Кровь казалась черной, а скрюченные лапки как будто шевелились.
Кузьма потрогал селезня под крыло.
— Жирен, — сказал он одобрительно. — Ты бы мне парочку, Анатолий Павлович… куда тебе столько!
— Берите хоть все мои, — оживленно предложил Юрий и покраснел.
— Зачем все… Ишь, добрый какой, — засмеялся старик. — А я парочку… чтоб никому не обидно!
Подошли поглядеть и другие мужики и бабы. Но подымая глаза от огня, Юрий не мог разглядеть их. То одно, то другое лицо, попадая в полосу света, ярко появлялось из темноты и исчезало.
Санин, поморщившись, поглядел на убитых птиц, отодвинулся и скоро встал. Ему было неприятно смотреть на красивых сильных птиц, валявшихся в пыли и крови, с разбитыми поломанными перьями.
Юрий с любопытством следил за всеми, жадно откусывая ломти спелого, сочного арбуза, который Кузьма резал складным, с костяной желтой ручкой, ножиком.
— Кушай, Юрий Миколаевич, хорош кавун… Я и сестрицу Людмилу Миколаевну и папашу вашего знаю… Кушай на здоровье.
Юрию все нравилось здесь: и запах мужицкий, похожий на запах хлеба и овчины вместе, и бойкий блеск костра, и тыква, на которой он сидел, и то, что, когда Кузьма смотрел вниз, видно было все его лицо, а когда подымал голову, оно исчезало в тени и только глаза блестели, и то, что казалось, будто тьма висит над самой головой, придавая веселый уют освещенному месту, а когда Юрий взглядывал вверх, сначала ничего не было видно, а потом вдруг показывалось высокое, величественно-спокойное темное небо и далекие звезды.
Но в то же время ему было почему-то неловко, и он не знал, о чем сворить с мужиками.
А другие, и Кузьма, и Санин, и даже Рязанцев. очевидно, вовсе не выбирая темы для разговора, разговаривали так просто и свободно, толкуя обо всем, что попадалось на глаза, что Юрий только дивился.
— Ну, а как у вас насчет земли? — спросил он, когда на минуту все умолкли, и сам почувствовал, что вопрос вышел напряженным и неуместным. Кузьма посмотрел на него и ответил:
— Ждем-пождем… авось, что и будет.
И опять заговорил о бахче, о цене на арбузы и еще о каких-то своих делах, а Юрию почему-то стало еще более неловко и еще больше приятно сидеть здесь и слушать.
Послышались шаги. Маленькая рыжая собачонка с крепко закрученным белым хвостом появилась в круге света, завиляла, понюхала Юрия и Рязанцева и стала тереться о колени Санина, гладившего ее по жесткой и крепкой шерсти. За нею показался белый от огня маленький старичок, с жиденькой клочковатой бородкой и маленькими глазками. В руке он держал рыжее одноствольное ружье.
— Наш сторож… дедушка… — сказал Кузьма. Старичок сел на землю, положил ружье и посмотрел на Юрия и Рязанцева.
— С охоты… так… — прошамкал он, обнаруживая голые сжеванные десны. — Эге… Кузьма, картоху варить пора, эге…
Рязанцев поднял ружье старичка и, смеясь, показал его Юрию. Это было ржавое, тяжелое, связанное проволокой пистонное ружье.
— Вот фузея! — сказал он.
— Как ты из него, дедушка, стрелять не боишься?
— Эге-ж… Бач, трохи не убывся… Степан Шапка казав мини, шо и без пыстона може выстрелить… Эге… без пыстона… казав, как сера останется, так и без пыстона выстрелит… Вот я отак положыв на колено, курок взвив… курок взвив, а пальцем отак… а оно как б-ба-бахнет!.. Трохи не убывся!.. Эге, эге… курок взвив, а оно как б-ба-бахнет… аж трохи не убывся…
Все засмеялись, а у Юрия даже слезы на глаза выступили, так трогателен показался ему этот старичок, с клочковатой седенькой бороденкой и шамкающим ртом. Смеялся и старичок, и глазки у него слезились.
