Когда Сапожников подошел, большинство его не заметило. Шло восторженное обсуждение. И слышались слова.
- Вы замечаете? Противоположные команды сбивают его с толку...
- Он хочет налево.
- Он хочет развернуться.
- Обратные связи... Все как в жизни...
Сапожников поглядел-поглядел на этого несчастного механического мышонка и понял наконец, кого больше всего напоминает этот мышонок
- блюдечко на спиритическом столике, а вовсе не живого мышонка.
- Веселый охмуреж, - сказал Сапожников.
Все на секунду остановились, как на хоккее в видео записи, которую легкомысленно недооценил и высмеял Глеб, не догадываясь, что ей предстоит совершить переворот не меньше гутенберговского книгопечатания, а потом снова задвигались, разве что чуть более нервно.
- Веселый охмуреж, -раздельно повторил Сапожников.
Глеб слез со стола, на котором сидел боком, по-ямщицки, управляя своей лихой научной тройкой.
- Ну ладно. На сегодня хватит.
И пошел мыть руки. Сапожников пошел вслед за Глебом. Никто больше не шел.
- Почему же охмуреж? - не оглядываясь спросил Глеб.
- А потому, что ваш мышонок так же похож на живого, как блюдце.
- Какое блюдце?
- Спиритическое... "Он хотел, он повернул, он не может выбрать", сказал Сапожников. - Ни черта он не хочет и не выбирает, потому что он машина, выполненная в виде мышонка, с чужой программой поведения. И никакой он не мышонок, вполне мог быть паровозиком или столиком на колесах, это без разницы.
- Короче.
- Не в командах дело, не в рефлексах и обратных связях.
- Тебе уже не только Павлов мешает, но и Винер.
- При чем тут Павлов и Винер? Они же не описывали жизнь в целом, они изучали отдельные ее проявления. Они ученые, а не иконы.
- Ладно, дальше.
- Пока не поймут, что такое желание, не поймут, что такое жизнь, сказал Сапожников.
- Ишь ты! - сказал Глеб. - Не меньше?
- Не меньше, - сказал Сапожников.
- Тогда подробней.
Сапожников рассказал.
Пока не узнают, что такое желание, не узнают, что такое жизнь. И никакие механические и кибернетические модели не помогут. Вот сделали искусственного мышонка и пускают его в лабиринт, датчики всякие чувствительные при нем. Он попытается туда, попытается сюда, найдет дорогу. У него же запоминающее устройство, и потом эту дорогу он сразу находит. Внешне все как в жизни, а по существу - ничего общего. Это как в ковбойской пословице: никому еще не удавалось силком напоить лошадь. Поэтому машина штука дрессированная, а живое существосамодеятельное. А как же!
- И больше мне не попадайся, - сказал Глеб без всякой логики.
- Это ясно, - сказал Сапожников. - Так вот запомни, когда сам приползешь...
- Я? - перебил Глеб.
И они расстались.
И впервые после ссоры Сапожников увидел Глеба на совещании, когда профессор Филидоров. громил его и теперь уже барбарисовский двигатель. Глеб был ласковый и улыбался, как улыбаются у них в научном зазеркалье чеширские коты. Запонки его мерцали, и Сапожников вдруг понял, почему он, Сапожников, проектирует этот провальный двигатель
именно с Барбарисовым. Это ведь Глеб велел Барбарисову связываться с Сапожниковым. Вот так. В порядке старой дружбы. Глеб ничем не рисковал. Если вдруг Сапожников придумал толковый двигатель, то Глеб участник-вдохновитель. Если же нет - горит Барбарисов, ну и, конечно, Сапожников. Да, собственно, как горит Барбарисов? Ну, помог Сапожникову по совету Глеба разобраться. И все. Бредни, и все! Это блистательно доказал Филидоров. Доказывал, доказывал, а потом вдруг устал, что ли, вытер лоб белейшим платком и сказал:
- Прошу сделать перерыв.
Филидорову дали воды, а Глеб смотрел на свои ногти.
Ну что ж, Сапожников, реванш так реванш. С видеозаписью Глеб ошибся, вышла промашечка, старая идея твоя оказалась триумфально верна. С мышонком Глеб тоже маленько перебрал, действительно жизнь оказалась сложнее и не состояла из рефлексов, по крайней мере очевидных, но вот с двигателем у Сапожникова полный затык и кранты, выражаясь научно. Ну и, естественно, идиотская идея вдохновения - чистая фантастика.
Вот так-то.
Сапожников вспомнил, как, возвращаясь из Киева, увидел на перроне Глеба, который предложил Сапожникову подвезти его, куда ему надо. Доктор Шура поехал с ними.
Когда они шли к машине, доктор Шура озабоченно спросил.. - Ну что слышно насчет того?
- Насчет чего? - Сапожников думал, что это к нему.
