– Глотая слезы, только и сумела выдавить Елизавета Андреевна. – Что же мне теперь делать?
Максим Константинович, выдержав паузу, многозначительно произнес:
– Уезжайте-ка туда, милочка, откуда приехали. Возвращайтесь назад – все само наладится и обустроится!
– Я бы рада, но как? – замялась Елизавета. – У меня ничего не осталось…
– Может, осталось. Хорошенько подумайте. И побыстрее, пока еще не стало слишком поздно!
* * *
После школьного профилактического совета Елизавета Андреевна на работу возвращаться не стала. Да этого и не требовалось: руководство мясокомбината всегда отпускало родителей на школьные экзекуции на целый день, заставляя брать выходной день «за свой счет». Елизавета Андреевна вначале еще хотела прогуляться по весенним улицам, но, выйдя на свежий воздух, почувствовала, что разболелась голова. Не осталось никакого желания, кроме как забраться под одеяло и спрятаться от всех…
Доехав до опостылевших «трущоб имени Достоевского», она незаметно проскользнула в свою комнату и, скинув на стул пальто, легла в постель.
Как странно… На местном мясокомбинате все друг за другом следят, а слухи, сплетни, домыслы обязаны ежедневно заносить в «дневники доверия». Потом еженедельно каждый обязан представить записи для отчета своему контролеру. Контролер – проверяющему. Проверяющий – смотрящему. И так – до тех пор, пока информация не дойдет до самого верха. Только кто наверху? Директор мясокомбината? Начальник милиции? Глава города?
Пытаясь успокоиться и прогнать назойливые мысли, Елизавета Андреевна решила посмотреть на ситуацию оптимистичней. Наверное, просто после смерти мужа у нее стала развиваться паранойя. Ничего особенного в этом нет: город маленький, раньше был секретным из-за располагавшейся рядом с ним «радиоглушилки». Вот люди с советских времен и привыкли высматривать потенциальных шпионов. Пройдет год, и она научится правильно и аккуратно заполнять свой дневник…
Тут Елизавета Андреевна ужаснулась собственным мыслям: воспитанная на идеалах русской литературы, она искренне презирала доносительство. И эти мысли просто не могли быть ее, их словно кто-то подсказывал изнутри, навязывая помимо воли. А может, она и впрямь стала приспосабливаться к среде?
Встала с кровати, прямо на кофточку накинула шелковый китайский халат, подаренный мужем еще в «прошлой жизни», и пошла на кухню ставить чайник.
– Ничего не скажешь, халатик! Ты, милочка, раньше-то барыней жила! – тетя Нюра, раскладывающая пасьянс за общим столом, приценилась взглядом. – Только, милочка, ты на ус намотай, что, сколько барыней не будь, все равно её… И тебя, родимая, такая участь ожидает. Так твоя карта ложится, а карта не врет, она чистую правду кажет…
– Анна Кузьминична, – сухо сказала Елизавета, – я же просила оставить эти разговоры!
– А ты, матушка моя, не кипятись! – хмыкнула тетя Нюра. – Свой огонек не на дуру старую изводи, а лучше промеж ножек его распаляй. Ты счастья своего сама не видишь, любят мужики вдов, слаще меда они на вкус…
Елизавета опустилась на табурет:
– Я очень серьезно больна. Мне бы сына успеть поднять, а вы все о какой-то страсти толкуете.
– О ней и толкую! Болезнь твоя родилась от бабьей скуки, от бабьей же радости ее как рукой снимет! Хочешь, на картишках раскину? Всю правду скажу про то, как твое сердце успокоится!
– Хорошо, раскиньте, – Елизавета безразлично пожала плечами. – Я пока хотя бы чай спокойно попью.
– Вот это ты, милочка, правильно решилась, – тетя Нюра послюнявила пальцы и жестом предложила сдвинуть карты. – Давай-ка отойдем да поглядим, хорошо ли мы сидим…
– С вами, тетя Нюра, не соскучишься. Все у вас гладко получается, как в кино. – Елизавета улыбнулась и поправила распахнувшийся подол халата.
– Ты, девонька, не бойся приятных слов, от них же у тебя ничего не убудет. – Нюра пристально посмотрела Елизавете в глаза и погладила ее пальцы. – Послушай меня, чего я в жизни только не повидала! И одно поняла: сколь ни тужи, а прошлое все одно забвением да быльем порастает. Только тоска бабья, словно плакун-трава, слезой проливается, да путь к заклятому кладу открывает…
На плите засвистел вскипевший чайник. Елизавета Андреевна поднялась с табурета и, заливая заварку кипятком, спросила:
– Неужели богатство найдется? Может, родственники за границей?
Тетя Нюра достала из шкафчика свою чашку, поставила на стол рядом с разложенной карточной колодой:
– Сама, милая, не знаешь, какое у тебя богатство есть! Ты только захоти, так для тебя все мигом устроится!