— Трохи не убывся!..
В темноте, за кругом света, слышался смех и голоса девок, дичившихся незнакомых господ. Санин в нескольких шагах, совсем не там, где его предполагал Юрий, зажег спичку и, когда вспыхнул розовый огонек. Юрий увидел его спокойно-ласковые глаза и другое, молодое и чернобровое лицо, наивно и весело глядевшее на Санина темными женскими глазами.
Рязанцев подмигнул в с сторону и сказал:
— Дедушка, ты бы за внучкой-то присматривал, а?
— А что за ней глядеть, — добродушно махнул рукой старый Кузьма, — их дело молодое!
— Эге-ж, эге! — отозвался старичок, голыми руками доставая из костра уголек.
Санин весело засмеялся в темноте. Но женщина, должно быть, застыдилась, потому что они отошли, и голоса их стали чуть слышны.
— Ну, пора, — сказал Рязанцев, вставая. — Спасибо, Кузьма.
— Не на чем, — ласково отозвался Кузьма, рукавом стряхивая с белой бороды приставшие к ней черные семечки арбуза.
Он подал руку Юрию и Рязанцеву Юрию опять было и неловко и приятно пожать ею жесткие несгибающиеся пальцы.
Когда они отошли от огня, стало виднее. Вверху засверкали холодные звезды, и там показалось удивительно красиво, и спокойно, и бесконечно. Зачернелись сидевшие у костра люди, лошади и силуэт воза с кучей арбузов. Юрий наткнулся на круглую тыкву и чуть не упал.
— Осторожнее, сюда… — сказал Санин, — до свиданья.
До свиданья, — ответил Юрий, оглядываясь на его высокую темную фигуру, и ему показалось, будто к Санину прижалась стройная и высокая женщина. У Юрия сердце сжалось и сладко заныло. Ему вдруг вспомнилась Карсавина и стало завидно Санину.
Опять застучали колеса дрожек и зафыркала добрая отдохнувшая лошадь. Костер остался позади, и замерли говор и смех. Стало тихо. Юрий медленно поднял глаза к небу и увидел бесчисленную сеть бриллиантовых шевелящихся звезд.
Когда показались заборы и огни города и залаяли собаки, Рязанцев сказал:
— А философ этот Кузьма, а?
Юрий посмотрел ему в темный затылок, делая усилие, чтобы из-за своих задумчивых, грустно-нежных мыслей понять, что он говорит.
— А… Да… — не скоро ответил он.
— Я и не знал, что Санин такой молодец! — засмеялся Рязанцев.
Юрий окончательно опомнился и представил себе Санина и то, как ему показалось, удивительно нежное и красивое женское лицо, которое он увидел при свете спички. Ему опять стало бессознательно завидно, и оттого он вдруг вспомнил, что поступки Санина по отношению к этой крестьянской девушке должны остаться скверными.
— И я не знал! — с иронией сказал он. Рязанцев не понял его тона, чмокнул на лошадь, помолчал и нерешительно, но со вкусом сказал:
— Красивая девка, а?.. Я ее знаю… Это того старичка внучка…
Юрий промолчал. Какое-то добродушное и весело-задумчивое очарование быстро сползло с него, и прежний Юрий уже ясно и твердо знал, что Санин дурной и пошлый человек.
Рязанцев как-то странно передернул плечами и головой и решительно крякнул.
— А, черт… Ночь-то!.. Даже меня разобрало!.. Знаете, а не поехать ли нам, а?
Юрий сразу не понял.
— Есть красивые девки… Поедем, а? — хихикающим голосом продолжал Рязанцев.
Юрий густо покраснел в темноте. Запретное чувство шевельнулось в нем с животной жаждой, жуткие и любопытные представления кольнули его вспыхнувший мозг, но он сделал над собой усилие и сухо ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Кузьма потрогал селезня под крыло.
