Искусственного освещения здесь, похоже, не было, и майору пришлось прищуриться. Старая монахиня пересекла простой, ничем не украшенный вестибюль и свернула в помещение, видимо служившее здесь чем-то вроде приемной. Там имелось несколько полок с книгами, большой дощатый стол, несколько стульев и камин. Единственное окошко было закрыто жалюзи. Бертолио заглянул в щель между ними и посмотрел вниз, на узкую полоску берега и причал. Старый рыбак исчез, его лодка виднелась в заливе на полпути к материку.
– Caccati in mano е prenditi a schiaffi! – выругался Бертолио, в сердцах стукнув кулаком по ладони.
– Вы что-то сказали, майор?
Из теней за камином выступила низенькая монахиня лет сорока с приятным лицом. В отличие от пожилой сестры, которая привела его сюда, эта монахиня носила на необъятной талии тяжелый пояс из резных деревянных четок, а с ее шеи свисал на цепочке большой металлический крест, разделяя большие отвислые груди.
– Ничего я не говорил, – буркнул Бертолио. – Кто вы такая? – грубовато спросил он, выставив подбородок в непроизвольной попытке подражать великому дуче.
– Я мать настоятельница, сестра Бенедетта. А вы, наверное, тот человек, о приезде которого нас предупреждали.
– Майор Тиберио Бертолио, Шестой МВСН дивизион Тевере, – выпалил Бертолио.
– Я ожидала человека из тайной полиции, – сказала сестра Бенедетта.
– В Италии нет тайной полиции, – возразил Бертолио.
– Стало быть, вас здесь нет, майор, – промолвила монахиня с усталой улыбкой. – Вы не более чем игра моего воображения. И то сказать, немецкого гестапо вполне достаточно для обеих стран.
– Я пришел за ребенком, – заявил Бертолио. Он извлек из кармана мундира небольшой пакет, скрепленный печатью с изображением скрещенных ключей и тиары, официальной печатью Ватикана.
– У вас влиятельные друзья, – заметила сестра Бенедетта, поддевая коротким пухлым указательным пальцем печать и вскрывая пакет.
В нем находилось свидетельство о рождении и проездные документы с визами и печатями Ватикана, правительства Швейцарии и нацистской иммиграционной службы. Имелся и второй комплект документов – на безымянного взрослого, который будет сопровождать ребенка.
– Эти документы выписаны на имя Фредерико Ботте, – сказала мать настоятельница.
– Это имя ребенка.
– Нет, это не так, и вы это знаете, майор.
– Теперь это так. Приведите его.
– А если я скажу вам, что никакого Фредерико Ботте в нашем монастыре нет?
– Мать настоятельница, этот вопрос я предпочел бы оставить без ответа, но поверьте, что это не принесет ничего хорошего ни вам, ни мне. Попытка спрятать ребенка или отказ предъявить его повлекут за собой самые серьезные последствия. – Он сделал паузу и добавил: – Мать настоятельница, я только исполняю приказ. Могу вас заверить, это не доставляет мне ни малейшего удовольствия.
– Хорошо.
Взяв с каминной полки маленький колокольчик, сестра Бенедетта позвонила в него. Помещение наполнилось резким звуком. Спустя несколько мгновений в комнате появилась очень молодая женщина, которой явно было не слишком удобно в мирской юбке, блузке и вязаной кофте. За руку она вела мальчугана лет трех в коротких штанишках, белой рубашонке и узеньком галстучке, со смоченными водой и зачесанными назад темными волосами. Вид у него был очень испуганный.
– Вот мальчик. А это сестра Филомена. Она позаботится о его нуждах. Она говорит и по-немецки, и по-итальянски, так что с пониманием того, что потребуется для нее самой и для ребенка, проблем не возникнет.
Шагнув вперед, сестра Бенедетта расцеловала молодую женщину в обе щеки, после чего вручила ей дорожные документы и свидетельство о рождении. Сеет; ра Филомена засунула документы в глубокий карман своего простого кардигана. Вид у нее был такой же испуганный, как у ребенка, и Бертолио прекрасно понимал ее страх. Направляясь туда, куда предстояло ехать ей, он робел бы и сам.
– Лодочник, доставивший меня сюда, не стал дожидаться и уплыл. Как нам вернуться на материк? – спросил майор.
– У нас есть собственный транспорт, – ответила сестра Бенедетта. – Ступайте с сестрой Филоменой. Она вам покажет.
Бертолио кивнул, потом щелкнул каблуками. Его рука начала было напряженно подниматься вверх в фашистском салюте, но он передумал и вместо этого еще раз резко кивнул.
– Спасибо за сотрудничество, преподобная мать.
