Нюра выходила и говорила:
- Ну поди сюда... поди...
И бык Мирон кончал скоком своим колебать землю, смирял его на шаг, опускал задранный хвост и шел к Нюре. Не то чтобы хлебом приманивала или еще какими лакомствами, а просто шел, и все. И смотрел на нее. Потом Нюра шла, куда ей велели идти, а бык за ней. Тоже куда она велела идти, как привязанный. И она приводила его в стойло.
Про другого бы человека сказали - колдунья. А про Нюру кто скажет "колдунья"? Смешно. Нюра, она Нюра и есть. За дальними амбарами сука жила. Злющая. Сколько раз тоже хотели пристрелить, да исчезала она во время из поля зрения охотников. А на Нюрин оклик всегда приходила и вертелась вокруг нее - хвост пропеллером, уши прижаты, и морда остренькая становилась, лисья, и все в глаза ей заглядывала. Кошки за ней, подняв хвосты столбами, целыми выводками ходили.
И ведь что интересно? Ничего умилительного в этом не было. Кормление голубей, порхающие птички над головой - нет, этого ничего не было. Просто вся живность тянулась к ней, как магнитом. А что в ней, в этой Нюре, было? Никто толком сказать не мог. Люди хотя к ней и тянулись, но старались издали на нее смотреть, как на пожаре. Одни только Сапожниковы, мать и сын, ее не боялись. Да разве что еще Дунаев.
Ну Дунаев другое дело, Дунаев умел в ее слова не вслушиваться, он умел только голос ее слушать. И голос, видимо, говорил ему такое, чего другие расслышать не могли.
И еще. Нюру все машины объезжали... В нарушение всех правил движения, она переходила улицу в любом месте, где ей надо, и машины даже на пустой улице отскакивали от нее и только что в столбы не врезались... Дунаев из штрафов не вылезал. А она идет себе и идет, как корова с водопоя. И вот Сапожников однажды вдруг поглядел на Нюру совсем другими глазами и понял: она допотопная. Она из тех, кто до потопа жили.
Однажды, вскоре после описанной выше веселой ночки фантазий и размышлений, Нюра пришла к Сапожникову без звонка, хотя Сапожников всех просил звонить предварительно. Но это для всех, не для Нюры.
- Ну, здравствуй, - сказала она.
- Здравствуй, проходи.
- Рассаживаться не буду, боялась, что не застану. Ты сиди, не уходи из дому, а я тут сбегаю кой-куда.
- Куда?
- Надо мне, - сказала Нюра - и ушла.
Сапожников недолго оставался одни. Его посетил Глеб.
- Вы аутсайдеры, - сказал ему Глеб. - Вы сидите в кювете, а жизнь пролетает мимо вас, как новенькие машины мимо "Антилопы Гну". Пока ты занимался самоусовершенствованием и усовершенствованием нашего бренного мира, я занимался усовершенствованием своей жизни.
- И до чего ты доусовершенствовался? - спросил Сапожников.
- Ладно, только не веди со мной разговор на уровне ликбеза. Я не богомолка, а ты не батюшка, давай смотреть трезво.
- Давай.
- У меня есть все, - сказал Глеб, - все, чего можно добиться, не совершая преступления перед обществом.
- А перед собой?
- До этого никому нет дела.
- Ты ошибаешься: ты - это и есть общество!
- Допустим, - сказал Глеб. - Хотя я и не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Да нет, внешний смысл понятен. Неужели ты всерьез
думаешь, что если я лично стану распрекрасным, то и общество станет распрекрасным?
- Вряд ли. Но идея заразительна.
- Но у меня одна жизнь. И я хочу попользоваться в жизни всем, что она предлагает на нормальных условиях. У меня полно друзей, а у тебя раз-два и обчелся. Я объездил весь мир, а ты сидишь в своей квартире. Меня защищают звания и материальные блага, которые я заработал честно, а ты не защищен, тебя можно сощелкнуть одним щелчком, и жаловаться тебе будет некому, тебя никто не выслушает. Просто потому, что некому будет с тобой возиться.
