Она попыталась скрыть свои слезы и улыбнулась ему. Сигэру отвел взгляд, боясь, что его мысли будут разгаданы.
В ту ночь, когда Каору уснул, Сигэру и Кирико, оставшиеся вдвоем в чайной комнате, не говоря друг другу ни слова, жадно искали губы и тела друг друга.
3.5
– Он был для меня старшим братом, учителем музыки, мужем. Ощущение такое, будто я потеряла в одночасье трех дорогих мне людей. Я не знаю, как другие справляются с горем от потери любимого человека.
Сигэру был нужен Кирико для того, чтобы вспоминать о Куродо. Быть может, она приняла его ласки, чтобы мертвец мог приходить в этот мир. Несомненно, Куродо придет посмотреть на свою жену в объятьях друга. И у мертвеца есть право на ревность. А может, Куродо, потерявший человеческое обличье, воспользуется телом Сигэру, чтобы прикоснуться к своей жене.
В объятьях Сигэру Кирико наслаждалась призрачными ласками Куродо. Она всегда представляла себе, что Куродо присутствует в чайной комнате и слушает, что говорит Сигэру или Каору. Во время еды она ставила на стол тарелку и чашку Куродо. Внезапно она вспоминала что-нибудь из прошлого и, рассказывая об этом Сигэру и Каору, обращалась к Куродо, который, должно быть, тоже сидел в чайной комнате: «Правда ведь, так и было?»
– Когда я приехала в Токио, Куродо-сан встречал меня на Токийском вокзале у выхода Яэсу. Оказавшись рядом, мы не заметили друг друга. Ничего удивительного. Куродо-сан помнил розовощекую девятилетнюю девочку с короткой стрижкой, а я – шестнадцатилетнего Куродо с вечно всклокоченными волосами. Наконец мы узнали друг друга, и Куродо-сан сказал: «Вот уж не думал, что ты так вырастешь».
…Куродо-сан часто звал меня в кино. Ему нравилась актриса Таэко Мацубара, и он с уважением относился к режиссеру Я. О. Ему хотелось написать музыку к фильму, где она играет главную роль, но режиссер умер, а актриса ушла со сцены.
…Осенью, когда созревает хурма, он говорил: «Хочется спелой хурмы». Возьмет еще незрелую, с вязким вкусом, положит в корзину в укромном месте и ждет десять дней. Такие старания, а ни разу не вызрела. Кажется, спелая хурма у него была связана с какими-то воспоминаниями о Кудзумуре.
…Он говорил, что хочет свозить меня когда-нибудь в Харбин – туда, где он родился. Этому тоже не суждено было сбыться.
Когда в разговорах с Сигэру наступала пауза, Кирико всегда начинала говорить о Куродо.
Может быть, она решила последовать за Куродо, отказавшись от любви Сигэру?
Это был слишком короткий медовый месяц. К тому же медовый месяц, которому не хватало искренности. Кирико никогда не открывала Сигэру своего сердца. Еще шаг, еще два… Если бы ему удалось поглубже проникнуть в сердце Кирико, может быть, им открылась бы совсем другая жизнь? – думал Сигэру. Но с рассветом он отгонял от себя сомнения, пересекал реку и возвращался в дом в Нэмуригаоке. Да и Кирико не просила его остаться.
Они хотели друг друга, но существовала черта, которую они по молчаливому уговору не преступали. В знак благодарности Кирико отдавалась другу мужа, который заботился об их семье после его смерти. Сигэру избавлялся от мук совести за то, что любит жену умершего друга, давая ей деньги на жизнь. Но у этих отношений не было будущего.
Она покинула этот мир, оставив Каору, пока дух Куродо еще не успел исчезнуть из чайной комнаты.
Любовь Сигэру опустила занавес под короткое завещание Кирико:
– Прости, что не смогла заботиться о тебе. Береги Каору.
Мальчик не понимал, что происходит, и беспокойно оглядывался вокруг. Кирико сказала ему:
– Мама тоже уезжает далеко. Слушайся дядю Сигэру и хорошенько следи за домом. Я приду к тебе во сне, как только захочешь. – Кирико улыбнулась Каору, закрыла глаза и умерла, будто уснула.
Сигэру вернулся вместе с телом Кирико в чайную комнату, куда он так привык приходить. Он гладил Каору по голове, пребывая в полном замешательстве. Почему они остались вдвоем с этим мальчиком? Почему Каору стал сиротой – это божий промысел или несчастливый жребий, уготованный кому-то? Каору играл неподалеку от тела матери – собирал лего, катал машинки вдоль кромки татами. Худенькая спинка, слишком хрупкая, чтобы взвалить на себя груз материнской смерти. Каору надоело играть одному, и он спросил Сигэру:
– А где мама?
Каору не решался смотреть на тело матери, которая еще несколько часов назад говорила с ним. Каору догадывался, что ее там уже нет.
