Известным аналогом операциональных определений в научной практике могут служить конструктивные, или алгоритмические, определения математики (в арифметике - правила вычислений, в геометрии - правила построений и т.п.). Указав на важность этой связи для теоретического естествознания, Операционализм поставил перед ним задачу конструктивной перестройки в духе той, которая произошла в математике в связи с уточнением понятия алгоритма. При этом сведение к операциональному уровню рассматривается операционалистами как единственно правильный подход к оценке и построению естественнонаучной теорий.»
Генетически «операционализм» восходит к Галилею и Уотсону.
Будет, пожалуй, уместным процитировать здесь второго автора, философия которого созвучна моим установкам. Этот автор - Лиотар, который в своем «Состоянии постомодерна» пишет:
«Чем пытаться выстраивать картину, которая все равно не может быть полной, мы будем отталкиваться от характеристики, непосредственно определяющей наш предмет. Научное знание - это вид дискурса. Поэтому можно сказать, что на протяжении сорока лет так называемые передовые науки и техники имеют дело с языком: фонология и лингвистические теории, проблемы коммуникации и кибернетика, современные алгебры и информатика, вычислительные машины и их языки, проблемы языковых переводов и исследование совместимости машинных языков, проблемы сохранения в памяти и банки данных, телематика и разработка «мыслящих» терминалов, парадоксология - вот неявные свидетельства, и список этот не исчерпан.
Влияние этих технологических изменений на знание должно быть, судя по всему, значительным. Им отводятся или будут отводиться две фундаментальные функции: исследование и передача сведений. В отношении первой пример, доступный пониманию профанов, дает генетика, которая обязана своей теоретической парадигмой кибернетике. Существуют сотни других примеров. В отношении второй известно, как нормализуя, минитюаризируя и коммерциализируя аппаратуру, уже сегодня модифицируют операции по получению знаний, их классификации, приведению в доступную форму и эксплуатации. Было бы естественным полагать, что увеличение числа информационных машин занимает и будет занимать в распространении знания такое же место, какое заняло развитие средств передвижения сначала человека (транспорт), а затем звука и изображения (медиа).
При таком всеобщем изменении природа знания не может оставаться неизменной. Знание может проходить по другим каналам и становиться операциональным только при условии его перевода в некие количества информации. Следовательно, мы можем предвидеть, что все непереводимое в установленном знании будет отброшено, а направления новых исследований будут подчиняться условию переводимости возможных результатов на язык машин. «Производители» знания, как и его пользователи, должны и будут иметь средства перевода на эти языки того, что одни стремятся изобрести, а другие - усвоить. Исследования, посвященные таким интерпретативным машинам, уже значительно продвинулись. Вместе с гегемонией информатики предполагается и определенная логика, а следовательно, совокупность предписаний, предъявляемых к сообщениям, принимаемых как относящиеся к знанию».
Скажу, что в работе построена работоспособная модель управления приобретением, хранением, передачей знания, модель организации науки.
Я принципиален и требую, чтобы данные основоположения организации познания, были бы приняты, как принимали аксиомы Эвклида или механику Ньютона или же - были бы публично опровергнуты.
Соответствие и «общая идея».
1. Мой отец, давний автор интернетовских библиотек (создавший на мой взгляд совершенно очаровательную безделушку в стиле литературного «рококо» под названием «Философия кошки») в своем произведении «сколько будет «2+2»» в качестве одного из многих аспектов проблемы задает следующий вопрос: «Два чего и два чего?».