— Жирен, — сказал он одобрительно. — Ты бы мне парочку, Анатолий Павлович… куда тебе столько!
— Берите хоть все мои, — оживленно предложил Юрий и покраснел.
— Зачем все… Ишь, добрый какой, — засмеялся старик. — А я парочку… чтоб никому не обидно!
Подошли поглядеть и другие мужики и бабы. Но подымая глаза от огня, Юрий не мог разглядеть их. То одно, то другое лицо, попадая в полосу света, ярко появлялось из темноты и исчезало.
Санин, поморщившись, поглядел на убитых птиц, отодвинулся и скоро встал. Ему было неприятно смотреть на красивых сильных птиц, валявшихся в пыли и крови, с разбитыми поломанными перьями.
Юрий с любопытством следил за всеми, жадно откусывая ломти спелого, сочного арбуза, который Кузьма резал складным, с костяной желтой ручкой, ножиком.
— Кушай, Юрий Миколаевич, хорош кавун… Я и сестрицу Людмилу Миколаевну и папашу вашего знаю… Кушай на здоровье.
Юрию все нравилось здесь: и запах мужицкий, похожий на запах хлеба и овчины вместе, и бойкий блеск костра, и тыква, на которой он сидел, и то, что, когда Кузьма смотрел вниз, видно было все его лицо, а когда подымал голову, оно исчезало в тени и только глаза блестели, и то, что казалось, будто тьма висит над самой головой, придавая веселый уют освещенному месту, а когда Юрий взглядывал вверх, сначала ничего не было видно, а потом вдруг показывалось высокое, величественно-спокойное темное небо и далекие звезды.
Но в то же время ему было почему-то неловко, и он не знал, о чем сворить с мужиками.
А другие, и Кузьма, и Санин, и даже Рязанцев. очевидно, вовсе не выбирая темы для разговора, разговаривали так просто и свободно, толкуя обо всем, что попадалось на глаза, что Юрий только дивился.
— Ну, а как у вас насчет земли? — спросил он, когда на минуту все умолкли, и сам почувствовал, что вопрос вышел напряженным и неуместным. Кузьма посмотрел на него и ответил:
— Ждем-пождем… авось, что и будет.
И опять заговорил о бахче, о цене на арбузы и еще о каких-то своих делах, а Юрию почему-то стало еще более неловко и еще больше приятно сидеть здесь и слушать.
Послышались шаги. Маленькая рыжая собачонка с крепко закрученным белым хвостом появилась в круге света, завиляла, понюхала Юрия и Рязанцева и стала тереться о колени Санина, гладившего ее по жесткой и крепкой шерсти. За нею показался белый от огня маленький старичок, с жиденькой клочковатой бородкой и маленькими глазками. В руке он держал рыжее одноствольное ружье.
— Наш сторож… дедушка… — сказал Кузьма. Старичок сел на землю, положил ружье и посмотрел на Юрия и Рязанцева.
— С охоты… так… — прошамкал он, обнаруживая голые сжеванные десны. — Эге… Кузьма, картоху варить пора, эге…
Рязанцев поднял ружье старичка и, смеясь, показал его Юрию. Это было ржавое, тяжелое, связанное проволокой пистонное ружье.
— Вот фузея! — сказал он.
— Как ты из него, дедушка, стрелять не боишься?
— Эге-ж… Бач, трохи не убывся… Степан Шапка казав мини, шо и без пыстона може выстрелить… Эге… без пыстона… казав, как сера останется, так и без пыстона выстрелит… Вот я отак положыв на колено, курок взвив… курок взвив, а пальцем отак… а оно как б-ба-бахнет!.. Трохи не убывся!.. Эге, эге… курок взвив, а оно как б-ба-бахнет… аж трохи не убывся…
Все засмеялись, а у Юрия даже слезы на глаза выступили, так трогателен показался ему этот старичок, с клочковатой седенькой бороденкой и шамкающим ртом. Смеялся и старичок, и глазки у него слезились.