Сигэру считал, что позаботиться о будущем Каору нужно прежде, чем горе раздавит его. Он вызвал сотрудника из секретариата компании и распорядился насчет похорон. Все, кто пришел на похороны, были полны жалости к Каору и не могли сдержать слез, но сам он не плакал. Внимательно слушал сотрудника секретариата и даже помогал в проведении траурной церемонии.
Два дня после похорон Сигэру не отходил от Каору, был вместе с ним в доме на противоположном берегу реки и носил траур. Затем обратился в фирму, занимающуюся перевозками, оттуда приехали и упаковали оставшиеся вещи. Все закончилось. Каору упирался:
– Не хочу никуда уезжать.
Но отчиму удалось убедить его:
– Ты же обещал маме. Мы бросим старый дом и будем жить в новом. В новом доме у тебя есть родители, старшие брат с сестрой, бабушка. А здесь пусто.
Но для Каору дом на берегу реки был наполнен голосами родителей, запахами, музыкой. Дом Токива, куда его привели, был для него пустым.
Прежде всего отчим повел Каору в парикмахерскую, где его постригли, обращаясь с ним как со взрослым господином. Потом он отправился с Каору в отдел детской одежды, где ему купили все новое: начиная с пиджака и брюк и заканчивая ботинками, бельем и ремнем. Продавщицы говорили ему: «Тебе идет, мальчик», и от этого ему становилось не по себе.
Это была церемония превращения сына Куродо Ноды в сына Сигэру Токивы. Отчим намекал ему: чтобы носить фамилию Токива, нужно и выглядеть подобающим образом. К тому же он опасался, как бы Каору своим жалким видом не вызвал у семьи Токива отторжения. Порог дома Токива нужно было переступить во всеоружии.
Каору, совсем еще ребенку, было страшно и неспокойно: возьмут и сделают из него другого человека. Увидев себя в зеркале, он понял, что больше не сможет вернуться в свой старый дом.
В первую ночь в доме Токива, в комнате Андзю, Каору так был смущен и так стеснялся, что не мог заснуть. Он тогда хорошо понял, что чувствуют попавшие в зоопарк обезьяны. Если бы на рассвете Андзю не подбодрила его, Каору, наверное, ни чуточки не задумываясь о последствиях, сбежал бы в пустой дом и носа бы из него не показывал. Бросить тот дом значило для него бросить самого себя – единственного оставшегося там человека. Что может быть страшнее?
Тем не менее со следующего утра началась жизнь в доме Токива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
В ту ночь, когда Каору уснул, Сигэру и Кирико, оставшиеся вдвоем в чайной комнате, не говоря друг другу ни слова, жадно искали губы и тела друг друга.
3.5
– Он был для меня старшим братом, учителем музыки, мужем. Ощущение такое, будто я потеряла в одночасье трех дорогих мне людей. Я не знаю, как другие справляются с горем от потери любимого человека.
Сигэру был нужен Кирико для того, чтобы вспоминать о Куродо. Быть может, она приняла его ласки, чтобы мертвец мог приходить в этот мир. Несомненно, Куродо придет посмотреть на свою жену в объятьях друга. И у мертвеца есть право на ревность. А может, Куродо, потерявший человеческое обличье, воспользуется телом Сигэру, чтобы прикоснуться к своей жене.
В объятьях Сигэру Кирико наслаждалась призрачными ласками Куродо. Она всегда представляла себе, что Куродо присутствует в чайной комнате и слушает, что говорит Сигэру или Каору. Во время еды она ставила на стол тарелку и чашку Куродо. Внезапно она вспоминала что-нибудь из прошлого и, рассказывая об этом Сигэру и Каору, обращалась к Куродо, который, должно быть, тоже сидел в чайной комнате: «Правда ведь, так и было?»
– Когда я приехала в Токио, Куродо-сан встречал меня на Токийском вокзале у выхода Яэсу. Оказавшись рядом, мы не заметили друг друга. Ничего удивительного. Куродо-сан помнил розовощекую девятилетнюю девочку с короткой стрижкой, а я – шестнадцатилетнего Куродо с вечно всклокоченными волосами. Наконец мы узнали друг друга, и Куродо-сан сказал: «Вот уж не думал, что ты так вырастешь».
…Куродо-сан часто звал меня в кино. Ему нравилась актриса Таэко Мацубара, и он с уважением относился к режиссеру Я. О. Ему хотелось написать музыку к фильму, где она играет главную роль, но режиссер умер, а актриса ушла со сцены.
…Осенью, когда созревает хурма, он говорил: «Хочется спелой хурмы». Возьмет еще незрелую, с вязким вкусом, положит в корзину в укромном месте и ждет десять дней. Такие старания, а ни разу не вызрела. Кажется, спелая хурма у него была связана с какими-то воспоминаниями о Кудзумуре.