Он пишет: «В старое время во всех советских ВУЗах преподавали политическую экономию. Ясно, что политэкономия тогда начиналась с первого тома «Капитала» К. Маркса. Поэтому уже на первой лекции, когда только заходила речь о товарообмене и его основных законах, студентам приводилось известное еще из первой главы «Капитала» положение о том, что прежде чем подвергать вещи количественному соизмерению, их нужно привести к одному «качеству». Иными словами, для того, чтобы на рынке между совершенно разнородными товарами могли устанавливаться какие-то количественные пропорции нужно привести их к какому-то общему знаменателю.» Он цитирует Маркса: «Возьмем, далее, два товара, например пшеницу и железо. Каково бы ни было их меновое отношение, его всегда можно выразить уравнением, в котором данное количество пшеницы приравнивается известному количеству железа, например 1 квартер пшеницы = а центнерам железа. Что говорит нам это уравнение? Что в двух различных вещах - в 1 квартере пшеницы и в а центнерах железа - существует нечто общее равной величины. Следовательно, обе эти вещи равны чему-то третьему, которое само по себе не есть ни первая, ни вторая из них. Таким образом, каждая из них, поскольку она есть меновая стоимость, должна быть сводима к этому третьему». Далее отец пишет: «Отсутствие каких-то обобщающих знаний, равно как и отсутствие способности и «автоматизированных» навыков пользоваться ими означало бы для нас принципиальную невозможность «количественной» ориентации в этом мире. Все это самым непосредственным образом подтверждается при анализе первобытного сознания. Этнографам хорошо известен тот факт, что первобытный человек, не знающий общих категорий, не в состоянии даже понять вопрос о том, сколько всего деревьев там, где рядом стоят две сосны и две березы. И уж тем более, что не в состоянии ответить на него. Отсутствие у неразвитых племен способности к сложным абстракциям и логическим обобщениям лишает их возможности совершать даже простейшие математические действия с предметами, резко контрастирующими по своим свойствам. Первобытный разум не в силах сложить разные породы, ибо у него нет обобщающего понятия «дерево».»
Если почитать миссионеров то общим для них местом будет заявление о том, что «дикари» не способны абстрагировать. Я считаю эти упреки в их адрес сомнительными.
Действительно, поскольку наша образованность начинается «от эллинов» все замечают у них понятие «число» которое все трактуют как общую идею. Можно заметить, что особенностью античного числа было то, что оно описывало «бытие» в понимании Парменида и Платона как вечное, единое, неизменное, т.е. собственно существующее. Количественные отношения, фиксирующиеся греческим числом, были постоянны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Генетически «операционализм» восходит к Галилею и Уотсону.
Будет, пожалуй, уместным процитировать здесь второго автора, философия которого созвучна моим установкам. Этот автор - Лиотар, который в своем «Состоянии постомодерна» пишет:
«Чем пытаться выстраивать картину, которая все равно не может быть полной, мы будем отталкиваться от характеристики, непосредственно определяющей наш предмет. Научное знание - это вид дискурса. Поэтому можно сказать, что на протяжении сорока лет так называемые передовые науки и техники имеют дело с языком: фонология и лингвистические теории, проблемы коммуникации и кибернетика, современные алгебры и информатика, вычислительные машины и их языки, проблемы языковых переводов и исследование совместимости машинных языков, проблемы сохранения в памяти и банки данных, телематика и разработка «мыслящих» терминалов, парадоксология - вот неявные свидетельства, и список этот не исчерпан.
Влияние этих технологических изменений на знание должно быть, судя по всему, значительным. Им отводятся или будут отводиться две фундаментальные функции: исследование и передача сведений. В отношении первой пример, доступный пониманию профанов, дает генетика, которая обязана своей теоретической парадигмой кибернетике. Существуют сотни других примеров. В отношении второй известно, как нормализуя, минитюаризируя и коммерциализируя аппаратуру, уже сегодня модифицируют операции по получению знаний, их классификации, приведению в доступную форму и эксплуатации. Было бы естественным полагать, что увеличение числа информационных машин занимает и будет занимать в распространении знания такое же место, какое заняло развитие средств передвижения сначала человека (транспорт), а затем звука и изображения (медиа).
