Я скоро опять приду к вам в гости. – С этими словами она села на велосипед, улыбнулась белозубой улыбкой и умчалась.
– Каору, ты, говорят, играл в мяч с Асакавой-сан? – спросила его Андзю. Так Каору впервые услышал ее фамилию.
Фудзико Асакава – так звали ту везучую девочку. Ее имя в памяти Каору было как удар мяча, летящего по прямой.
Она училась с Андзю в одном классе, была первой и в ученье и в спорте, все уважали ее. Обо всем она догадывалась раньше своих одноклассников: до них через день-два наконец доходило, что она была права. В третьем классе учитель написал на доске числа от одного до десяти и спросил учеников, какие из них делятся на два. Дети называли четные числа, и только одна Фудзико сказала: «Все». Она уже знала про дроби. Эта история стала школьной легендой.
Ей не только легко давалась учеба в школе, она к тому же отличалась мгновенной сообразительностью. В шестом классе учитель загадал загадку: «После какого путешествия потом думаешь: лучше бы я остался дома?» Фудзико тотчас ответила: «После путешествия на корабле». Одноклассники недоумевали, почему, и Фудзико ответила: «Потому что раскаешься». И засмеялась.
Будучи на редкость способной, Фудзико никогда не вредничала и не хвасталась, умела подбодрить в трудную минуту. Ее любили и учителя и одноклассники. Она была смелой и заступалась за тех, кто был не в ладу со школьными порядками.
– Андзю, ты дружишь с Асакавой-сан? – спросил Каору.
Андзю ответила:
– С третьего класса. С ней все хотят дружить. Да и ты, по-моему, тоже?
– Да нет, не особо, – уклончиво ответил Каору, но в глубине души он ждал встречи с ней.
В семье Токива существовала традиция-, в апреле, когда в саду расцветала сакура, они звали близких друзей и устраивали праздник любования цветами. Детям тоже разрешалось приглашать друзей и праздновать как им вздумается. Этот день в доме Токива был самым шумным и веселым в году.
Бабушка во флигеле собирала своих подруг по женской школе и устраивала турнир по сочинению хайку. Мать в чайной комнате встречалась с однокурсницами, посещавшими вместе с ней кружок живописи. Дети играли в доме или в саду во что хотели. Вечером в гостиной давали концерт. В столовой угощали блюдами, приготовленными специально нанятым поваром из европейского ресторана. В саду повар из сусечной на лотке готовил суси по заказу гостей. Горничные жарили барбекю.
Вечерняя сакура была во власти взрослых. После наступления темноты в дом Токива приходили друзья Сигэру. Они откупоривали дорогие вина, курили гаванские сигары, играли в бильярд на часы, галстуки и запонки, потом выходили в сад, будто внезапно вспомнив о празднике цветов, садились вокруг костра, затевали разговор о серьезных вещах и смотрели на вечернюю сакуру.
Одному Мамору разрешалось принимать участие во взрослых беседах, и он слушал истории друзей отца о необычных происшествиях во время их поездок, о странностях известных людей, чьи имена не назывались открыто, о любовных похождениях, которые выходили за рамки общепринятой морали. Так старшего сына знакомили с непростыми и весьма причудливыми особенностями общества, с которыми ему, разумеется, предстояло столкнуться.
Каору приглашал на праздник любования сакурой только одного своего друга, Киси Ханаду. Ханада был самый крупный в классе, дерзкий, непослушный мальчишка, страдавший гайморитом. Этот буян, которого открыто ненавидели и учителя и одноклассники, почему-то очень хорошо относился к Каору.
От него всегда пахло котлетами и пельменями, и он постоянно хлюпал носом, что напоминало бульканье кипящего соуса карри. Ханада был сыном владельца мясной лавки и занимался карате. Среди младших школьников, живших в этом районе, ни одного подобного Ханаде не было. И вот наконец-то появился новенький, и Ханада интуитивно понял, что этот паренек – из того же теста, что и он сам. Каору это было неприятно, но что поделаешь. Ханада явно видел в нем Каору Ноду, брошенного на противоположном берегу реки.
Каору не признавался в том, что он неродной сын Токива, что на самом деле он сирота, потерявший родителей. Ему хотелось проверить интуицию Ханады и было интересно, долго ли продлится хорошее отношение Ханады к притворщику, играющему роль второго сына Токива.
А еще Каору собирался по-своему обставить встречу с Фудзико Асакавой. Фудзико придет как гостья Андзю на праздник любования сакурой. Наверняка заговорит и с ним. И если в тот момент рядом окажется Ханада, Фудзико должна будет догадаться, что коль скоро этот инородный, выбивающийся из общей атмосферы семьи Токива субъект принимает его за своего, значит, он, Каору, не такой, как Мамору и Андзю, а одинокий младший брат-киборг.
