- Не надо!
Шишмарев неловко поклонился. Мать выдернула руки.
- Что не надо? - резко и громко, озлобленным, срывающимся голосом, по которому было видно, как много она кричала и плакала, заговорила она. - Ты права не имеешь! Отец работал всю жизнь не для каких-то нищих! Дурак!
Шишмарев стоял красный и растерянный, машинально держа деньги перед собою.
- Иди, Леня!.. - печально, но спокойно сказал ему Ланде.
Мать дико вскочила и загородила дорогу, хотя Шишмарев и не трогался с места. Седые волосы спутались у нее на лбу, и было что-то хищное, нечеловеческое в округлившихся, ополоумевших глазах.
- Это вы его сбиваете! - со страшной злобой закричала она. - Как вы смеете? Я жаловаться буду! Это грабеж... Обрадовались!
- Я... - растерянно и оскорбленно начал Шишмарев.
- Отдайте! - взвизгнула старуха и быстро выхватила из рук Шишмарева деньги, по-птичьи согнув пальцы, сразу ставшие костлявыми и крючковатыми, как когти.
Вдруг страшная злоба и обида вспыхнули на лице маленького студента.
- Да возьмите, пожалуйста! - вздернув плечами и сжав кулаки, резко вскрикнул он так громко, что слышно было на улице.
И сразу все стихло. Старуха смотрела на него круглыми, странными и страшными глазами. Шишмарев повернулся к Ланде, пошевелил губами, задохнулся, и судорога задергала его левый глаз и щеку. Его душила обида и гнев, и были они против Ланде.
- Т... так нельзя... - проговорил он. - Прощай, я пойду... ххм...
- Иди, Леня... - также печально и также спокойно ответил Ланде. - Не сердись на меня!
Шишмарев двинулся, растерянно скривился, точно хотел еще что-то сказать, но не сказал и ушел.
Тихо стало в комнате. Мать Ланде крепко держала руку глубоко в кармане вместе с деньгами, зажатыми в ней, а Ланде смотрел на нее печально и ровно открытыми глазами. Их было двое в маленькой комнатке, но каждый чувствовал себя как будто был один.
- Ты, пожалуйста, выкинь из головы эту дурь! - все еще сдавленным голосом, наконец, проговорила мать.
- Это не дурь... - покачал головой Ланде.
- Кого ты этим думаешь удивить? - язвительно продолжала мать. - Как тебе не стыдно, - до чего довел! - вдруг жалко и слезливо проговорила она, вынула руку из кармана и заплакала.
- Это не я довел... - возразил Ланде. Мать плакала. Ланде молчал, горько сжав руки. В комнате было темно и грустно.
- Сам мне потом спасибо скажешь! - уже тихо проговорила мать.
- Не знаю. Слушай, мама, раз ты мне не даешь денег, я не буду требовать. Пусть они будут тебе... Острая, горькая обида кольнула мать в сердце.
- Что-о ты говоришь! - со слезами негодования крикнула она, укоризненно всплеснув руками. - Да разве я для себя!.. Зачем они мне?.. Мне умирать пора... Что ты говоришь, опомнись!
Ланде помолчал.
- Я знаю... - сказал он. - Но я не то хочу сказать. Я ведь, мама, люблю вас, страшно люблю. Но вы думаете, что, сберегая для меня эти деньги, спасаете меня от гибели; а я думаю, что этим вы меня губите. Неужели вы думаете, что я возьму эти деньги для себя только?.. Все равно, этим или другим, а я отдал бы деньги тем, кому чувствовал бы, что их должен отдать... А потому...
- Да что ты, наконец, с ума сошел, что ли? - крикнула мать, и голос ее прозвучал негодующе и недоуменно. - Да чем же ты жить будешь?
- Как-нибудь проживу, - об этом не надо думать, - убежденно ответил Ланде.
- На моей шее вечно будешь сидеть? - ядовито и грубо спросила она.
