Подбородок у него был длинный, как у меня, до того как я переделался в алалоя, а в густых черных волосах сверкали рыжие нити.
— Но они же убили Катарину! Объявили ее сатинкой. Почему же они не придушили ее ребенка и не зарыли его в снег?
— Это у них не в обычае.
— Мне даже в голову не приходило, что он выживет. Никогда этого не видел. Не догадывался.
Соли соскреб засохшую под носом кровь и кашлянул.
— Говорят, он крутой парень. Чандра сказала, он почти никогда не плачет — не плакал даже, когда обжег руку о горючий камень.
Я поморгал и сказал:
— Катарина перед смертью должна была видеть, что он выживет. Почему же она мне не сказала?
— Такие уж они, скраеры.
— Как его зовут? — снова спросил я, забыв, что деваки не дают своим детям имен, пока тем не исполнится хотя бы четыре года.
— У него еще нет имени, но Хайдар хочет назвать его Данло Младший в честь своего деда.
Я зажмурился и потряс головой.
— Ну нет — он будет пилотом, и люди назовут его Данло Миротворец, потому что он возглавит миссию в Экстр. Он выучится цифрам и геометрии, он будет знать названия звезд…
— Нет, — мягко возразил Соли. Мальчик тем временем выковырнул орех из мешка, разгрыз его своими крепкими белыми зубками и улыбнулся мне.
— Он мой сын! — крикнул я.
— Нет, теперь он сын Хайдара. Названый, да, но Хайдар любит его так же, как родных сыновей. Хайдар единственный отец, которого он знает. Он будет хорошим…
— Нет! — Я сделал шаг к нартам. — Он мой сын, и когда он впервые увидит Город, он закричит: «Вот мы и дома, отец!»
Соли, покачав головой, показал мне на торосы у берега. Хайдар, Вемило, Сейв, Джонат и Чокло стояли среди голубых льдин и смотрели на нас. На них были охотничьи парки, и каждый держал в руке копье для охоты на шегшея. Я поднял руку с раскрытой ладонью, но только маленький Чокло — уже подросший — улыбнулся в ответ. Мне всегда нравился Чокло.
— Когда Анала показала мне мальчика, — заговорил Соли, — она сказала, что Хайдар с Вемило и Чокло ушел охотиться на шегшея. Вот почему я так долго не возвращался — нужно было спросить разрешения у Хайдара. Придя с охоты, он сказал, что я могу свозить к тебе мальчика на нартах. Попрощаться — понимаешь? Он сказал, что мальчик должен повидать своего родного отца, прежде чем распрощаться с ним навсегда.
Я стоял, опустив глаза. Я знал заранее, что скажет Соли, и все-таки его слова ошеломили меня. Я подошел к нартам и взял мальчика на руки — он был тяжелее, чем могло показаться.
— Падда. — Глядя на меня с любопытством, он запустил свои длинные пальчики мне в бороду, разглядывая рыжие волоски в ней. — Падда. — В его голосе не было эмоций. Он произносил девакийское слово «отец» как нечто абстрактное, как имя невиданного прежде зверя.
— Данло. — Я поцеловал его в лоб, такой же формы, как мой прежний. — Сынок.
Я поставил его, и он тут же побежал к хижине, чтобы посмотреть, что там внутри. Глядя в тихое синее небо, я несколько раз сглотнул. Глаза жгло, и меня удивило, что они остались такими же сухими, как застывший воздух вокруг. Быть может, моя проклятая исковерканная душа уже утратила способность плакать.
— Мне нельзя будет взять его с собой, — сказал я Соли.
— Нет.
— Мой сын вырастет, считая себя уродом, неполноценным алалоем.
Соли молча почесал нос.
Из хижины донесся восторженный смешок. Я пролез внутрь. Данло нашел книгу Хранителя и листал ее, ковыряя пальцем похожие на черных козявок буквы.
Глядя сквозь полумрак и холод хижины на безграничные возможности, я острожно взял у мальчика книгу, сказав:
— Ли лос книга.
Он рассердился, потому что я забрал у него новую игрушку, и злобно посмотрел на меня. Я испугался ярости в его глазах — она кольнула меня, как копье. Но тут любопытство вернулось к нему, он улыбнулся и спросил:
— Ки лос кника?
— Книга — это просто куча листов, скрепленных вместе. Ничего интересного.
Чуть позже я нагрузил нарты и сказал на ухо Соли, который стоял, держа Данло за руку:
— Не позволяй моему сыну расти в невежестве. Расскажи ему, что небесные огни — это не просто глаза умерших. Расскажи ему о звездах, ладно?
Я развернул нарты к востоку, и Соли сказал:
— Хорошо.
— До свидания, Данло. — Я поднял мальчика вверх. Его длинные волосы так хорошо пахли, что я поцеловал его еще раз. Потом пожал вынутую из рукавицы руку Соли и ему тоже сказал «до свидания».
