– Сам знаешь, нетронутая нужна, да чтоб по-бабьи зацвела. Где такую теперь сыщу? Нынче девки в пору не войдут, а уже порченные. До конца не передашь, послед останется…
– Твое горе! – глухо рассмеялся голос в груди. – Ты баба тертая, на своем веку немало повидавшая. Сама ведаешь о том, что если в срок разрешиться от бремени не сможешь, так заживо гнить в берлоге и останешься!
Матрена Емельяновна перекрестилась и уколола себя булавкой в грудь:
– Так ты же, милок, вместе со мною и перепреешь! Небось, не о сем помышляешь, а о молодом теле? Или любо тебе во старухе томиться? Смотри, наложу на себя руки, так сам слезами кровавыми вместе со мною умоешься!
– Не играй с огнем, Аграфена, горячо обожжешься! – сухой лающий кашель заклокотал, забился в груди, сотрясая немощное тело. – Когда во гробе по жилам черви поползут, Богом просить станешь, да смерть к тебе все равно не придет!
– Матреной меня зовут, а не проклятою Аграфеной, – старуха утерла краем рубахи прослезившиеся глаза. – Знаешь сам, что ослушаться не посмею, так почто без нужды мучаешь? Тяжко мне сейчас, тяжко… Сам знаешь, не по своей воле тебя, окаянного, приняла да столько лет под сердцем проносила!
Она зачерпнула полную пригоршню воды, смыла с лица кровь и стала карабкаться по склону наверх, подальше от проклятого лесного ручья. Цепляясь за иссохшие ноги, корни тянули ее вниз, прижимали к земле, а то и тешились, подбрасывая вверх, грозя в любой момент скинуть обратно к мутной глинистой воде. Матрена кляла свет и каялась, что на старости лет захотела услышать то, чего случиться не могло никогда.
Подобрав развешанную на ветвях одежду и осторожно засунув расцарапанные опухшие ноги в калоши, Матрена, сгорбившись, поплелась на хутор. Чувствовала себя униженной и преданной, обреченным на выброс износившимся платьем.
Подойдя к избе, с нескрываемой неприязнью посмотрела на старые, покосившиеся бревенчатые стены, от которых исходил дух предательства и смерти – точно такой же, каким его запомнила Матрена семнадцатилетней девкой, однажды приехавшей на хутор весенним вечером с красавцем-офицером.
Всю дорогу он поил ее игристым вином и кормил шоколадом, пел под гитару романсы, рассказывая про ужасы германской войны, на которой без счета морят людей «мертвым воздухом». Тогда пышущая здоровьем, крепкотелая девка пропускала слова о смерти мимо ушей. Она, с удовольствием уплетая неведомый доселе шоколад, прямо из горлышка запивая его шампанским, ударяющим в нос веселыми пузырьками, мечтала выйти замуж за благородного господина. Впрочем, она была согласна просто отдаться ему, даже не за подарки или за иную мзду, а просто так. Лишь бы все сложилось иначе, чем у соседских девок. Чтобы ее первым мужчиной стал не деревенский увалень-простофиля, а человек «голубых кровей»…
Так и осталась Матрена жить на хуторе. В тот же вечер, вместо желанных ласк, поручил ей молодой красавец позаботиться о матери солдата, спасшего ему жизнь. Денег дал много, красивыми шелковистыми ассигнациями с портретами государей-императоров. И жениться обещал, только немного погодя. От грешной любви наотрез отказался, сказав, что у них все должно по чести статься – со сватовством, венчанием и богатой свадебкой. Только после! Сказал и уехал обратно в город – как тогда казалось Матрене, богатый и справный Богоявленск.
Целый год прождала молодого офицера, мечтая о своем бабьем счастье. Ждала до тех пор, пока мечущаяся в предсмертном томлении старуха не передала ей свое трижды проклятое наследство, наградив ее темным даром ведовства и тайным демоническим именем. С той поры Матрена прознала о том, о чем даже не слышала, стала желанной каждому мужчине, да только они опостылели для ее сердца.
Все в ее судьбе складывалось как нельзя лучше: жила Матрена Емельяновна в разных городах, больших и маленьких, тяжело не работала, но никогда не нуждалась. Окруженная мужским вниманием и ласками, была в достатке, высоко держала голову, легко расправляясь с редкими соперницами и недоброжелателями. Тогда ей казалось, что франтоватый офицерик действительно подарил ей блаженство, которое не может дать ни один мужчина на земле, и с чем наверняка не сравнится блаженство на небе.
