Смысла этого «почему» не поймёт ни англичанин, ни немец, ни француз. И самое злорадное – не поймёт еврей. Ведь это злоба, дошедшая до нечеловеческих пределов. Ассирия с пирамидами отрезанных ушей и слепым небом выколотых глаз. И эта Ассирия возведена в куб. До немоты, когда от ненависти ничего сказать нельзя, кровь глаза заливает. Но мало, «что ни делаю, все мало». И это еще в куб. И начинается ласковость, любовь к жертве. Она вся оглаживается, охлопывается. Разминаются её пальцы, скоро захрустящие в холодных тисках, гладятся волосы, срываемые потом с кожей черепа, оглаживается кожа, которую покроют выжженные язвы. «Ай, хорошо, ай, славно».
Розанов умиляется, плачет: старик-еврей полез не в ту дверь трамвая, а ему по шее:
"И вот, я не забуду этого голоса, никогда его не забуду, потому что в нём стоял нож:
– Ж-ж-ид прок-ля-тый…
Это было так сказано. И как музыка, старческое: – Мы уже теперь все братья («гражданство», «свобода», – март): зачем же вы говорите так (то есть, что и еврей, и русский – братья, «нет больше евреев как ЧУЖИХ И ПОСТОРОННИХ»)…
Я слышал всю музыку голоса глубоко благородного и глубоко удивляющегося. Потом уже, не завтра, и даже «сегодня» ещё, я понял, что мне нужно было, сняв шапку, почти до земли поклониться ему и сказать: «Вот я считаюсь врагом еврейства, но на самом деле я не враг: и прошу у вас прощения за этого грубого солдата».
И далее издевательство начинает вызревать, распускаться:
«Евреи наивны; евреи бывают очень наивны. Тайна и прелесть голоса (дребезжащего, старого) заключалась в том, что этот еврей, – и так, из полуобразованных мещан, – глубоко и чисто поверил, со всем восточным доверием, что эти плуты русские, в самом деле „что-то почувствовали в душе своей“, „не стерпели старого произвола“, и, вот, „возгласили свободу“. Тогда как, по заветам русской истории это были просто Чичиковы … Форма. Фраза.»
Но и сам Розанов русский. И в чем же суть его восторга и умиления «восточным доверием»? Да вот в чем:
«Евреи… Их связь с революцией я ненавижу, но эта связь, с другой стороны, – и хороша: ибо из-за связи и даже из-за поглощения евреями почти всей революции – она и слиняет, окончится погромами и вообще окончится ничем: слишком явно, что если магнаты еврейства, может быть, и думают „в целом руководить потом Россией“, то есть бедные жидки, которые и соотечественникам не уступят русского мужика (идеализированного) и ремесленника, и вообще (тоже идеализированного) сироту. Евреи сентиментальны, глуповаты и преувеличивают. Русский „мужичок-простачок“ злобнее, грубее… Главное – гораздо грубее».
Вот в чём суть розановских юродских поклонов в трамвае: «ты сам яму себе выроешь, сам себя в неё закопаешь». Розанов плачет:
«Я – русский. Русский из русских. Но я хочу вас поцеловать».
И сиропится дальше:
«Евреи – самый утончённый народ в Европе. Только по глупости и наивности они пристали к плоскому дну революции, когда их место – совсем на другом месте, у подножия держав».
Мысль ясна, но странное сочетание: «утончённый» и тут же «глупость, наивность». Розанов юродски хнычет, размазывает слёзы по щекам. Мы ничтожества, мы «ерунда с художеством» (именно в этой главе это замечательное выражение). А евреи это суть Азии и первый народ Европы. Но, что это? – тут же проскальзывает совсем другое:
«И торгуй, еврей, торгуй, – только не обижай русских. О, не обижай, миленький».
Иностранец услышит в этой фразе сопливую, униженную просьбу. Русский – страшную угрозу, кликушество. И что это, тут же, в этой главе, сказано об «утончённых евреях» совсем иное:
«но ведь евреи и всегда наглы. В Европе, собственно, они не умеют говорить европейским языком, то есть льстивым, вкрадчивым и лукавым, во всяком случае – вежливым, а орут как в Азии, ибо и суть азиаты, грубияны и дерзки.»
