У него этих баек было сколько хочешь.
Потом в коридоре раздался топот, и в комнату заглянул давешний Илья Муромец, совершенно умытый и ни в одном глазу.
- Здесь они, здесь, - сказал он.
Пропустил Филидорова, прижимавшего к груди три бутылки кефира, и ушел.
- Надо немедленно ехать в Пантикапей, - сказал Филидоров. - Простите, в Керчь... Немедленно...
- Вот это по-шахтерски, - улыбнулся Сапожников.
- Перестаньте... Гостиницы все забиты... - сказал Аркадий Максимович.
- Ничего. Надо будет позвонить властям. Меня там знают. Я в этом городе консультировал, - возразил Филидоров.
Так совершился главный поворот в сапожниковской жизни, в которой, как ему казалось, каждый поворот был главный и их у него тоже было сколько хочешь.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КРИК ПЕТУХА ...Зачем мы так подробно излагаем все эти его соображения? Ведь нормально для художества рассказывать о страстях и вытекающем из них нравственном пути персонажа, полезном для читателя, - не так ли? Но дело в том, что Сапожников родился в двадцатом веке, а не в каком-нибудь другом, а именно в этом веке было постановлено, что наука должна разобраться, почему человек никак не поумнеет и по-прежнему воюет с собой, с другими такими же образованными, как он, и со средой, в которой он живет и которую частично создал он сам.
Глава 30. ГЕОРГИН
"..Они все-таки приехали в Пантикапей, они все-таки приехали. Сказано сделано. Такая на них напала жажда, такое нетерпение. Видимо, пришла пора, когда душе требуется голос прошлого и ничем его не заменишь...
"...Я, Приск, сын Приска, родился в год, когда Антиох из Сиракуз утонул в порту вместе со своей триерой, напоровшись левым бортом на поваленную в море статую бога Гермеса, не замеченную им во время шторма. Потом статую увезли римляне, а триеру разметали волны. Это мне рассказывал мой отец, а сам я еще не мог видеть. А в остальном этот год был тихий, обильный вином и хлебом, и ничто не предвещало появления Ксенофонта. Потом, правда, вспомнили, что когда он первый раз вышел на берег и, стоя спиной к морю, долго смотрел на прекрасный наш город Пантикапей, раскинувшийся по склону горы, то рыба перестала брать приманку и легла на дно. Но это вспомнили много позднее досужие люди. А тогда странное это дело отнесли к рыбам, а не к нему.
- ... - Приск, - однажды сказал мне отец, когда мне было уже шесть лет, - посмотри на того человека с короткой тенью и большой головой... вон на того, который идет по середине дороги, там, где самая мягкая пыль... Посмотри на него, Приск, и скажи - нравится ли он тебе? Я посмотрел на того человека, и он мне понравился.
- Да, отец, - сказал я. - Он мне нравится.
- Городу будет большая беда, - сказал отец.
Я тогда ничего не понял, мне было шесть лет, как сказано. Но и многие мудрые ничего не поняли. А когда поняли, кто такой Ксенофонт, было уже поздно. А дальше, когда он был убит рассердившимся фракийцем, который долго не размышлял, а отсек ему голову коротким мечом, уже ничего нельзя было поделать. Сам Ксенофонт как пришел, так и ушел в мир теней, но искра, которую он заронил, обернулась пожаром, в котором сгорели все мы, и души наши сгорели еще при жизни, и город наш, прекрасный Пантикапей, стал таким, какой он сейчас, а не как прежде когда не было ему равных на всем берегу Понта Евксинского.
И я, Приск, сын Приска, сижу на ступенях дома своего и думаю - почему боги не дали нам способности знать, что выйдет из наших намерений, даже самых лучших из них? Но тщетно. Ответа на этот вопрос я не знаю, и я не слыхал о ком-либо, кто бы знал ответ. Разве что рыбы, которые не взяли приманку и легли на дно, когда Ксенофонт щурился на город Пантикапей и тень Ксенофонта была короче вечерних теней других людей. Но рыбы молчаливы:"
Травяной аэродром. Прохладный каменный лед ожидания. Небо солнечно-белое. Машина, которую они ожидали, конечно, не пришла. Посовещавшись, взяли левака-частника. "Бьюик" тридцатых годов. Приборная панель светлая, деревянная, с большими часами. Рваная обивка, но - лимузин. Просторный. Честь по честь.
Белые домики с древней черепицей. Воздух, воздух. Весь серебрится от близости моря и степи.
Въехали в город Керчь. И он такой же - невысокий, заваленный близким простором. Афиши -Тимошенко и Березин, портрет красивой певицы. Книжные магазины, универмаги, открытые закусочные на углах.
- Надо будет в парикмахерскую зайти, - сказал Сапожников.