- Пока ничего, - ответил Глеб- и пояснил: - Затевается кой-какая лаборатория.
И Сапожников понял, что он им неинтересен.
А потом в казенной машине Глеб обернулся с переднего сиденья и объяснил Сапожникову все, что он думает о нем, о его двигателе и о его маловразумительных гипотезах. Мы, конечно, могли бы рассказать здесь, какими доводами и в каком тоне разнес малограмотного Сапожникова Глеб, свирепый оппонент. Но скажем только о тоне. Как велел он ему внимательней читать книжки, хотя бы вузовские учебники, если уж ему другого попять не дано, и так далее... Как: советовал ему повышать общую грамотность, а не дискредитировать науку дилетантским и нигилистическим к ней отношением, ну и прочее в том же знакомом духе.
В общем, высек Сапожникова как хотел. В науке это как делается?
Секущий делает вид, что раздражение его - от зряшной траты времени на пустяки. А на деле копни поглубже - обнаружишь раздражение житейское. Но кто в этом признается? Никто? Дураков нет.
Но Сапожников высеченным себя не почувствовал и спросил себя: означает ли, что всякий, кто выскажет предположение, которое другим в голову не приходило, непременно Коперник? Нет, конечно. Однако каждое, заметьте, каждое нетривиальное предположение должно быть рассмотрено, чтоб, не дай бог, Коперника не пропустить. Иначе нечего болтать о научно-технической революции, а надо так и говорить - престиж. Потому что наука-это не девица, которую никто не хочет, так она всем надоела воплями о своей невинности, наука - это в конечном счете философия, то есть любовь к мудрости, если перевести это слово.
Это о тоне.
Что же насчет научных доводов, которые оппонент привел против доводов Сапожникова, то они изложены в отличных вузовских учебниках, и желающие могут там с ними подробно ознакомиться. Однако ни в одном учебнике не сказано, что любой вопрос закрыт раз и навсегда. Нет там такого довода.
Все высказал Глеб, свирепый оппонент, и ему наконец полегчало. Сапожников сказал "ага" и попросил его высадить. А продолжение этого разговора Сапожников вспоминать не мог, потому что ничего об этом не знал.
- А зря ты его так, Глеб, - сказал доктор Шура, когда поехали дальше.
- Чтобы всякий дилетант не лез со своими идеями. Только дешевая суета. Обнаглели.
- А мне его жаль.
- А науку тебе не жаль? А меня тебе не жаль? Два дня на него убил, а ведь у меня давление и своих дел полно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
- Вы замечаете? Противоположные команды сбивают его с толку...
- Он хочет налево.
- Он хочет развернуться.
- Обратные связи... Все как в жизни...
Сапожников поглядел-поглядел на этого несчастного механического мышонка и понял наконец, кого больше всего напоминает этот мышонок
- блюдечко на спиритическом столике, а вовсе не живого мышонка.
- Веселый охмуреж, - сказал Сапожников.
Все на секунду остановились, как на хоккее в видео записи, которую легкомысленно недооценил и высмеял Глеб, не догадываясь, что ей предстоит совершить переворот не меньше гутенберговского книгопечатания, а потом снова задвигались, разве что чуть более нервно.
- Веселый охмуреж, -раздельно повторил Сапожников.
Глеб слез со стола, на котором сидел боком, по-ямщицки, управляя своей лихой научной тройкой.
- Ну ладно. На сегодня хватит.
И пошел мыть руки. Сапожников пошел вслед за Глебом. Никто больше не шел.
- Почему же охмуреж? - не оглядываясь спросил Глеб.
- А потому, что ваш мышонок так же похож на живого, как блюдце.
- Какое блюдце?
- Спиритическое... "Он хотел, он повернул, он не может выбрать", сказал Сапожников. - Ни черта он не хочет и не выбирает, потому что он машина, выполненная в виде мышонка, с чужой программой поведения. И никакой он не мышонок, вполне мог быть паровозиком или столиком на колесах, это без разницы.
- Короче.
- Не в командах дело, не в рефлексах и обратных связях.
- Тебе уже не только Павлов мешает, но и Винер.
- При чем тут Павлов и Винер? Они же не описывали жизнь в целом, они изучали отдельные ее проявления. Они ученые, а не иконы.
- Ладно, дальше.
- Пока не поймут, что такое желание, не поймут, что такое жизнь, сказал Сапожников.
- Ишь ты! - сказал Глеб. - Не меньше?
- Не меньше, - сказал Сапожников.
- Тогда подробней.
Сапожников рассказал.
Пока не узнают, что такое желание, не узнают, что такое жизнь. И никакие механические и кибернетические модели не помогут. Вот сделали искусственного мышонка и пускают его в лабиринт, датчики всякие чувствительные при нем. Он попытается туда, попытается сюда, найдет дорогу. У него же запоминающее устройство, и потом эту дорогу он сразу находит. Внешне все как в жизни, а по существу - ничего общего. Это как в ковбойской пословице: никому еще не удавалось силком напоить лошадь. Поэтому машина штука дрессированная, а живое существосамодеятельное. А как же!