– Я делаю это только ради ребенка. Он невинен и не имеет никакого отношения ко всему этому безумию… в отличие от всех нас. До свидания.
Не промолвив больше ни слова, Бертолио повернулся на каблуках и направился прочь из комнаты. Сестра Филомена и ребенок послушно последовали за ним. Уже в дверях мальчик остановился и молча оглянулся через плечо.
– До свиданья, Эудженио, – прошептала сестра Бенедетта.
И он ушел.
Она подошла к окну и стала наблюдать сквозь жалюзи, как три фигуры спускаются к причалу. Доминик, паренек из деревни, подрабатывавший в обители поденщиком, ждал у причала. Он помог забраться в плоскодонку и устроиться там сначала ребенку, потом сестре Филомене. Майор уселся на носу, словно какой-то смехотворно вырядившийся Вашингтон, переправляющийся через озеро Делавэр. Затем Доминик вскочил на борт, вставил весла в уключины, и лодка заскользила через узкий пролив, направляясь к материку.
Сестра Бенедетта провожала ее взглядом, пока могла различать фигурку ребенка. Потом она вышла из приемной, прошла по длинному коридору между отдельными кельями и добралась до черного выхода в хозяйственной части здания, позади умывален и туалетов. Выйдя наружу, под слабеющие лучи вечернего солнца, монахиня поднялась по узенькой, усыпанной шлаком тропке к кладбищу. Обогнув его, она продолжила путь в тени деревьев и наконец достигла маленькой лощины, наполненной цветами и густым ароматом обступивших ее сосен.
Она спустилась в эту чашеобразную впадину, прислушиваясь к доносящимся сверху вздохам ветра и отдаленному рокоту волнующегося моря. Если Катерина и любила что-то, так именно это место, единственный островок мира и покоя в ее искалеченной, покрытой шрамами страха и дурных предчувствий жизни. Священник из Портовенере так и не дал разрешения похоронить ее на освященной земле, и сестра Бенедетта в конце концов решила не возражать. На самом деле она не сомневалась в том, что место сие ближе к Богу, нежели любое другое, и сама Катерина предпочла бы именно его.
Без труда найдя простой мраморный крест, хотя его со всех сторон обвивал плющ, сестра Бенедетта опустилась на колени и принялась неторопливо отдирать оплетающие камень усики, открывая взору надпись.
Катерина Мария Тереза Аннунцио
26 5 1914 22 10 1939
РАСЕМ
Медленно сняв четки, намотанные на правое запястье, сестра Бенедетта зажала их между ладонями, устремила взгляд на могильный камень и шепотом прочла старую молитву, так походившую на последние слова, произнесенные молодой женщиной перед тем, как та бросилась в море:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Caccati in mano е prenditi a schiaffi! – выругался Бертолио, в сердцах стукнув кулаком по ладони.
– Вы что-то сказали, майор?
Из теней за камином выступила низенькая монахиня лет сорока с приятным лицом. В отличие от пожилой сестры, которая привела его сюда, эта монахиня носила на необъятной талии тяжелый пояс из резных деревянных четок, а с ее шеи свисал на цепочке большой металлический крест, разделяя большие отвислые груди.
– Ничего я не говорил, – буркнул Бертолио. – Кто вы такая? – грубовато спросил он, выставив подбородок в непроизвольной попытке подражать великому дуче.
– Я мать настоятельница, сестра Бенедетта. А вы, наверное, тот человек, о приезде которого нас предупреждали.
– Майор Тиберио Бертолио, Шестой МВСН дивизион Тевере, – выпалил Бертолио.
– Я ожидала человека из тайной полиции, – сказала сестра Бенедетта.
– В Италии нет тайной полиции, – возразил Бертолио.
– Стало быть, вас здесь нет, майор, – промолвила монахиня с усталой улыбкой. – Вы не более чем игра моего воображения. И то сказать, немецкого гестапо вполне достаточно для обеих стран.
– Я пришел за ребенком, – заявил Бертолио. Он извлек из кармана мундира небольшой пакет, скрепленный печатью с изображением скрещенных ключей и тиары, официальной печатью Ватикана.
– У вас влиятельные друзья, – заметила сестра Бенедетта, поддевая коротким пухлым указательным пальцем печать и вскрывая пакет.
В нем находилось свидетельство о рождении и проездные документы с визами и печатями Ватикана, правительства Швейцарии и нацистской иммиграционной службы. Имелся и второй комплект документов – на безымянного взрослого, который будет сопровождать ребенка.
– Эти документы выписаны на имя Фредерико Ботте, – сказала мать настоятельница.
– Это имя ребенка.
– Нет, это не так, и вы это знаете, майор.
– Теперь это так. Приведите его.
– А если я скажу вам, что никакого Фредерико Ботте в нашем монастыре нет?