- А почему же тогда ты пришел ко мне? - спросил Сапожников. - А не я к тебе?
После этого они долго молчали. Есть не хотелось, пить не хотелось, даже курить не хотелось.
- Ты хочешь сказать, что ты счастлив, а не я? - спросил Глеб.
- Нет, - сказал Сапожников. - Я очень несчастлив, но ты пришел ко мне, а не я к тебе.
- Дураки мы с тобой, - сказал Глеб.
- Тоже верно, - согласился Сапожников.
- А ты видал в своей жизни хоть одного счастливого человека?
- Видал.
- Кто это? Расскажи мне о нем. Расскажи мне о нем, - настойчиво сказал Глеб. - Расскажи.
- Да незачем, - сказал Сапожников. - Вот она пришла.
И оба они услышали, как кто-то скребется о притолоку.
- Это она сапоги снимает, - сказал Сапожников
Вошла Нюра.
Молнии метались в глазах Глеба, когда он смотрен то на Нюру, то на Сапожникова. А брови были гневно сдвинуты.
- Чтой-то вы какие? - спросила Нюра.
- Какие? - сказал Сапожников.
- Будто испугались, что ли, чего-то?
- Ничего я не испугался, - успокоил Сапожников.
- Да нет, вот он испугался.
- Его Глеб зовут.
- Нюра, - сказала Нюра. - Да мы же знакомые.
Глеб пожал ей руку. Нюра вышла и начала греметь на кухне.
- Ну, знаешь, - сказал Глеб, - если так выглядит счастливый человек...
- Не торопись, - сказал Сапожников. - Неважно, как он выглядит. И тут Глеб совершил ошибку. Он сказал:
- Я еще побуду у тебя.
Вошла Нюра и стала накрывать на стол.
- Мы не хотим есть, - сказал Сапожников.
- Аппетит приходит во время еды, - сказала Нюра.
- Это верно, - подтвердил Глеб. - В здоровом теле - здоровый дух! Волга впадает в Каспийское море. Лошади кушают овес... Сапожников пнул его под столом.
- Скажите, Нюра, - спросил Глеб, - вы счастливая?
- А это как?
Глеб облегченно засмеялся.
- Он спрашивает, знаешь ли ты, что значит хорошо жить? - сказал Сапожников.
- А он плохо живет? - спросила Нюра. - То-то я гляжу, боится чего-то.
- Ничего я не боюсь.
- А ты не бойся, живи хорошо.
- Что значит хорошо жить? - догадался спросить Глеб, пересиливая себя.
- Хорошо жить, - ответила Нюра, подумав, - это жить хорошо.
Когда Нюра вышла за чайником, Глеб сказал:
- Она полная дура... или...
- Или... - сказал Сапожников. - Или. Не торопись.
Глеб откинулся на стуле и, чтобы не глядеть на Сапожникова, стал смотреть в окно. Сапожников был тоже растерян.
- Хорошо жить - это жить хорошо, - сказал Глеб. - Я жил плохо, неправильно.
- Между прочим, это не единственный афоризм за всю жизнь, - сказал Сапожников.
- Она сама афоризм, - ответил Глеб.
- Глеб, ты же талант. Что ты сделал со своим талантом?
Что-то хлопнуло за дверью на кухне. Потом вошла Нюра и поставила на стол бутылку портвейна.
- Я не буду пить, - сказал Глеб.
- И мы не будем, а по рюмке выпьем, - сказала Нюра.
Сапожников кивнул на бутылку:
- А этому какая причина?
- Я принесла тебе великую весть, - сказала Нюра.
- Какую ты весть принесла мне? - сказал Сапожников.
- Принесла я тебе благую весть... что нашла я тебе жену.
- Ха-ха... - сказал Сапожников. - Сначала ведь говорят - невесту?
- Нет. Жену... Решайся сразу, да и дело с концом
И Сапожников в отчетливом прозрении вдруг догадался, что это тот случай, когда не надо ни думать, ни гадать, когда чужая воля оказалась мудрей твоей собственной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
- Ну поди сюда... поди...