— Трохи не убывся!..
В темноте, за кругом света, слышался смех и голоса девок, дичившихся незнакомых господ. Санин в нескольких шагах, совсем не там, где его предполагал Юрий, зажег спичку и, когда вспыхнул розовый огонек. Юрий увидел его спокойно-ласковые глаза и другое, молодое и чернобровое лицо, наивно и весело глядевшее на Санина темными женскими глазами.
Рязанцев подмигнул в с сторону и сказал:
— Дедушка, ты бы за внучкой-то присматривал, а?
— А что за ней глядеть, — добродушно махнул рукой старый Кузьма, — их дело молодое!
— Эге-ж, эге! — отозвался старичок, голыми руками доставая из костра уголек.
Санин весело засмеялся в темноте. Но женщина, должно быть, застыдилась, потому что они отошли, и голоса их стали чуть слышны.
— Ну, пора, — сказал Рязанцев, вставая. — Спасибо, Кузьма.
— Не на чем, — ласково отозвался Кузьма, рукавом стряхивая с белой бороды приставшие к ней черные семечки арбуза.
Он подал руку Юрию и Рязанцеву Юрию опять было и неловко и приятно пожать ею жесткие несгибающиеся пальцы.
Когда они отошли от огня, стало виднее. Вверху засверкали холодные звезды, и там показалось удивительно красиво, и спокойно, и бесконечно. Зачернелись сидевшие у костра люди, лошади и силуэт воза с кучей арбузов. Юрий наткнулся на круглую тыкву и чуть не упал.
— Осторожнее, сюда… — сказал Санин, — до свиданья.
До свиданья, — ответил Юрий, оглядываясь на его высокую темную фигуру, и ему показалось, будто к Санину прижалась стройная и высокая женщина. У Юрия сердце сжалось и сладко заныло. Ему вдруг вспомнилась Карсавина и стало завидно Санину.
Опять застучали колеса дрожек и зафыркала добрая отдохнувшая лошадь. Костер остался позади, и замерли говор и смех. Стало тихо. Юрий медленно поднял глаза к небу и увидел бесчисленную сеть бриллиантовых шевелящихся звезд.
Когда показались заборы и огни города и залаяли собаки, Рязанцев сказал:
— А философ этот Кузьма, а?
Юрий посмотрел ему в темный затылок, делая усилие, чтобы из-за своих задумчивых, грустно-нежных мыслей понять, что он говорит.
— А… Да… — не скоро ответил он.
— Я и не знал, что Санин такой молодец! — засмеялся Рязанцев.
Юрий окончательно опомнился и представил себе Санина и то, как ему показалось, удивительно нежное и красивое женское лицо, которое он увидел при свете спички. Ему опять стало бессознательно завидно, и оттого он вдруг вспомнил, что поступки Санина по отношению к этой крестьянской девушке должны остаться скверными.
— И я не знал! — с иронией сказал он. Рязанцев не понял его тона, чмокнул на лошадь, помолчал и нерешительно, но со вкусом сказал:
— Красивая девка, а?.. Я ее знаю… Это того старичка внучка…
Юрий промолчал. Какое-то добродушное и весело-задумчивое очарование быстро сползло с него, и прежний Юрий уже ясно и твердо знал, что Санин дурной и пошлый человек.
Рязанцев как-то странно передернул плечами и головой и решительно крякнул.
— А, черт… Ночь-то!.. Даже меня разобрало!.. Знаете, а не поехать ли нам, а?
Юрий сразу не понял.
— Есть красивые девки… Поедем, а? — хихикающим голосом продолжал Рязанцев.
Юрий густо покраснел в темноте. Запретное чувство шевельнулось в нем с животной жаждой, жуткие и любопытные представления кольнули его вспыхнувший мозг, но он сделал над собой усилие и сухо ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87