В саду Андзю со школьными подружками сидели кружком на скамейках, застеленных шерстяными коврами, и ели клубничный торт. Каору оставил Ханаду, с жадностью пожирающего суси, а сам подошел к Фудзико, которая сидела вместе со всеми. Андзю представила Каору одноклассницам, и они наперебой заговорили:
– Какой хорошенький!
– О! Это тот самый брат, который хорошо поет.
– А вы с ним не очень-то похожи.
На Фудзико было темно-синее платье и желтый кардиган поверх него. Она спросила Каору:
– Ты один? Или с друзьями?
– С друзьями. Вон один, суси ест. Мы здорово поиграли с тобой тогда в мяч. Спасибо. Хочешь посмотреть золотых рыбок?
Фудзико заинтересовалась:
– А где они у тебя?
Обрадованный Каору повел Фудзико на балкон. Там было солнечно. По воде в рукомойном тазу скользили солнечные зайчики. Они запрыгали и по лицу Фудзико, которая наклонилась к золотым рыбкам.
– У них есть имена?
Каору кивнул и заговорщицки прошептал Фудзико на ухо имена рыбок Она смотрела на них: рыбки касались друг друга хвостами, уплывали в разные стороны, описывали круг и сталкивались носами. На мгновение она как будто немного смутилась.
– Радость и Грусть хорошо ладят друг с другом, – тихо сказала Фудзико.
Каору не отрываясь смотрел на ее глаза: у нее были веки со складочкой. Когда она открывала глаза, из-под длинных ресниц светилась радость. И только в те моменты, когда веки закрывали ее огромные зрачки, она грустила. Так смотрела на Каору мама перед смертью. В ее взгляде были ободрение и надежда – ей не хотелось опечалить Каору. Мама вглядывалась в его будущее.
– Спасибо. Еще сыграем с тобой в мяч, – сказала Фудзико и встала. От ее волос слегка пахло ромашкой.
Каору спиной почувствовал, как кто-то смотрит на него, и обернулся: Мамору со стаканом пива в руке раздевал взглядом Фудзико. Не заметить его было большой оплошностью.
– Этот прожорливый болван – приятель Каору? Не пускайте его в дом. – Мамору кивком показал на Ханаду – тот стоял не шевелясь, с поднятыми руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Каору, ты, говорят, играл в мяч с Асакавой-сан? – спросила его Андзю. Так Каору впервые услышал ее фамилию.
Фудзико Асакава – так звали ту везучую девочку. Ее имя в памяти Каору было как удар мяча, летящего по прямой.
Она училась с Андзю в одном классе, была первой и в ученье и в спорте, все уважали ее. Обо всем она догадывалась раньше своих одноклассников: до них через день-два наконец доходило, что она была права. В третьем классе учитель написал на доске числа от одного до десяти и спросил учеников, какие из них делятся на два. Дети называли четные числа, и только одна Фудзико сказала: «Все». Она уже знала про дроби. Эта история стала школьной легендой.
Ей не только легко давалась учеба в школе, она к тому же отличалась мгновенной сообразительностью. В шестом классе учитель загадал загадку: «После какого путешествия потом думаешь: лучше бы я остался дома?» Фудзико тотчас ответила: «После путешествия на корабле». Одноклассники недоумевали, почему, и Фудзико ответила: «Потому что раскаешься». И засмеялась.
Будучи на редкость способной, Фудзико никогда не вредничала и не хвасталась, умела подбодрить в трудную минуту. Ее любили и учителя и одноклассники. Она была смелой и заступалась за тех, кто был не в ладу со школьными порядками.
– Андзю, ты дружишь с Асакавой-сан? – спросил Каору.
Андзю ответила:
– С третьего класса. С ней все хотят дружить. Да и ты, по-моему, тоже?
– Да нет, не особо, – уклончиво ответил Каору, но в глубине души он ждал встречи с ней.
В семье Токива существовала традиция-, в апреле, когда в саду расцветала сакура, они звали близких друзей и устраивали праздник любования цветами. Детям тоже разрешалось приглашать друзей и праздновать как им вздумается. Этот день в доме Токива был самым шумным и веселым в году.
Бабушка во флигеле собирала своих подруг по женской школе и устраивала турнир по сочинению хайку. Мать в чайной комнате встречалась с однокурсницами, посещавшими вместе с ней кружок живописи. Дети играли в доме или в саду во что хотели. Вечером в гостиной давали концерт. В столовой угощали блюдами, приготовленными специально нанятым поваром из европейского ресторана. В саду повар из сусечной на лотке готовил суси по заказу гостей. Горничные жарили барбекю.