— До свидания, — сказал он и сделал нечто поразившее меня. Он притянул меня к себе так резко, что я чуть не упал, и крепко поцеловал в лоб. Его шероховатые губы обожгли мою холодную кожу — она горит и по сей день. — Лети далеко, пилот, и удачи тебе.
Я крикнул собакам и погнал нарты под ветер по сверкающей снежной равнине. Я не стал оглядываться назад, но в своих мыслях и мечтах оглядываюсь то и дело. Я не верил, что увижу кого-то из них снова. «Не увидишь, — сказал мне шепот, — никогда не увидишь». Воздух был так жесток, что глаза мои наполнились слезами.
Я подхожу к концу своей повести. О пути домой осталось рассказать не так уж много. Когда мы с собаками доели орехи и мамонтовое мясо, нам пришлось поголодать. Я вскрывал много аклий, но тюлени больше не выходили мне на копье. Почти все время стояли сильные морозы. Дважды я отмораживал себе пальцы ног — они и до сих пор ноют в холодные дни. Когда Город стал уже почти виден вдали, налетела метель. Пятнадцать дней я лежал вместе с полузамерзшими собаками в наспех построенной хижине, читая книгу Хранителя и слушая бурю. Арне и Бела умерли от холода и голода, и я похоронил их в снегу.
Где-то записано, что на девяносто первый день глубокой зимы 2934 года Мэллори ви Соли Рингесс, потерпев неудачу в исканиях Старшей Эдды, вернулся в свой родной город. (Мне сказали, что так заканчивается знаменитая фантазия Сароджина «Нейропевцы».) По возвращении меня встретила одна из самых горьких иронии моей жизни: академики, мастера и большинство других не захотели поверить, что я «вспомнил» Старшую Эдду. А некоторые, в частности Главный Генетик, еще и высмеяли меня. Они смеялись до последнего дня года, когда величайший наш мнемоник, Томас Ран, снял свои одежды, закрыл глаза и погрузился в один из бассейнов Обители Розового Чрева. Он ушел в сумрак далекого прошлого, вызвал память, заложенную в каждом из нас, и услышал, как слышал и я, шепот Старшей Эдды. С радостью (и преувеличенной гордостью) он обучил этой технике других специалистов своей профессии. Известие об этом великом мнемоническом открытии быстро распространилось по Академии. Много дней я не мог выйти на самую уединенную ледянку без того, чтобы какой-нибудь послушник, дернув за рукав своего соученика, не указал с благоговением на меня. Даже некоторые эталоны, не питавшие почтения ни к кому из людей, избегали моего взгляда, говоря со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
— Но они же убили Катарину! Объявили ее сатинкой. Почему же они не придушили ее ребенка и не зарыли его в снег?
— Это у них не в обычае.
— Мне даже в голову не приходило, что он выживет. Никогда этого не видел. Не догадывался.
Соли соскреб засохшую под носом кровь и кашлянул.
— Говорят, он крутой парень. Чандра сказала, он почти никогда не плачет — не плакал даже, когда обжег руку о горючий камень.
Я поморгал и сказал:
— Катарина перед смертью должна была видеть, что он выживет. Почему же она мне не сказала?
— Такие уж они, скраеры.
— Как его зовут? — снова спросил я, забыв, что деваки не дают своим детям имен, пока тем не исполнится хотя бы четыре года.
— У него еще нет имени, но Хайдар хочет назвать его Данло Младший в честь своего деда.
Я зажмурился и потряс головой.
— Ну нет — он будет пилотом, и люди назовут его Данло Миротворец, потому что он возглавит миссию в Экстр. Он выучится цифрам и геометрии, он будет знать названия звезд…
— Нет, — мягко возразил Соли. Мальчик тем временем выковырнул орех из мешка, разгрыз его своими крепкими белыми зубками и улыбнулся мне.
— Он мой сын! — крикнул я.
— Нет, теперь он сын Хайдара. Названый, да, но Хайдар любит его так же, как родных сыновей. Хайдар единственный отец, которого он знает. Он будет хорошим…
— Нет! — Я сделал шаг к нартам. — Он мой сын, и когда он впервые увидит Город, он закричит: «Вот мы и дома, отец!»
Соли, покачав головой, показал мне на торосы у берега. Хайдар, Вемило, Сейв, Джонат и Чокло стояли среди голубых льдин и смотрели на нас. На них были охотничьи парки, и каждый держал в руке копье для охоты на шегшея. Я поднял руку с раскрытой ладонью, но только маленький Чокло — уже подросший — улыбнулся в ответ. Мне всегда нравился Чокло.
— Когда Анала показала мне мальчика, — заговорил Соли, — она сказала, что Хайдар с Вемило и Чокло ушел охотиться на шегшея. Вот почему я так долго не возвращался — нужно было спросить разрешения у Хайдара. Придя с охоты, он сказал, что я могу свозить к тебе мальчика на нартах. Попрощаться — понимаешь? Он сказал, что мальчик должен повидать своего родного отца, прежде чем распрощаться с ним навсегда.