…Он говорил, что хочет свозить меня когда-нибудь в Харбин – туда, где он родился. Этому тоже не суждено было сбыться.
Когда в разговорах с Сигэру наступала пауза, Кирико всегда начинала говорить о Куродо.
Может быть, она решила последовать за Куродо, отказавшись от любви Сигэру?
Это был слишком короткий медовый месяц. К тому же медовый месяц, которому не хватало искренности. Кирико никогда не открывала Сигэру своего сердца. Еще шаг, еще два… Если бы ему удалось поглубже проникнуть в сердце Кирико, может быть, им открылась бы совсем другая жизнь? – думал Сигэру. Но с рассветом он отгонял от себя сомнения, пересекал реку и возвращался в дом в Нэмуригаоке. Да и Кирико не просила его остаться.
Они хотели друг друга, но существовала черта, которую они по молчаливому уговору не преступали. В знак благодарности Кирико отдавалась другу мужа, который заботился об их семье после его смерти. Сигэру избавлялся от мук совести за то, что любит жену умершего друга, давая ей деньги на жизнь. Но у этих отношений не было будущего.
Она покинула этот мир, оставив Каору, пока дух Куродо еще не успел исчезнуть из чайной комнаты.
Любовь Сигэру опустила занавес под короткое завещание Кирико:
– Прости, что не смогла заботиться о тебе. Береги Каору.
Мальчик не понимал, что происходит, и беспокойно оглядывался вокруг. Кирико сказала ему:
– Мама тоже уезжает далеко. Слушайся дядю Сигэру и хорошенько следи за домом. Я приду к тебе во сне, как только захочешь. – Кирико улыбнулась Каору, закрыла глаза и умерла, будто уснула.
Сигэру вернулся вместе с телом Кирико в чайную комнату, куда он так привык приходить. Он гладил Каору по голове, пребывая в полном замешательстве. Почему они остались вдвоем с этим мальчиком? Почему Каору стал сиротой – это божий промысел или несчастливый жребий, уготованный кому-то? Каору играл неподалеку от тела матери – собирал лего, катал машинки вдоль кромки татами. Худенькая спинка, слишком хрупкая, чтобы взвалить на себя груз материнской смерти. Каору надоело играть одному, и он спросил Сигэру:
– А где мама?
Каору не решался смотреть на тело матери, которая еще несколько часов назад говорила с ним. Каору догадывался, что ее там уже нет.
Сигэру считал, что позаботиться о будущем Каору нужно прежде, чем горе раздавит его. Он вызвал сотрудника из секретариата компании и распорядился насчет похорон. Все, кто пришел на похороны, были полны жалости к Каору и не могли сдержать слез, но сам он не плакал. Внимательно слушал сотрудника секретариата и даже помогал в проведении траурной церемонии.
Два дня после похорон Сигэру не отходил от Каору, был вместе с ним в доме на противоположном берегу реки и носил траур. Затем обратился в фирму, занимающуюся перевозками, оттуда приехали и упаковали оставшиеся вещи. Все закончилось. Каору упирался:
– Не хочу никуда уезжать.
Но отчиму удалось убедить его:
– Ты же обещал маме. Мы бросим старый дом и будем жить в новом. В новом доме у тебя есть родители, старшие брат с сестрой, бабушка. А здесь пусто.
Но для Каору дом на берегу реки был наполнен голосами родителей, запахами, музыкой. Дом Токива, куда его привели, был для него пустым.
Прежде всего отчим повел Каору в парикмахерскую, где его постригли, обращаясь с ним как со взрослым господином. Потом он отправился с Каору в отдел детской одежды, где ему купили все новое: начиная с пиджака и брюк и заканчивая ботинками, бельем и ремнем. Продавщицы говорили ему: «Тебе идет, мальчик», и от этого ему становилось не по себе.
Это была церемония превращения сына Куродо Ноды в сына Сигэру Токивы. Отчим намекал ему: чтобы носить фамилию Токива, нужно и выглядеть подобающим образом. К тому же он опасался, как бы Каору своим жалким видом не вызвал у семьи Токива отторжения. Порог дома Токива нужно было переступить во всеоружии.
Каору, совсем еще ребенку, было страшно и неспокойно: возьмут и сделают из него другого человека. Увидев себя в зеркале, он понял, что больше не сможет вернуться в свой старый дом.
В первую ночь в доме Токива, в комнате Андзю, Каору так был смущен и так стеснялся, что не мог заснуть. Он тогда хорошо понял, что чувствуют попавшие в зоопарк обезьяны. Если бы на рассвете Андзю не подбодрила его, Каору, наверное, ни чуточки не задумываясь о последствиях, сбежал бы в пустой дом и носа бы из него не показывал. Бросить тот дом значило для него бросить самого себя – единственного оставшегося там человека. Что может быть страшнее?
Тем не менее со следующего утра началась жизнь в доме Токива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85