– Не пойму вас, – Елизавета Андреевна разлила чай по кружкам и выложила на блюдце остатки сахарного печенья, – опять с женихами сводите?
– Зачем сводить, когда уже все и так сведено! – выпалила тетя Нюра, но тут же осеклась, прикусила губу. Сделав вид, что обожглась чаем, сказала с напускной укоризной. – Меня, пожилую женщину, всякому легко обмануть и обидеть, а вот на карты, за то, что правду говорят, пенять нечего. Ты, милочка, глазки-то свои разуй да посмотри, как картинка к картинке, а масть к масти сами подобралися!
Глава 10
ПРОКЛЯТАЯ ЗЕМЛЯ
Дом Балабанова, бревенчатый, почерневший от времени и густо заросший мхом, увязнувший в земле по самые окна, показался Ивану скорее музейным экспонатом, «приютом убогого чухонца» или «хижиной дядюшки Тома»… Да чем угодно, только не местом, в котором мог обитать человек эпохи Интернета. Конечно, Алешка говорил, что живет на хуторе, которому лет триста, и где от повисшей в воздухе старости перевелись даже крысы. Где все настолько отжившее, что само время, просачиваясь в дом, намертво увязает в нем, как в трясине…
Сколько лет Матрене Емельяновне, бабушке Алешки, никто точно не знал. Старуха была неграмотной, нелюдимой. Вдобавок, жутковатая внешность и выцветшие безумные глаза. Немировские старожилы утверждали, что даже в дни их малолетства родители усмиряли непоседливых и капризных ребятишек одним упоминанием имени хуторской ведьмы.
Местные жители до смерти боялись Матрены, считая ее ведьмой и лешачихой, способной в полнолунье оборачиваться волчицей и резать скот, привозимый для забоя на немировский мясокомбинат. Для того чтобы ее сбить с живого, теплого следа крови, суеверные обыватели развешивали по заборам вываренные в соленой воде бычьи черепа – магические капканы для обернувшихся ведьм. Зачарует рогатый череп ведьму, как магнитом к себе притянет, и примется, проклятая, вылизывать его шершавым языком, сладострастно грызть бычьи рога. Да в порыве сатанинской похоти не заметит на костях соли, отравится ею, до нового полнолуния утратит половину своей силы и колдовскую способность мгновенно заживлять свои раны, позволяющую быть для врагов практически неуязвимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Максим Константинович, выдержав паузу, многозначительно произнес:
– Уезжайте-ка туда, милочка, откуда приехали. Возвращайтесь назад – все само наладится и обустроится!
– Я бы рада, но как? – замялась Елизавета. – У меня ничего не осталось…
– Может, осталось. Хорошенько подумайте. И побыстрее, пока еще не стало слишком поздно!
* * *
После школьного профилактического совета Елизавета Андреевна на работу возвращаться не стала. Да этого и не требовалось: руководство мясокомбината всегда отпускало родителей на школьные экзекуции на целый день, заставляя брать выходной день «за свой счет». Елизавета Андреевна вначале еще хотела прогуляться по весенним улицам, но, выйдя на свежий воздух, почувствовала, что разболелась голова. Не осталось никакого желания, кроме как забраться под одеяло и спрятаться от всех…
Доехав до опостылевших «трущоб имени Достоевского», она незаметно проскользнула в свою комнату и, скинув на стул пальто, легла в постель.
Как странно… На местном мясокомбинате все друг за другом следят, а слухи, сплетни, домыслы обязаны ежедневно заносить в «дневники доверия». Потом еженедельно каждый обязан представить записи для отчета своему контролеру. Контролер – проверяющему. Проверяющий – смотрящему. И так – до тех пор, пока информация не дойдет до самого верха. Только кто наверху? Директор мясокомбината? Начальник милиции? Глава города?
Пытаясь успокоиться и прогнать назойливые мысли, Елизавета Андреевна решила посмотреть на ситуацию оптимистичней. Наверное, просто после смерти мужа у нее стала развиваться паранойя. Ничего особенного в этом нет: город маленький, раньше был секретным из-за располагавшейся рядом с ним «радиоглушилки». Вот люди с советских времен и привыкли высматривать потенциальных шпионов. Пройдет год, и она научится правильно и аккуратно заполнять свой дневник…
Тут Елизавета Андреевна ужаснулась собственным мыслям: воспитанная на идеалах русской литературы, она искренне презирала доносительство. И эти мысли просто не могли быть ее, их словно кто-то подсказывал изнутри, навязывая помимо воли. А может, она и впрямь стала приспосабливаться к среде?
Встала с кровати, прямо на кофточку накинула шелковый китайский халат, подаренный мужем еще в «прошлой жизни», и пошла на кухню ставить чайник.
