- Здравствуйте!.. - тихо сказал он.
Марья Николаевна растерянно встала и, не здороваясь, перебирала дрожащими пальцами по краю стола. Было в ней что-то прекрасное, беспомощное и жалкое.
- Я пришел сказать вам... - начал Ланде, подходя и беря ее за руку. Рука задрожала, и девушка подняла на него большие влажные глаза.
- Я пришел... - повторил Ланде. - Если бы вы знали, как я люблю вас, Марья Николаевна!.. - с неожиданным напряжением вскрикнул он. - Вы мне кажетесь такой светлой, такой прекрасной, такой святой, как ангел!..
Глаза девушки трогательно просветлели, нежные выпуклые губы чуть-чуть вздрогнули в попытке несмелой улыбки. Сердце глухо и радостно стало биться в груди.
Ланде было трудно говорить, он тяжело передохнул и сжал пальцы.
- Только я не могу быть вашим мужем... - вдруг упавшим голосом докончил он.
Марья Николаевна так вздрогнула, как будто что-то тяжелое ударило ее по лицу. Нарождавшаяся радость и надежда вдруг упали в какую-то бездну, а из нее выросло с быстротой молнии сознание омерзительно грубой, смертельной обиды.
- Что это... насмешка? - звонким и в то же время зловеще тихим голосом проговорила она, вся выпрямляясь, как змея, которой наступили на хвост.
Холод и горе обняли Ланде; с печальной укоризной он посмотрел ей в глаза.
- Вы же знаете, что нет... Никогда я ни над кем не смеялся, а тем более над вами... Зачем же так говорить?.. Я сказал то, что чувствую: я вас люблю, только не так... Я ведь никогда не любил женщину так... Я не знаю, может быть, я урод... Но неужели нет другой любви... и непременно надо это?.. Я не могу... Поймите меня!..
Ланде путался в бессвязных нелепых словах, напрасно стараясь облечь в них горячее чувство мучительной жалости и горя, но Марья Николаевна уже не понимала его: между ним и ею как бы захлопнулась тяжелая дверь, сквозь которую слова пролетали искаженные, утратившие свой смысл и приобретавшие особое, оскорбительное, злое значение. Стыд и ненависть к нему встали в ней с потрясающей силой. У нее на минуту замерло сердце и закружилась голова. Слов она не слышала, в ушах стоял какой-то гул, и белый шар на тоненьком стебельке кошмарным безобразным комком лез ей в глаза.
- Я и не прошу вас... Уйдите!.. - сквозь стиснутые от внутренней боли зубы проговорила она.
Ланде машинально держал ее за руку, и это было ей уже противно. Бессвязные слова прыгали на его дрожащих губах, и он вкладывал в них всю душу, полную страдания и любви; но девушка с неестественным выражением тупой злобы и омерзения, закусив нижнюю губу, молча вырвала руку.
- Оставьте... меня! - повторила она не своим голосом.
Ланде машинально тянул ее руку к себе и вниз, и глазами, полными муки, старался заглянуть ей в душу. Она, как глухая, не отвечала ему, не смотрела на него. То светлое чувство, которое Ланде возбуждал в ней и которое пробудило требовательную жадную любовь, теперь обратилось в слепую ненависть, и чем больше старался Ланде победить ее, тем больше обострялась она. Огромное напряжение его бессильно ударялось и скользило по этой ненависти, не проникая в душу, как обнаженное кровавое сердце, брошенное с размаха на твердый холодный лед.
- Милая, поймите меня... Ведь есть же другая любовь... есть? - сжимая ей пальцы, говорил Ланде.
- Да пустите же! - с дикой тупой болью проговорила она. - Мне же больно.
Ланде опомнился и выпустил ее руку.
- Простите меня, - я не хотел... - пробормотал он упавшим голосом.
Девушка взглянула на него искоса с узким и злым презрением. С неестественным спокойствием она поправила волосы, роняя шпильки на пол, и вдруг пошла мимо него вон из комнаты, неприступно холодная и враждебная.
Вокруг Ланде стало пусто и темно, и как будто даже холодно. В окна вливались синие мертвые сумерки и наполняли комнату. В наступившей тишине, казалось, еще горели обрывки напряженного горячего шепота.
- Марья Николаевна! - тихо позвал Ланде, и одинокий голос его разбудил в темном углу что-то насмешливо гулкое.
Дверь тихо скрипнула, и вошла девчонка, держа перед собой сложенную бумажку. У нее были круглые глупые глаза, и смотрела она на Ланде с испугом, как зверек.
Ланде машинально взял записку и прочел: "Ради Бога, оставьте меня! Может, я дурная, гадкая, но вы меня мучите. Я не могу, я вас ненавижу, вы мне противны... как гадина!" - было прописано криво и неестественно надавленным почерком.
"Надо оставить ее"... - смутно и уныло промелькнуло в голове Ланде.
- Хорошо, скажи барышне, что я больше не приду... - твердо и ласково сказал он, взял фуражку и ушел. В нем было чувство бесконечного бессилия, как у человека, ставшего перед стеной.
"Надо уйти, уехать... куда-нибудь, чтобы не доставлять ей лишних страданий", - думал Ланде.
- Было уже совсем темно, когда его окликнул Ткачев. Черный и худой, он подошел откуда-то из сумрака.
- Иван Ферапонтович, - глухо проговорил он, - Бога для... поговорить... Я вас третий день выглядываю.
Ланде с радостью остановился.
- Здравствуйте, милый! Да отчего же вы ко мне не пришли?.. Я так рад бы вам был...
Ткачев застенчиво ухмыльнулся, пожимая его руку жесткими пальцами.
- Я, может, и пришел бы... Да у вас там люди... а мне промеж себя поговорить... - пробормотал он.
- Ах, как я рад, Ткачев, что вы, наконец, пришли! - весь волнуясь, говорил Ланде, крепко пожимая ему руки. - Может быть, пойдем ко мне? Будем пить чай. Я вам все про себя расскажу... Мне не с кем теперь поговорить... а многое надо высказать... Вот и сейчас... Пойдемте, милый!
- Что ж, пойдемте! - тихо согласился Ткачев.
Было уже недалеко, и они дошли молча. Ланде зажег лампу, принес чаю, сел против Ткачева и любовно посмотрел ему в глаза.
- Если бы вы знали, Ткачев, какую вы мне радость своим приходом доставили!.. - сказал он, ясно улыбаясь.
- Я давно хотел прийти... еще с того... как в лесу... - застенчиво и кося в сторону, ответил Ткачев.
- Да, да!.. - радостно отозвался Ланде.
- А как этот вас ударил, так у меня все и осветилось!.. Тут я и понял... что правда не на моей стороне, а на вашей. Нету, Иван Ферапонтович, другого человека, как вы! - с внезапным порывом сказал он и даже привстал.
Ланде радостно смеялся.
- Как вы это хорошо сказали, Ткачев! Ткачев напряженно вздохнул, как будто приготовляясь поднять огромную тяжесть.
- Я так полагаю, Иван Ферапонтович, что... не могу я этого высказать...
- Говорите, Ткачев! - Вы теперь все хорошо скажете! - успокоительно погладил его по руке Ланде. - Говорите и чай пейте...
- Я скажу... я ведь затем и пришел... Вы слушайте, Иван Ферапонтович!..
- Я слушаю...
- Все, что я вам тогда в остроге наговорил, все это так, от отчаяния! Столько я страдал, столько зла и несправедливости и подлости видел, что в человеке изверился... Думал, что уж так и будет!.. Сволочь человек, и конец!.. Куда ни посмотрю, - одни звери кругом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31