Вечерняя сакура была во власти взрослых. После наступления темноты в дом Токива приходили друзья Сигэру. Они откупоривали дорогие вина, курили гаванские сигары, играли в бильярд на часы, галстуки и запонки, потом выходили в сад, будто внезапно вспомнив о празднике цветов, садились вокруг костра, затевали разговор о серьезных вещах и смотрели на вечернюю сакуру.
Одному Мамору разрешалось принимать участие во взрослых беседах, и он слушал истории друзей отца о необычных происшествиях во время их поездок, о странностях известных людей, чьи имена не назывались открыто, о любовных похождениях, которые выходили за рамки общепринятой морали. Так старшего сына знакомили с непростыми и весьма причудливыми особенностями общества, с которыми ему, разумеется, предстояло столкнуться.
Каору приглашал на праздник любования сакурой только одного своего друга, Киси Ханаду. Ханада был самый крупный в классе, дерзкий, непослушный мальчишка, страдавший гайморитом. Этот буян, которого открыто ненавидели и учителя и одноклассники, почему-то очень хорошо относился к Каору.
От него всегда пахло котлетами и пельменями, и он постоянно хлюпал носом, что напоминало бульканье кипящего соуса карри. Ханада был сыном владельца мясной лавки и занимался карате. Среди младших школьников, живших в этом районе, ни одного подобного Ханаде не было. И вот наконец-то появился новенький, и Ханада интуитивно понял, что этот паренек – из того же теста, что и он сам. Каору это было неприятно, но что поделаешь. Ханада явно видел в нем Каору Ноду, брошенного на противоположном берегу реки.
Каору не признавался в том, что он неродной сын Токива, что на самом деле он сирота, потерявший родителей. Ему хотелось проверить интуицию Ханады и было интересно, долго ли продлится хорошее отношение Ханады к притворщику, играющему роль второго сына Токива.
А еще Каору собирался по-своему обставить встречу с Фудзико Асакавой. Фудзико придет как гостья Андзю на праздник любования сакурой. Наверняка заговорит и с ним. И если в тот момент рядом окажется Ханада, Фудзико должна будет догадаться, что коль скоро этот инородный, выбивающийся из общей атмосферы семьи Токива субъект принимает его за своего, значит, он, Каору, не такой, как Мамору и Андзю, а одинокий младший брат-киборг.
В саду Андзю со школьными подружками сидели кружком на скамейках, застеленных шерстяными коврами, и ели клубничный торт. Каору оставил Ханаду, с жадностью пожирающего суси, а сам подошел к Фудзико, которая сидела вместе со всеми. Андзю представила Каору одноклассницам, и они наперебой заговорили:
– Какой хорошенький!
– О! Это тот самый брат, который хорошо поет.
– А вы с ним не очень-то похожи.
На Фудзико было темно-синее платье и желтый кардиган поверх него. Она спросила Каору:
– Ты один? Или с друзьями?
– С друзьями. Вон один, суси ест. Мы здорово поиграли с тобой тогда в мяч. Спасибо. Хочешь посмотреть золотых рыбок?
Фудзико заинтересовалась:
– А где они у тебя?
Обрадованный Каору повел Фудзико на балкон. Там было солнечно. По воде в рукомойном тазу скользили солнечные зайчики. Они запрыгали и по лицу Фудзико, которая наклонилась к золотым рыбкам.
– У них есть имена?
Каору кивнул и заговорщицки прошептал Фудзико на ухо имена рыбок Она смотрела на них: рыбки касались друг друга хвостами, уплывали в разные стороны, описывали круг и сталкивались носами. На мгновение она как будто немного смутилась.
– Радость и Грусть хорошо ладят друг с другом, – тихо сказала Фудзико.
Каору не отрываясь смотрел на ее глаза: у нее были веки со складочкой. Когда она открывала глаза, из-под длинных ресниц светилась радость. И только в те моменты, когда веки закрывали ее огромные зрачки, она грустила. Так смотрела на Каору мама перед смертью. В ее взгляде были ободрение и надежда – ей не хотелось опечалить Каору. Мама вглядывалась в его будущее.
– Спасибо. Еще сыграем с тобой в мяч, – сказала Фудзико и встала. От ее волос слегка пахло ромашкой.
Каору спиной почувствовал, как кто-то смотрит на него, и обернулся: Мамору со стаканом пива в руке раздевал взглядом Фудзико. Не заметить его было большой оплошностью.
– Этот прожорливый болван – приятель Каору? Не пускайте его в дом. – Мамору кивком показал на Ханаду – тот стоял не шевелясь, с поднятыми руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85