- И больше мне не попадайся, - сказал Глеб без всякой логики.
- Это ясно, - сказал Сапожников. - Так вот запомни, когда сам приползешь...
- Я? - перебил Глеб.
И они расстались.
И впервые после ссоры Сапожников увидел Глеба на совещании, когда профессор Филидоров. громил его и теперь уже барбарисовский двигатель. Глеб был ласковый и улыбался, как улыбаются у них в научном зазеркалье чеширские коты. Запонки его мерцали, и Сапожников вдруг понял, почему он, Сапожников, проектирует этот провальный двигатель
именно с Барбарисовым. Это ведь Глеб велел Барбарисову связываться с Сапожниковым. Вот так. В порядке старой дружбы. Глеб ничем не рисковал. Если вдруг Сапожников придумал толковый двигатель, то Глеб участник-вдохновитель. Если же нет - горит Барбарисов, ну и, конечно, Сапожников. Да, собственно, как горит Барбарисов? Ну, помог Сапожникову по совету Глеба разобраться. И все. Бредни, и все! Это блистательно доказал Филидоров. Доказывал, доказывал, а потом вдруг устал, что ли, вытер лоб белейшим платком и сказал:
- Прошу сделать перерыв.
Филидорову дали воды, а Глеб смотрел на свои ногти.
Ну что ж, Сапожников, реванш так реванш. С видеозаписью Глеб ошибся, вышла промашечка, старая идея твоя оказалась триумфально верна. С мышонком Глеб тоже маленько перебрал, действительно жизнь оказалась сложнее и не состояла из рефлексов, по крайней мере очевидных, но вот с двигателем у Сапожникова полный затык и кранты, выражаясь научно. Ну и, естественно, идиотская идея вдохновения - чистая фантастика.
Вот так-то.
Сапожников вспомнил, как, возвращаясь из Киева, увидел на перроне Глеба, который предложил Сапожникову подвезти его, куда ему надо. Доктор Шура поехал с ними.
Когда они шли к машине, доктор Шура озабоченно спросил.. - Ну что слышно насчет того?
- Насчет чего? - Сапожников думал, что это к нему.
- Пока ничего, - ответил Глеб- и пояснил: - Затевается кой-какая лаборатория.
И Сапожников понял, что он им неинтересен.
А потом в казенной машине Глеб обернулся с переднего сиденья и объяснил Сапожникову все, что он думает о нем, о его двигателе и о его маловразумительных гипотезах. Мы, конечно, могли бы рассказать здесь, какими доводами и в каком тоне разнес малограмотного Сапожникова Глеб, свирепый оппонент. Но скажем только о тоне. Как велел он ему внимательней читать книжки, хотя бы вузовские учебники, если уж ему другого попять не дано, и так далее... Как: советовал ему повышать общую грамотность, а не дискредитировать науку дилетантским и нигилистическим к ней отношением, ну и прочее в том же знакомом духе.
В общем, высек Сапожникова как хотел. В науке это как делается?
Секущий делает вид, что раздражение его - от зряшной траты времени на пустяки. А на деле копни поглубже - обнаружишь раздражение житейское. Но кто в этом признается? Никто? Дураков нет.
Но Сапожников высеченным себя не почувствовал и спросил себя: означает ли, что всякий, кто выскажет предположение, которое другим в голову не приходило, непременно Коперник? Нет, конечно. Однако каждое, заметьте, каждое нетривиальное предположение должно быть рассмотрено, чтоб, не дай бог, Коперника не пропустить. Иначе нечего болтать о научно-технической революции, а надо так и говорить - престиж. Потому что наука-это не девица, которую никто не хочет, так она всем надоела воплями о своей невинности, наука - это в конечном счете философия, то есть любовь к мудрости, если перевести это слово.
Это о тоне.
Что же насчет научных доводов, которые оппонент привел против доводов Сапожникова, то они изложены в отличных вузовских учебниках, и желающие могут там с ними подробно ознакомиться. Однако ни в одном учебнике не сказано, что любой вопрос закрыт раз и навсегда. Нет там такого довода.
Все высказал Глеб, свирепый оппонент, и ему наконец полегчало. Сапожников сказал "ага" и попросил его высадить. А продолжение этого разговора Сапожников вспоминать не мог, потому что ничего об этом не знал.
- А зря ты его так, Глеб, - сказал доктор Шура, когда поехали дальше.
- Чтобы всякий дилетант не лез со своими идеями. Только дешевая суета. Обнаглели.
- А мне его жаль.
- А науку тебе не жаль? А меня тебе не жаль? Два дня на него убил, а ведь у меня давление и своих дел полно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83