Я стоял, опустив глаза. Я знал заранее, что скажет Соли, и все-таки его слова ошеломили меня. Я подошел к нартам и взял мальчика на руки — он был тяжелее, чем могло показаться.
— Падда. — Глядя на меня с любопытством, он запустил свои длинные пальчики мне в бороду, разглядывая рыжие волоски в ней. — Падда. — В его голосе не было эмоций. Он произносил девакийское слово «отец» как нечто абстрактное, как имя невиданного прежде зверя.
— Данло. — Я поцеловал его в лоб, такой же формы, как мой прежний. — Сынок.
Я поставил его, и он тут же побежал к хижине, чтобы посмотреть, что там внутри. Глядя в тихое синее небо, я несколько раз сглотнул. Глаза жгло, и меня удивило, что они остались такими же сухими, как застывший воздух вокруг. Быть может, моя проклятая исковерканная душа уже утратила способность плакать.
— Мне нельзя будет взять его с собой, — сказал я Соли.
— Нет.
— Мой сын вырастет, считая себя уродом, неполноценным алалоем.
Соли молча почесал нос.
Из хижины донесся восторженный смешок. Я пролез внутрь. Данло нашел книгу Хранителя и листал ее, ковыряя пальцем похожие на черных козявок буквы.
Глядя сквозь полумрак и холод хижины на безграничные возможности, я острожно взял у мальчика книгу, сказав:
— Ли лос книга.
Он рассердился, потому что я забрал у него новую игрушку, и злобно посмотрел на меня. Я испугался ярости в его глазах — она кольнула меня, как копье. Но тут любопытство вернулось к нему, он улыбнулся и спросил:
— Ки лос кника?
— Книга — это просто куча листов, скрепленных вместе. Ничего интересного.
Чуть позже я нагрузил нарты и сказал на ухо Соли, который стоял, держа Данло за руку:
— Не позволяй моему сыну расти в невежестве. Расскажи ему, что небесные огни — это не просто глаза умерших. Расскажи ему о звездах, ладно?
Я развернул нарты к востоку, и Соли сказал:
— Хорошо.
— До свидания, Данло. — Я поднял мальчика вверх. Его длинные волосы так хорошо пахли, что я поцеловал его еще раз. Потом пожал вынутую из рукавицы руку Соли и ему тоже сказал «до свидания».
— До свидания, — сказал он и сделал нечто поразившее меня. Он притянул меня к себе так резко, что я чуть не упал, и крепко поцеловал в лоб. Его шероховатые губы обожгли мою холодную кожу — она горит и по сей день. — Лети далеко, пилот, и удачи тебе.
Я крикнул собакам и погнал нарты под ветер по сверкающей снежной равнине. Я не стал оглядываться назад, но в своих мыслях и мечтах оглядываюсь то и дело. Я не верил, что увижу кого-то из них снова. «Не увидишь, — сказал мне шепот, — никогда не увидишь». Воздух был так жесток, что глаза мои наполнились слезами.
Я подхожу к концу своей повести. О пути домой осталось рассказать не так уж много. Когда мы с собаками доели орехи и мамонтовое мясо, нам пришлось поголодать. Я вскрывал много аклий, но тюлени больше не выходили мне на копье. Почти все время стояли сильные морозы. Дважды я отмораживал себе пальцы ног — они и до сих пор ноют в холодные дни. Когда Город стал уже почти виден вдали, налетела метель. Пятнадцать дней я лежал вместе с полузамерзшими собаками в наспех построенной хижине, читая книгу Хранителя и слушая бурю. Арне и Бела умерли от холода и голода, и я похоронил их в снегу.
Где-то записано, что на девяносто первый день глубокой зимы 2934 года Мэллори ви Соли Рингесс, потерпев неудачу в исканиях Старшей Эдды, вернулся в свой родной город. (Мне сказали, что так заканчивается знаменитая фантазия Сароджина «Нейропевцы».) По возвращении меня встретила одна из самых горьких иронии моей жизни: академики, мастера и большинство других не захотели поверить, что я «вспомнил» Старшую Эдду. А некоторые, в частности Главный Генетик, еще и высмеяли меня. Они смеялись до последнего дня года, когда величайший наш мнемоник, Томас Ран, снял свои одежды, закрыл глаза и погрузился в один из бассейнов Обители Розового Чрева. Он ушел в сумрак далекого прошлого, вызвал память, заложенную в каждом из нас, и услышал, как слышал и я, шепот Старшей Эдды. С радостью (и преувеличенной гордостью) он обучил этой технике других специалистов своей профессии. Известие об этом великом мнемоническом открытии быстро распространилось по Академии. Много дней я не мог выйти на самую уединенную ледянку без того, чтобы какой-нибудь послушник, дернув за рукав своего соученика, не указал с благоговением на меня. Даже некоторые эталоны, не питавшие почтения ни к кому из людей, избегали моего взгляда, говоря со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161