- Во-он там Тамань: Представляете - лермонтовская Тамань, - сказал Аркадий Максимович. - Я в войну там служил. В воздушной армии. Вершинин командовал. А вот там катакомбы. Ну, это не расскажешь: Вошла дивизия, а вышло несколько человек. Жгли автопокрышки для освещения. Лечить нечем, хоронить негде, пить нечего. Ноздреватый камень сырой. Группы специальные высасывали воду из камня и поили раненых прямо изо рта. Не расскажешь. А вон гора Митридат.
- Так и называется? По имени царя Митридата? - спросил Сапожников.
- Да, сказал Аркадий Максимович. - Две тысячи лет так и называется. Там он отбивался и погиб на вершине. И настала Римская империя, которая думала, что будет существовать тысячелетия, а продержалась еще пару сотен лет.
Ветер и солнце выворачивали наизнанку верхушки деревьев.
- Как ни странно, об этих катакомбах знают меньше, чем об одесских, сказал Филидоров.
- Чересчур страшно все... В местном музее есть материалы. Зайдите увидите.
- Нет, - сказал Сапожников. - Не зайду.
- Мне надо, - сказал Аркадий Максимович. - К сотрудникам.
Навстречу шли старшеклассницы и преувеличенно ахали, потому что ветер заворачивал им подолы.
- Зачем носить короткие платья, если ветер в городе всегда? - удивился Филидоров.
- Для этого, - объяснил Сапожников. - Чтобы пищать и ахать.
В продуктовом магазине продавалось много копченых рыб.
- Нужна сравнительная мифология, - сказал Сапожников. - Никуда без нее не денешься - такая наука нужна.
- А зачем она? - поинтересовался Филидоров.
- Ну вот сопоставлять с археологией и историей... с установленными данными.
- Опять лезете не в свое дело? - сказал Филидоров.
- Нет, - сказал Сапожников. - Только готовлюсь. Насчет Посейдона пока дело темное... Но вот такая эмблема- конь топчет змею. А всем известно, что коня обожествляли и змею обожествляли. Вот и выходит, что новая религия топчет предыдущую. А не просто лошадь с гадюкой подрались... Что Зевс был критянин, то есть фактически финикиянин, а что сын его Аполлон, игравший на арфе, наказал Пана за игру на свирели, то есть за свист...
- Куда вы клоните? - спросил Аркадий Максимович.
- Еще не знаю, - сказал Сапожников. - Я еще пока вспоминаю... А замечал ли кто-нибудь, что в Библии, в описании Моисеева похода из Египта, который длился почему-то сорок лет, хотя там ходьбы как от Москвы до Ленинграда, ну это ладно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Потом в коридоре раздался топот, и в комнату заглянул давешний Илья Муромец, совершенно умытый и ни в одном глазу.
- Здесь они, здесь, - сказал он.
Пропустил Филидорова, прижимавшего к груди три бутылки кефира, и ушел.
- Надо немедленно ехать в Пантикапей, - сказал Филидоров. - Простите, в Керчь... Немедленно...
- Вот это по-шахтерски, - улыбнулся Сапожников.
- Перестаньте... Гостиницы все забиты... - сказал Аркадий Максимович.
- Ничего. Надо будет позвонить властям. Меня там знают. Я в этом городе консультировал, - возразил Филидоров.
Так совершился главный поворот в сапожниковской жизни, в которой, как ему казалось, каждый поворот был главный и их у него тоже было сколько хочешь.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КРИК ПЕТУХА ...Зачем мы так подробно излагаем все эти его соображения? Ведь нормально для художества рассказывать о страстях и вытекающем из них нравственном пути персонажа, полезном для читателя, - не так ли? Но дело в том, что Сапожников родился в двадцатом веке, а не в каком-нибудь другом, а именно в этом веке было постановлено, что наука должна разобраться, почему человек никак не поумнеет и по-прежнему воюет с собой, с другими такими же образованными, как он, и со средой, в которой он живет и которую частично создал он сам.
Глава 30. ГЕОРГИН
"..Они все-таки приехали в Пантикапей, они все-таки приехали. Сказано сделано. Такая на них напала жажда, такое нетерпение. Видимо, пришла пора, когда душе требуется голос прошлого и ничем его не заменишь...
"...Я, Приск, сын Приска, родился в год, когда Антиох из Сиракуз утонул в порту вместе со своей триерой, напоровшись левым бортом на поваленную в море статую бога Гермеса, не замеченную им во время шторма. Потом статую увезли римляне, а триеру разметали волны. Это мне рассказывал мой отец, а сам я еще не мог видеть. А в остальном этот год был тихий, обильный вином и хлебом, и ничто не предвещало появления Ксенофонта. Потом, правда, вспомнили, что когда он первый раз вышел на берег и, стоя спиной к морю, долго смотрел на прекрасный наш город Пантикапей, раскинувшийся по склону горы, то рыба перестала брать приманку и легла на дно. Но это вспомнили много позднее досужие люди. А тогда странное это дело отнесли к рыбам, а не к нему.