При таком всеобщем изменении природа знания не может оставаться неизменной. Знание может проходить по другим каналам и становиться операциональным только при условии его перевода в некие количества информации. Следовательно, мы можем предвидеть, что все непереводимое в установленном знании будет отброшено, а направления новых исследований будут подчиняться условию переводимости возможных результатов на язык машин. «Производители» знания, как и его пользователи, должны и будут иметь средства перевода на эти языки того, что одни стремятся изобрести, а другие - усвоить. Исследования, посвященные таким интерпретативным машинам, уже значительно продвинулись. Вместе с гегемонией информатики предполагается и определенная логика, а следовательно, совокупность предписаний, предъявляемых к сообщениям, принимаемых как относящиеся к знанию».
Скажу, что в работе построена работоспособная модель управления приобретением, хранением, передачей знания, модель организации науки.
Я принципиален и требую, чтобы данные основоположения организации познания, были бы приняты, как принимали аксиомы Эвклида или механику Ньютона или же - были бы публично опровергнуты.
Соответствие и «общая идея».
1. Мой отец, давний автор интернетовских библиотек (создавший на мой взгляд совершенно очаровательную безделушку в стиле литературного «рококо» под названием «Философия кошки») в своем произведении «сколько будет «2+2»» в качестве одного из многих аспектов проблемы задает следующий вопрос: «Два чего и два чего?».
Он пишет: «В старое время во всех советских ВУЗах преподавали политическую экономию. Ясно, что политэкономия тогда начиналась с первого тома «Капитала» К. Маркса. Поэтому уже на первой лекции, когда только заходила речь о товарообмене и его основных законах, студентам приводилось известное еще из первой главы «Капитала» положение о том, что прежде чем подвергать вещи количественному соизмерению, их нужно привести к одному «качеству». Иными словами, для того, чтобы на рынке между совершенно разнородными товарами могли устанавливаться какие-то количественные пропорции нужно привести их к какому-то общему знаменателю.» Он цитирует Маркса: «Возьмем, далее, два товара, например пшеницу и железо. Каково бы ни было их меновое отношение, его всегда можно выразить уравнением, в котором данное количество пшеницы приравнивается известному количеству железа, например 1 квартер пшеницы = а центнерам железа. Что говорит нам это уравнение? Что в двух различных вещах - в 1 квартере пшеницы и в а центнерах железа - существует нечто общее равной величины. Следовательно, обе эти вещи равны чему-то третьему, которое само по себе не есть ни первая, ни вторая из них. Таким образом, каждая из них, поскольку она есть меновая стоимость, должна быть сводима к этому третьему». Далее отец пишет: «Отсутствие каких-то обобщающих знаний, равно как и отсутствие способности и «автоматизированных» навыков пользоваться ими означало бы для нас принципиальную невозможность «количественной» ориентации в этом мире. Все это самым непосредственным образом подтверждается при анализе первобытного сознания. Этнографам хорошо известен тот факт, что первобытный человек, не знающий общих категорий, не в состоянии даже понять вопрос о том, сколько всего деревьев там, где рядом стоят две сосны и две березы. И уж тем более, что не в состоянии ответить на него. Отсутствие у неразвитых племен способности к сложным абстракциям и логическим обобщениям лишает их возможности совершать даже простейшие математические действия с предметами, резко контрастирующими по своим свойствам. Первобытный разум не в силах сложить разные породы, ибо у него нет обобщающего понятия «дерево».»
Если почитать миссионеров то общим для них местом будет заявление о том, что «дикари» не способны абстрагировать. Я считаю эти упреки в их адрес сомнительными.
Действительно, поскольку наша образованность начинается «от эллинов» все замечают у них понятие «число» которое все трактуют как общую идею. Можно заметить, что особенностью античного числа было то, что оно описывало «бытие» в понимании Парменида и Платона как вечное, единое, неизменное, т.е. собственно существующее. Количественные отношения, фиксирующиеся греческим числом, были постоянны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49