И бык Мирон кончал скоком своим колебать землю, смирял его на шаг, опускал задранный хвост и шел к Нюре. Не то чтобы хлебом приманивала или еще какими лакомствами, а просто шел, и все. И смотрел на нее. Потом Нюра шла, куда ей велели идти, а бык за ней. Тоже куда она велела идти, как привязанный. И она приводила его в стойло.
Про другого бы человека сказали - колдунья. А про Нюру кто скажет "колдунья"? Смешно. Нюра, она Нюра и есть. За дальними амбарами сука жила. Злющая. Сколько раз тоже хотели пристрелить, да исчезала она во время из поля зрения охотников. А на Нюрин оклик всегда приходила и вертелась вокруг нее - хвост пропеллером, уши прижаты, и морда остренькая становилась, лисья, и все в глаза ей заглядывала. Кошки за ней, подняв хвосты столбами, целыми выводками ходили.
И ведь что интересно? Ничего умилительного в этом не было. Кормление голубей, порхающие птички над головой - нет, этого ничего не было. Просто вся живность тянулась к ней, как магнитом. А что в ней, в этой Нюре, было? Никто толком сказать не мог. Люди хотя к ней и тянулись, но старались издали на нее смотреть, как на пожаре. Одни только Сапожниковы, мать и сын, ее не боялись. Да разве что еще Дунаев.
Ну Дунаев другое дело, Дунаев умел в ее слова не вслушиваться, он умел только голос ее слушать. И голос, видимо, говорил ему такое, чего другие расслышать не могли.
И еще. Нюру все машины объезжали... В нарушение всех правил движения, она переходила улицу в любом месте, где ей надо, и машины даже на пустой улице отскакивали от нее и только что в столбы не врезались... Дунаев из штрафов не вылезал. А она идет себе и идет, как корова с водопоя. И вот Сапожников однажды вдруг поглядел на Нюру совсем другими глазами и понял: она допотопная. Она из тех, кто до потопа жили.
Однажды, вскоре после описанной выше веселой ночки фантазий и размышлений, Нюра пришла к Сапожникову без звонка, хотя Сапожников всех просил звонить предварительно. Но это для всех, не для Нюры.
- Ну, здравствуй, - сказала она.
- Здравствуй, проходи.
- Рассаживаться не буду, боялась, что не застану. Ты сиди, не уходи из дому, а я тут сбегаю кой-куда.
- Куда?
- Надо мне, - сказала Нюра - и ушла.
Сапожников недолго оставался одни. Его посетил Глеб.
- Вы аутсайдеры, - сказал ему Глеб. - Вы сидите в кювете, а жизнь пролетает мимо вас, как новенькие машины мимо "Антилопы Гну". Пока ты занимался самоусовершенствованием и усовершенствованием нашего бренного мира, я занимался усовершенствованием своей жизни.
- И до чего ты доусовершенствовался? - спросил Сапожников.
- Ладно, только не веди со мной разговор на уровне ликбеза. Я не богомолка, а ты не батюшка, давай смотреть трезво.
- Давай.
- У меня есть все, - сказал Глеб, - все, чего можно добиться, не совершая преступления перед обществом.
- А перед собой?
- До этого никому нет дела.
- Ты ошибаешься: ты - это и есть общество!
- Допустим, - сказал Глеб. - Хотя я и не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Да нет, внешний смысл понятен. Неужели ты всерьез
думаешь, что если я лично стану распрекрасным, то и общество станет распрекрасным?
- Вряд ли. Но идея заразительна.
- Но у меня одна жизнь. И я хочу попользоваться в жизни всем, что она предлагает на нормальных условиях. У меня полно друзей, а у тебя раз-два и обчелся. Я объездил весь мир, а ты сидишь в своей квартире. Меня защищают звания и материальные блага, которые я заработал честно, а ты не защищен, тебя можно сощелкнуть одним щелчком, и жаловаться тебе будет некому, тебя никто не выслушает. Просто потому, что некому будет с тобой возиться.