- ... - Приск, - однажды сказал мне отец, когда мне было уже шесть лет, - посмотри на того человека с короткой тенью и большой головой... вон на того, который идет по середине дороги, там, где самая мягкая пыль... Посмотри на него, Приск, и скажи - нравится ли он тебе? Я посмотрел на того человека, и он мне понравился.
- Да, отец, - сказал я. - Он мне нравится.
- Городу будет большая беда, - сказал отец.
Я тогда ничего не понял, мне было шесть лет, как сказано. Но и многие мудрые ничего не поняли. А когда поняли, кто такой Ксенофонт, было уже поздно. А дальше, когда он был убит рассердившимся фракийцем, который долго не размышлял, а отсек ему голову коротким мечом, уже ничего нельзя было поделать. Сам Ксенофонт как пришел, так и ушел в мир теней, но искра, которую он заронил, обернулась пожаром, в котором сгорели все мы, и души наши сгорели еще при жизни, и город наш, прекрасный Пантикапей, стал таким, какой он сейчас, а не как прежде когда не было ему равных на всем берегу Понта Евксинского.
И я, Приск, сын Приска, сижу на ступенях дома своего и думаю - почему боги не дали нам способности знать, что выйдет из наших намерений, даже самых лучших из них? Но тщетно. Ответа на этот вопрос я не знаю, и я не слыхал о ком-либо, кто бы знал ответ. Разве что рыбы, которые не взяли приманку и легли на дно, когда Ксенофонт щурился на город Пантикапей и тень Ксенофонта была короче вечерних теней других людей. Но рыбы молчаливы:"
Травяной аэродром. Прохладный каменный лед ожидания. Небо солнечно-белое. Машина, которую они ожидали, конечно, не пришла. Посовещавшись, взяли левака-частника. "Бьюик" тридцатых годов. Приборная панель светлая, деревянная, с большими часами. Рваная обивка, но - лимузин. Просторный. Честь по честь.
Белые домики с древней черепицей. Воздух, воздух. Весь серебрится от близости моря и степи.
Въехали в город Керчь. И он такой же - невысокий, заваленный близким простором. Афиши -Тимошенко и Березин, портрет красивой певицы. Книжные магазины, универмаги, открытые закусочные на углах.
- Надо будет в парикмахерскую зайти, - сказал Сапожников.
- Во-он там Тамань: Представляете - лермонтовская Тамань, - сказал Аркадий Максимович. - Я в войну там служил. В воздушной армии. Вершинин командовал. А вот там катакомбы. Ну, это не расскажешь: Вошла дивизия, а вышло несколько человек. Жгли автопокрышки для освещения. Лечить нечем, хоронить негде, пить нечего. Ноздреватый камень сырой. Группы специальные высасывали воду из камня и поили раненых прямо изо рта. Не расскажешь. А вон гора Митридат.
- Так и называется? По имени царя Митридата? - спросил Сапожников.
- Да, сказал Аркадий Максимович. - Две тысячи лет так и называется. Там он отбивался и погиб на вершине. И настала Римская империя, которая думала, что будет существовать тысячелетия, а продержалась еще пару сотен лет.
Ветер и солнце выворачивали наизнанку верхушки деревьев.
- Как ни странно, об этих катакомбах знают меньше, чем об одесских, сказал Филидоров.
- Чересчур страшно все... В местном музее есть материалы. Зайдите увидите.
- Нет, - сказал Сапожников. - Не зайду.
- Мне надо, - сказал Аркадий Максимович. - К сотрудникам.
Навстречу шли старшеклассницы и преувеличенно ахали, потому что ветер заворачивал им подолы.
- Зачем носить короткие платья, если ветер в городе всегда? - удивился Филидоров.
- Для этого, - объяснил Сапожников. - Чтобы пищать и ахать.
В продуктовом магазине продавалось много копченых рыб.
- Нужна сравнительная мифология, - сказал Сапожников. - Никуда без нее не денешься - такая наука нужна.
- А зачем она? - поинтересовался Филидоров.
- Ну вот сопоставлять с археологией и историей... с установленными данными.
- Опять лезете не в свое дело? - сказал Филидоров.
- Нет, - сказал Сапожников. - Только готовлюсь. Насчет Посейдона пока дело темное... Но вот такая эмблема- конь топчет змею. А всем известно, что коня обожествляли и змею обожествляли. Вот и выходит, что новая религия топчет предыдущую. А не просто лошадь с гадюкой подрались... Что Зевс был критянин, то есть фактически финикиянин, а что сын его Аполлон, игравший на арфе, наказал Пана за игру на свирели, то есть за свист...
- Куда вы клоните? - спросил Аркадий Максимович.
- Еще не знаю, - сказал Сапожников. - Я еще пока вспоминаю... А замечал ли кто-нибудь, что в Библии, в описании Моисеева похода из Египта, который длился почему-то сорок лет, хотя там ходьбы как от Москвы до Ленинграда, ну это ладно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83