Счастье было опьяняюще долгим. Но, лишь только Матрена перестала по-бабьи цвести, удача оставила ее, а взамен окрыляющей легкой радости пришла гнетущая злость и усталость. Прежде желанную, теперь ее не замечали. Ей, привыкшей получать даром, потребовалось бороться за свое место в неудержимо меняющимся вокруг нее мире. Прежняя жизнь исчезала, словно тень пасмурным днем. Только тогда открылся ей смысл поговорки: «старая ведьма и черту не мила, и даже в аду не красна»…
Однажды, в порыве отчаяния, Матрена Емельяновна упаковала вещи и вернулась в родной Немиров, надеясь вновь обрести безнадежно утраченное. На старом, вросшем в землю хуторе она с ужасом поняла, что все эти годы прожила в двух мирах, подобно таинственной колдовской формуле, соединяющей полюса бытия «здесь и там». И что проклятая земля позвала ее обратно, чтобы она «наградила созревшим семенем» новую молодую дуреху…
До Матрены Емельяновны доносились городские сплетни о том, что она «лесная ведьма», прожившая на хуторе больше века. Другие слухи – красивая легенда о таинственных сестрах красногвардейских героев, которым дал «отступную» на все времена сам нарком Луначарский.
Жители Немирова все так же изредка встречали древнюю ворчливую старуху, к которой время от времени неизвестно откуда приезжали дети и внуки, приходили за снадобьями страждущие, отчаявшиеся за надеждой. Брошенные жены, потерявшие мужскую силу мужья, неудачливые чиновники, проворовавшиеся бухгалтеры… Ее хутор видел много гнева и слез, но чем больше проникали в него чужие страдания и надежды, тем больше вырывалось в мир зла, предательства и смерти. За прежние годы наслаждений надо расплачиваться. И она усердно платила, уже ничего не ожидая взамен.
* * *
Несмотря на отчаянные просьбы матери не ходить в школу до окончания майских праздников, Иван не усидел дома, решив, что намного больше пользы станет от разговора «по душам» с подставившим его Балабановым, чем от бесцельного ожидания итогов следственной экспертизы.
Он шел по улице, впервые не ощущая в себе восторга весны. Пытался взбодриться, развеять гнетущую тоску прежними воспоминаниями. Каждый год, как только апрель подходил к концу, для Ивана наступали самые счастливые мгновенья, когда мир заполняло солнечное ожидание чуда. В такие дни хотелось сочинять стихи и читать трогательные новеллы Гофмана о феях, чудесных лесах и волшебных превращениях романтических героев. Сейчас от тех детских грез становилось неловко и стыдно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Твое горе! – глухо рассмеялся голос в груди. – Ты баба тертая, на своем веку немало повидавшая. Сама ведаешь о том, что если в срок разрешиться от бремени не сможешь, так заживо гнить в берлоге и останешься!
Матрена Емельяновна перекрестилась и уколола себя булавкой в грудь:
– Так ты же, милок, вместе со мною и перепреешь! Небось, не о сем помышляешь, а о молодом теле? Или любо тебе во старухе томиться? Смотри, наложу на себя руки, так сам слезами кровавыми вместе со мною умоешься!
– Не играй с огнем, Аграфена, горячо обожжешься! – сухой лающий кашель заклокотал, забился в груди, сотрясая немощное тело. – Когда во гробе по жилам черви поползут, Богом просить станешь, да смерть к тебе все равно не придет!
– Матреной меня зовут, а не проклятою Аграфеной, – старуха утерла краем рубахи прослезившиеся глаза. – Знаешь сам, что ослушаться не посмею, так почто без нужды мучаешь? Тяжко мне сейчас, тяжко… Сам знаешь, не по своей воле тебя, окаянного, приняла да столько лет под сердцем проносила!
Она зачерпнула полную пригоршню воды, смыла с лица кровь и стала карабкаться по склону наверх, подальше от проклятого лесного ручья. Цепляясь за иссохшие ноги, корни тянули ее вниз, прижимали к земле, а то и тешились, подбрасывая вверх, грозя в любой момент скинуть обратно к мутной глинистой воде. Матрена кляла свет и каялась, что на старости лет захотела услышать то, чего случиться не могло никогда.
Подобрав развешанную на ветвях одежду и осторожно засунув расцарапанные опухшие ноги в калоши, Матрена, сгорбившись, поплелась на хутор. Чувствовала себя униженной и преданной, обреченным на выброс износившимся платьем.
Подойдя к избе, с нескрываемой неприязнью посмотрела на старые, покосившиеся бревенчатые стены, от которых исходил дух предательства и смерти – точно такой же, каким его запомнила Матрена семнадцатилетней девкой, однажды приехавшей на хутор весенним вечером с красавцем-офицером.