- А почему же тогда ты пришел ко мне? - спросил Сапожников. - А не я к тебе?
После этого они долго молчали. Есть не хотелось, пить не хотелось, даже курить не хотелось.
- Ты хочешь сказать, что ты счастлив, а не я? - спросил Глеб.
- Нет, - сказал Сапожников. - Я очень несчастлив, но ты пришел ко мне, а не я к тебе.
- Дураки мы с тобой, - сказал Глеб.
- Тоже верно, - согласился Сапожников.
- А ты видал в своей жизни хоть одного счастливого человека?
- Видал.
- Кто это? Расскажи мне о нем. Расскажи мне о нем, - настойчиво сказал Глеб. - Расскажи.
- Да незачем, - сказал Сапожников. - Вот она пришла.
И оба они услышали, как кто-то скребется о притолоку.
- Это она сапоги снимает, - сказал Сапожников
Вошла Нюра.
Молнии метались в глазах Глеба, когда он смотрен то на Нюру, то на Сапожникова. А брови были гневно сдвинуты.
- Чтой-то вы какие? - спросила Нюра.
- Какие? - сказал Сапожников.
- Будто испугались, что ли, чего-то?
- Ничего я не испугался, - успокоил Сапожников.
- Да нет, вот он испугался.
- Его Глеб зовут.
- Нюра, - сказала Нюра. - Да мы же знакомые.
Глеб пожал ей руку. Нюра вышла и начала греметь на кухне.
- Ну, знаешь, - сказал Глеб, - если так выглядит счастливый человек...
- Не торопись, - сказал Сапожников. - Неважно, как он выглядит. И тут Глеб совершил ошибку. Он сказал:
- Я еще побуду у тебя.
Вошла Нюра и стала накрывать на стол.
- Мы не хотим есть, - сказал Сапожников.
- Аппетит приходит во время еды, - сказала Нюра.
- Это верно, - подтвердил Глеб. - В здоровом теле - здоровый дух! Волга впадает в Каспийское море. Лошади кушают овес... Сапожников пнул его под столом.
- Скажите, Нюра, - спросил Глеб, - вы счастливая?
- А это как?
Глеб облегченно засмеялся.
- Он спрашивает, знаешь ли ты, что значит хорошо жить? - сказал Сапожников.
- А он плохо живет? - спросила Нюра. - То-то я гляжу, боится чего-то.
- Ничего я не боюсь.
- А ты не бойся, живи хорошо.
- Что значит хорошо жить? - догадался спросить Глеб, пересиливая себя.
- Хорошо жить, - ответила Нюра, подумав, - это жить хорошо.
Когда Нюра вышла за чайником, Глеб сказал:
- Она полная дура... или...
- Или... - сказал Сапожников. - Или. Не торопись.
Глеб откинулся на стуле и, чтобы не глядеть на Сапожникова, стал смотреть в окно. Сапожников был тоже растерян.
- Хорошо жить - это жить хорошо, - сказал Глеб. - Я жил плохо, неправильно.
- Между прочим, это не единственный афоризм за всю жизнь, - сказал Сапожников.
- Она сама афоризм, - ответил Глеб.
- Глеб, ты же талант. Что ты сделал со своим талантом?
Что-то хлопнуло за дверью на кухне. Потом вошла Нюра и поставила на стол бутылку портвейна.
- Я не буду пить, - сказал Глеб.
- И мы не будем, а по рюмке выпьем, - сказала Нюра.
Сапожников кивнул на бутылку:
- А этому какая причина?
- Я принесла тебе великую весть, - сказала Нюра.
- Какую ты весть принесла мне? - сказал Сапожников.
- Принесла я тебе благую весть... что нашла я тебе жену.
- Ха-ха... - сказал Сапожников. - Сначала ведь говорят - невесту?
- Нет. Жену... Решайся сразу, да и дело с концом
И Сапожников в отчетливом прозрении вдруг догадался, что это тот случай, когда не надо ни думать, ни гадать, когда чужая воля оказалась мудрей твоей собственной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83