– Ничего не скажешь, халатик! Ты, милочка, раньше-то барыней жила! – тетя Нюра, раскладывающая пасьянс за общим столом, приценилась взглядом. – Только, милочка, ты на ус намотай, что, сколько барыней не будь, все равно её… И тебя, родимая, такая участь ожидает. Так твоя карта ложится, а карта не врет, она чистую правду кажет…
– Анна Кузьминична, – сухо сказала Елизавета, – я же просила оставить эти разговоры!
– А ты, матушка моя, не кипятись! – хмыкнула тетя Нюра. – Свой огонек не на дуру старую изводи, а лучше промеж ножек его распаляй. Ты счастья своего сама не видишь, любят мужики вдов, слаще меда они на вкус…
Елизавета опустилась на табурет:
– Я очень серьезно больна. Мне бы сына успеть поднять, а вы все о какой-то страсти толкуете.
– О ней и толкую! Болезнь твоя родилась от бабьей скуки, от бабьей же радости ее как рукой снимет! Хочешь, на картишках раскину? Всю правду скажу про то, как твое сердце успокоится!
– Хорошо, раскиньте, – Елизавета безразлично пожала плечами. – Я пока хотя бы чай спокойно попью.
– Вот это ты, милочка, правильно решилась, – тетя Нюра послюнявила пальцы и жестом предложила сдвинуть карты. – Давай-ка отойдем да поглядим, хорошо ли мы сидим…
– С вами, тетя Нюра, не соскучишься. Все у вас гладко получается, как в кино. – Елизавета улыбнулась и поправила распахнувшийся подол халата.
– Ты, девонька, не бойся приятных слов, от них же у тебя ничего не убудет. – Нюра пристально посмотрела Елизавете в глаза и погладила ее пальцы. – Послушай меня, чего я в жизни только не повидала! И одно поняла: сколь ни тужи, а прошлое все одно забвением да быльем порастает. Только тоска бабья, словно плакун-трава, слезой проливается, да путь к заклятому кладу открывает…
На плите засвистел вскипевший чайник. Елизавета Андреевна поднялась с табурета и, заливая заварку кипятком, спросила:
– Неужели богатство найдется? Может, родственники за границей?
Тетя Нюра достала из шкафчика свою чашку, поставила на стол рядом с разложенной карточной колодой:
– Сама, милая, не знаешь, какое у тебя богатство есть! Ты только захоти, так для тебя все мигом устроится!
– Не пойму вас, – Елизавета Андреевна разлила чай по кружкам и выложила на блюдце остатки сахарного печенья, – опять с женихами сводите?
– Зачем сводить, когда уже все и так сведено! – выпалила тетя Нюра, но тут же осеклась, прикусила губу. Сделав вид, что обожглась чаем, сказала с напускной укоризной. – Меня, пожилую женщину, всякому легко обмануть и обидеть, а вот на карты, за то, что правду говорят, пенять нечего. Ты, милочка, глазки-то свои разуй да посмотри, как картинка к картинке, а масть к масти сами подобралися!
Глава 10
ПРОКЛЯТАЯ ЗЕМЛЯ
Дом Балабанова, бревенчатый, почерневший от времени и густо заросший мхом, увязнувший в земле по самые окна, показался Ивану скорее музейным экспонатом, «приютом убогого чухонца» или «хижиной дядюшки Тома»… Да чем угодно, только не местом, в котором мог обитать человек эпохи Интернета. Конечно, Алешка говорил, что живет на хуторе, которому лет триста, и где от повисшей в воздухе старости перевелись даже крысы. Где все настолько отжившее, что само время, просачиваясь в дом, намертво увязает в нем, как в трясине…
Сколько лет Матрене Емельяновне, бабушке Алешки, никто точно не знал. Старуха была неграмотной, нелюдимой. Вдобавок, жутковатая внешность и выцветшие безумные глаза. Немировские старожилы утверждали, что даже в дни их малолетства родители усмиряли непоседливых и капризных ребятишек одним упоминанием имени хуторской ведьмы.
Местные жители до смерти боялись Матрены, считая ее ведьмой и лешачихой, способной в полнолунье оборачиваться волчицей и резать скот, привозимый для забоя на немировский мясокомбинат. Для того чтобы ее сбить с живого, теплого следа крови, суеверные обыватели развешивали по заборам вываренные в соленой воде бычьи черепа – магические капканы для обернувшихся ведьм. Зачарует рогатый череп ведьму, как магнитом к себе притянет, и примется, проклятая, вылизывать его шершавым языком, сладострастно грызть бычьи рога. Да в порыве сатанинской похоти не заметит на костях соли, отравится ею, до нового полнолуния утратит половину своей силы и колдовскую способность мгновенно заживлять свои раны, позволяющую быть для врагов практически неуязвимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61