Всю дорогу он поил ее игристым вином и кормил шоколадом, пел под гитару романсы, рассказывая про ужасы германской войны, на которой без счета морят людей «мертвым воздухом». Тогда пышущая здоровьем, крепкотелая девка пропускала слова о смерти мимо ушей. Она, с удовольствием уплетая неведомый доселе шоколад, прямо из горлышка запивая его шампанским, ударяющим в нос веселыми пузырьками, мечтала выйти замуж за благородного господина. Впрочем, она была согласна просто отдаться ему, даже не за подарки или за иную мзду, а просто так. Лишь бы все сложилось иначе, чем у соседских девок. Чтобы ее первым мужчиной стал не деревенский увалень-простофиля, а человек «голубых кровей»…
Так и осталась Матрена жить на хуторе. В тот же вечер, вместо желанных ласк, поручил ей молодой красавец позаботиться о матери солдата, спасшего ему жизнь. Денег дал много, красивыми шелковистыми ассигнациями с портретами государей-императоров. И жениться обещал, только немного погодя. От грешной любви наотрез отказался, сказав, что у них все должно по чести статься – со сватовством, венчанием и богатой свадебкой. Только после! Сказал и уехал обратно в город – как тогда казалось Матрене, богатый и справный Богоявленск.
Целый год прождала молодого офицера, мечтая о своем бабьем счастье. Ждала до тех пор, пока мечущаяся в предсмертном томлении старуха не передала ей свое трижды проклятое наследство, наградив ее темным даром ведовства и тайным демоническим именем. С той поры Матрена прознала о том, о чем даже не слышала, стала желанной каждому мужчине, да только они опостылели для ее сердца.
Все в ее судьбе складывалось как нельзя лучше: жила Матрена Емельяновна в разных городах, больших и маленьких, тяжело не работала, но никогда не нуждалась. Окруженная мужским вниманием и ласками, была в достатке, высоко держала голову, легко расправляясь с редкими соперницами и недоброжелателями. Тогда ей казалось, что франтоватый офицерик действительно подарил ей блаженство, которое не может дать ни один мужчина на земле, и с чем наверняка не сравнится блаженство на небе.
Счастье было опьяняюще долгим. Но, лишь только Матрена перестала по-бабьи цвести, удача оставила ее, а взамен окрыляющей легкой радости пришла гнетущая злость и усталость. Прежде желанную, теперь ее не замечали. Ей, привыкшей получать даром, потребовалось бороться за свое место в неудержимо меняющимся вокруг нее мире. Прежняя жизнь исчезала, словно тень пасмурным днем. Только тогда открылся ей смысл поговорки: «старая ведьма и черту не мила, и даже в аду не красна»…
Однажды, в порыве отчаяния, Матрена Емельяновна упаковала вещи и вернулась в родной Немиров, надеясь вновь обрести безнадежно утраченное. На старом, вросшем в землю хуторе она с ужасом поняла, что все эти годы прожила в двух мирах, подобно таинственной колдовской формуле, соединяющей полюса бытия «здесь и там». И что проклятая земля позвала ее обратно, чтобы она «наградила созревшим семенем» новую молодую дуреху…
До Матрены Емельяновны доносились городские сплетни о том, что она «лесная ведьма», прожившая на хуторе больше века. Другие слухи – красивая легенда о таинственных сестрах красногвардейских героев, которым дал «отступную» на все времена сам нарком Луначарский.
Жители Немирова все так же изредка встречали древнюю ворчливую старуху, к которой время от времени неизвестно откуда приезжали дети и внуки, приходили за снадобьями страждущие, отчаявшиеся за надеждой. Брошенные жены, потерявшие мужскую силу мужья, неудачливые чиновники, проворовавшиеся бухгалтеры… Ее хутор видел много гнева и слез, но чем больше проникали в него чужие страдания и надежды, тем больше вырывалось в мир зла, предательства и смерти. За прежние годы наслаждений надо расплачиваться. И она усердно платила, уже ничего не ожидая взамен.
* * *
Несмотря на отчаянные просьбы матери не ходить в школу до окончания майских праздников, Иван не усидел дома, решив, что намного больше пользы станет от разговора «по душам» с подставившим его Балабановым, чем от бесцельного ожидания итогов следственной экспертизы.
Он шел по улице, впервые не ощущая в себе восторга весны. Пытался взбодриться, развеять гнетущую тоску прежними воспоминаниями. Каждый год, как только апрель подходил к концу, для Ивана наступали самые счастливые мгновенья, когда мир заполняло солнечное ожидание чуда. В такие дни хотелось сочинять стихи и читать трогательные новеллы Гофмана о феях, чудесных лесах и волшебных превращениях романтических героев. Сейчас от тех детских грез становилось неловко и стыдно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61