- Нет, - со спокойной печалью возразил Ланде, - я уйду от вас. Нам трудно жить вместе, не надо: вы не дадите жить мне так, как я хочу; а я буду мучить вас... Лучше я буду жить один.
Мать широко раскрыла глаза, и кровь медленно отлила с ее лица.
- Ваня... что ты говоришь? - с ужасом пробормотала она, и лицо и голос ее стали растерянными и жалкими.
Ланде тихо вздохнул, подошел к ней, стал на колени и нежно стал целовать ее мокрую от слез руку.
Она смотрела на его голову с мягкими слабыми волосами и чувствовала, что нечто громадное, неодолимое надвигается на нее.
- Не плачь, мама!.. Так лучше будет... - тихо говорил Ланде убежденным, ровным голосом.
VI
Марья Николаевна сидела на открытом окне и пристально, задумавшись, смотрела на длинную улицу, освещенную по одной стороне зеленовато-голубым светом луны и глубоко-темную по другой. Далеко-далеко ярко и холодно мерцали звезды, темные деревья, как окаменелые, стояли в лунном свете. Было пусто и холодно.
Издалека послышались одинокие шаги, отчетливо и тихо постукивавшие по доскам тротуара. Кто-то невидимый шел в ночи, ближе и ближе, и было странно и таинственно слышать эти шаги, точно звуки сами приближались к звонкой холодной тиши, неся какую-то свою одинокую тайну.
Марья Николаевна далеко высунулась в окно и, когда в темноте стала рождаться черная тень, пригляделась и, узнав, позвала:
- Иван Ферапонтович, это вы?
Ланде встрепенулся и остановился, потом радостно улыбнулся и подошел.
- Куда вы идете? - приглядываясь к нему, спросила девушка.
- Домой... к Семенову... Я ведь теперь у него живу... пока... - устало и слабо ответил Ланде.
Он стоял у самого окна, и девушка близко видела его осунувшееся, с неестественно большими глазами лицо. Чувство любопытной жалости, то чувство, которое Ланде постоянно пробуждал в ней, поднялось у нее в груди, такое же чистое, свежее и сильное, как и сама молодая грудь.
- Иван Ферапонтович... - мягко, боясь его, спросила она. - Неужели это правда, что вы совсем разошлись с матерью?!.
И сейчас же она испугалась и заторопилась, точно ей стало больно от вырвавшегося вопроса.
- Я потому вас спрашиваю, что мне так жаль и вас, и вашу мать... и ведь вас можно спрашивать обо всем... правда?
- Меня можно спрашивать... - машинально ответил Ланде, видимо, не замечая ее испуга, и сказал грустно и вдумчиво: - Я не разошелся с нею, - я никогда и ни с кем не расходился... Маму я люблю и теперь, может быть, даже больше, потому что она несчастна... Я только ушел жить один... Тут приходилось выбирать что-нибудь одно: или жить не так, как я верю, или уйти... Я думаю, и вы сделали бы тоже... так...
Марья Николаевна посмотрела на него задумчивыми и теплыми глазами.
- Нет, я так не могу... Куда же мне! - слабо улыбнулась она.
- Знаете, - не слушая, продолжал Ланде, и в голосе его зазвучала нота торжественной печали, - легче пожертвовать жизнью, чем... А впрочем, не умею я этого высказать! - вдруг засмеялся он коротко и печально и замолчал.
- А-а!.. - вдруг тонко и протяжно закричал кто-то далеко за садами; а потом стало еще тише.
Ланде прислушался и вздохнул.
- Где же вы были? - спросила, помолчав, Марья Николаевна.
- В монастыре, - ответил Ланде.
- Богу молились? - шутливо спросила девушка.
- Нет, я так... там так тихо... - серьезно ответил Ланде, как будто не осуждая и не принимая участия в ее шутке.
- А вы в Бога верите? - с молодым и девичьим легкомысленным любопытством спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31