– Мать настоятельница, этот вопрос я предпочел бы оставить без ответа, но поверьте, что это не принесет ничего хорошего ни вам, ни мне. Попытка спрятать ребенка или отказ предъявить его повлекут за собой самые серьезные последствия. – Он сделал паузу и добавил: – Мать настоятельница, я только исполняю приказ. Могу вас заверить, это не доставляет мне ни малейшего удовольствия.
– Хорошо.
Взяв с каминной полки маленький колокольчик, сестра Бенедетта позвонила в него. Помещение наполнилось резким звуком. Спустя несколько мгновений в комнате появилась очень молодая женщина, которой явно было не слишком удобно в мирской юбке, блузке и вязаной кофте. За руку она вела мальчугана лет трех в коротких штанишках, белой рубашонке и узеньком галстучке, со смоченными водой и зачесанными назад темными волосами. Вид у него был очень испуганный.
– Вот мальчик. А это сестра Филомена. Она позаботится о его нуждах. Она говорит и по-немецки, и по-итальянски, так что с пониманием того, что потребуется для нее самой и для ребенка, проблем не возникнет.
Шагнув вперед, сестра Бенедетта расцеловала молодую женщину в обе щеки, после чего вручила ей дорожные документы и свидетельство о рождении. Сеет; ра Филомена засунула документы в глубокий карман своего простого кардигана. Вид у нее был такой же испуганный, как у ребенка, и Бертолио прекрасно понимал ее страх. Направляясь туда, куда предстояло ехать ей, он робел бы и сам.
– Лодочник, доставивший меня сюда, не стал дожидаться и уплыл. Как нам вернуться на материк? – спросил майор.
– У нас есть собственный транспорт, – ответила сестра Бенедетта. – Ступайте с сестрой Филоменой. Она вам покажет.
Бертолио кивнул, потом щелкнул каблуками. Его рука начала было напряженно подниматься вверх в фашистском салюте, но он передумал и вместо этого еще раз резко кивнул.
– Спасибо за сотрудничество, преподобная мать.
– Я делаю это только ради ребенка. Он невинен и не имеет никакого отношения ко всему этому безумию… в отличие от всех нас. До свидания.
Не промолвив больше ни слова, Бертолио повернулся на каблуках и направился прочь из комнаты. Сестра Филомена и ребенок послушно последовали за ним. Уже в дверях мальчик остановился и молча оглянулся через плечо.
– До свиданья, Эудженио, – прошептала сестра Бенедетта.
И он ушел.
Она подошла к окну и стала наблюдать сквозь жалюзи, как три фигуры спускаются к причалу. Доминик, паренек из деревни, подрабатывавший в обители поденщиком, ждал у причала. Он помог забраться в плоскодонку и устроиться там сначала ребенку, потом сестре Филомене. Майор уселся на носу, словно какой-то смехотворно вырядившийся Вашингтон, переправляющийся через озеро Делавэр. Затем Доминик вскочил на борт, вставил весла в уключины, и лодка заскользила через узкий пролив, направляясь к материку.
Сестра Бенедетта провожала ее взглядом, пока могла различать фигурку ребенка. Потом она вышла из приемной, прошла по длинному коридору между отдельными кельями и добралась до черного выхода в хозяйственной части здания, позади умывален и туалетов. Выйдя наружу, под слабеющие лучи вечернего солнца, монахиня поднялась по узенькой, усыпанной шлаком тропке к кладбищу. Обогнув его, она продолжила путь в тени деревьев и наконец достигла маленькой лощины, наполненной цветами и густым ароматом обступивших ее сосен.
Она спустилась в эту чашеобразную впадину, прислушиваясь к доносящимся сверху вздохам ветра и отдаленному рокоту волнующегося моря. Если Катерина и любила что-то, так именно это место, единственный островок мира и покоя в ее искалеченной, покрытой шрамами страха и дурных предчувствий жизни. Священник из Портовенере так и не дал разрешения похоронить ее на освященной земле, и сестра Бенедетта в конце концов решила не возражать. На самом деле она не сомневалась в том, что место сие ближе к Богу, нежели любое другое, и сама Катерина предпочла бы именно его.
Без труда найдя простой мраморный крест, хотя его со всех сторон обвивал плющ, сестра Бенедетта опустилась на колени и принялась неторопливо отдирать оплетающие камень усики, открывая взору надпись.
Катерина Мария Тереза Аннунцио
26 5 1914 22 10 1939
РАСЕМ
Медленно сняв четки, намотанные на правое запястье, сестра Бенедетта зажала их между ладонями, устремила взгляд на могильный камень и шепотом прочла старую молитву, так походившую на последние слова, произнесенные молодой женщиной перед тем, как та бросилась в море:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67