вовлекающей Обитаемый Мир в свой мощный, бесшумный полет, и ощутил, как эта тень падает на его спину. Видение длилось долю секунды, затем тень стала лишь смутным воспоминанием, и пальцы Моргона сами собой сжались в кулаки.
– Он опасен, – прошептал Моргон. – И всегда был опасен, с самого начала... Но почему я так привязан к нему?
В тот вечер он покинул Город Кругов и провел бессчетные дни и ночи, скрывшись от всех и едва ли не от себя самого, – скрылся в землезаконе Херуна.
Он беспрепятственно вплывал в туманы, просачивался в тихие гибельные болота, чувствовал, как утренний иней серебрит его лицо, проносящееся над кустами, тростниками и болотными травами. Он кричал одиноким криком болотной выпи и взирал на звезды из равнодушных каменных глыб. Он бродил по низким холмам, устанавливал мысленные связи со скалами, деревьями, ручьями, разыскивал обильные залежи железа, меди и самоцветных камней, таившиеся в глубине холмов. Его мысли, словно тончайшие нити, вплетались в обширную паутину над задремавшими полями и сонными, окутанными туманами пастбищами, связывая его со стерней, отмершими корнями, замерзшими бороздами и спутанными травами, которые щипали овцы. Доброта этой земли напоминала о Хеде, но обитала в ней и темная, беспокойная сила, которая порой возносилась в образах скалистых вершин и одиноких каменных глыб.
Исследуя эту силу, он подплыл очень близко к душе Моргол и чувствовал, что бдительность и осведомленность правительницы подтверждены необходимостью, ибо она унаследовала землю, весьма опасную для всех, кто ее заселил. Тайна была в этих чудных камнях и богатствах, спрятанных глубоко под землей. Когда Моргон глубоко погрузился в здешний закон, разум его стал почти безмятежным, подвластным требованиям предельной ясности осознания и видения. Наконец, когда он начал видеть все так, как видела правительница Херуна, проникая в вещи и за них, он вернулся в Город Кругов.
Моргон пришел, как и ушел, – бесшумно, точно клок тумана, выплывший из холодной и тихой херунской ночи. Когда он снова принимал свой естественный облик, то следовал за голосом Моргол и очутился среди отсветов пламени в ее небольшом нарядном зале. Через легкую мысленную связь он беседовал с Иртом, по-прежнему ощущая спокойствие его мыслей. Он не предпринял усилий, чтобы разорвать звено, связывающее его с Моргол, и дышал ее внутренним миром. Лира сидела рядом с матерью; Рэдерле придвинулась поближе к огню. Они только что закончили ужин, и на столе остались только бутылки и кубки с вином.
Рэдерле повернула голову и увидела Моргона; улыбнулась чему-то в его глазах и не стала тревожить расспросами. Тогда его вниманием завладела Лира. Она была одета для ужина – в легкое, струящееся, огненного цвета платье; заплетенные в косу волосы лежали под тонкой золотистой сеточкой. Лицо девушки утратило привычную гордую уверенность; глаза казались старше и печальней, их не покидала память о том, как стражи, которых она вела, погибли в Лунголде. Она сказала что-то, но Моргон не расслышал, и Моргол кратко ответила Лире:
– Нет.
– Я отправляюсь в Имрис. – Ее темные глаза упрямо смотрели в лицо матери, но говорила она спокойно. – Если не со стражами, то вместе с тобой.
– Нет.
– Мама, я больше не в страже. Я покинула ее, когда вернулась домой из Лунголда, и ты не вправе ожидать, что я стану повиноваться тебе не рассуждая. В Имрисе идут ужасные бои – почище, чем тот, в Лунголде. И я собираюсь...
– Ты моя земленаследница, – напомнила Моргол.
Ее лицо по-прежнему было спокойным, но Моргону передался страх, передались неумолимость и холод, подобный холоду херунских туманов, передались истинные чувства, охватившие Моргол при этой короткой беседе.
– Я беру всю стражу из Херуна на Равнину Ветров, – продолжила Моргол. – Вести их будет Гох. Ты говорила, что никогда больше не притронешься к копью, и я была благодарна тебе за это решение. Совсем не нужно, чтобы ты билась в Имрисе, и крайне нужно, чтобы ты осталась здесь.
– Не понимаю, почему ты вообще туда идешь, – напрямик сказала Лира, – но если тебе суждено погибнуть, я хочу быть рядом с тобой.
– Лира...
– Мама, таково мое решение. Повиноваться тебе больше не дело чести. Я сделаю все по-своему, а мне угодно ехать туда с тобой.
Пальцы Моргол небрежно заскользили по поверхности тяжелого кубка.
– Что же, – заметила она с неожиданным спокойствием. – Раз нет чести в твоих действиях, не будет и в моих. Ты останешься здесь. Не мытьем, так катаньем.
Веки Лиры затрепетали.
– Мама, – неуверенно возразила она, но Моргол прервала ее:
– Я, помимо прочего, Моргол. Херун в немалой опасности. И если падет Имрис, ты должна быть здесь, чтобы защитить его чем и как сможешь. Если мы вместе найдем свой конец в Имрисе, это будет страшным бедствием для Херуна.
– Но почему идешь туда ты?
– Потому что идет Хар, – мягко ответила Моргол. – И Данан. И Мэтом. Землеправители Обитаемого Мира, вынужденные биться в Имрисе за спасение Обитаемого Мира.
Или даже есть какая-то более веская причина. Целая головоломка из загадок лежит в сердце нашей земли. И я хочу увидеть, как она будет разгадана. Даже ценой жизни. Мне нужны отгадки.
Лира молчала. Лица – ее и Моргол – в мягком свете были почти неотличимы – утонченные, четко очерченные, прекрасные. Но золотые глаза Моргол скрывали ее мысли, глаза же дочери были открыты каждой вспышке огня и любой боли.
– Арфист мертв, – прошептала она. – Если это та разгадка, которую ты ищешь.
Моргол опустила глаза. Миг спустя она пошевелилась и быстро потянулась, чтобы коснуться щеки дочери.
– В мире куда больше неразрешенных вопросов, чем этот, – тихо сказала она. – И почти все они куда важнее.
Брови на ее лице сошлись, словно от внезапной необъяснимой боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71