И т. д. И «Почему на самом деле» превращается не просто в ответ: «Да потому, что ты сам себе яму выроешь», а в издевательскую русскую «учёбу». Мы вам покажем, кто самый утончённый народ мира, чей язык так истончён в издевательстве.
И нигде явно ткань сглаза не прерывается. Ни одного явного доказательства. (467) Приведённые выше цитаты выдраны из сложной вязи розановской мысли. А мысль Розанова здесь предельно насыщена, предельно сложна. О 10 страничках «Почему…» можно говорить очень долго. Я попытался только выявить общий тон, дать иллюстрации. Этот тон нарастает вопреки общей логике повествования (сложной и ветвящейся). И ДОКАЗАТЬ его невозможно. Да этого и не может быть по сути, так как иначе ткань порвётся. Это вершина русской философии. Дистиллированная оборачиваемость. Всё зависит от субъективного взгляда. Доказать ту или другую точку зрения невозможно. Акт интуитивной веры и всё. Кант по сравнению с этим примитивнейший неандерталец. Хайдеггер – неандерталец. Вот нигилистический текст по сути. Чистый нигилизм. Содержание испаряется, хотя предусматривается это конкретное, даже наивное содержание. Всмотришься в эту материальную наивность, и она станет все углубляться, углубляться, пока дно не исчезнет, не превратится в пустоту.
И конечно, это неосознанно. Осознанно так нельзя написать. Видно, что писалось сразу и во сне – просто слова загорались в мозгу. Это высший тип литературы, где литература начинает уже разрушаться. Неслучайно Розанов сказал:
«Мне иногда кажется, что во мне разрушается литература».
291
Примечание к №287
(Достоевский) почувствовал, какие в конце концов «уточки» всплывут на поверхность русского языка
Из статьи Ленина:
«Интеллигентские наседки меньшевизма высидели утят. Утята поплыли. Наседки должны выбирать: по воде или по суше? Ответ, даваемый ими (этот ответ можно довольно точно передать словами: и не по воде и не по суше, а по грязи), не есть ответ, а отсрочка, оттяжка … По воде или по суше, господа? Мы хотим идти по суше. Мы вам предсказываем, что чем усерднее, чем решительнее полезете вы в грязь, тем скорее вернётесь на сушу».
Написано в 1907 году. А вот еще пример, уже посвежее – от 14 сентября 1917:
«В детской „добровольная уступка“ указывает лёгкость возврата: если Катя добровольно уступила Маше мячик, то возможно, что „вернуть“ его „вполне легко“. Но на политику, на классовую борьбу переносить эти понятия кроме российского интеллигента не многие решатся. В политике добровольная уступка „влияния“ доказывает такое бессилие уступающего, такую дряблость, такую бесхарактерность, что „выводить“ отсюда, вообще говоря, можно лишь одно: кто добровольно уступит влияние, тот „достоин“, чтобы у него отняли не только влияние, но и право на существование».
1918 год. Ленин «объясняет» Брестский мир. Мячик уже в руках, и злой клоун щёлкает им по черепам публики:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394
Розанов умиляется, плачет: старик-еврей полез не в ту дверь трамвая, а ему по шее:
"И вот, я не забуду этого голоса, никогда его не забуду, потому что в нём стоял нож:
– Ж-ж-ид прок-ля-тый…
Это было так сказано. И как музыка, старческое: – Мы уже теперь все братья («гражданство», «свобода», – март): зачем же вы говорите так (то есть, что и еврей, и русский – братья, «нет больше евреев как ЧУЖИХ И ПОСТОРОННИХ»)…
Я слышал всю музыку голоса глубоко благородного и глубоко удивляющегося. Потом уже, не завтра, и даже «сегодня» ещё, я понял, что мне нужно было, сняв шапку, почти до земли поклониться ему и сказать: «Вот я считаюсь врагом еврейства, но на самом деле я не враг: и прошу у вас прощения за этого грубого солдата».
И далее издевательство начинает вызревать, распускаться:
«Евреи наивны; евреи бывают очень наивны. Тайна и прелесть голоса (дребезжащего, старого) заключалась в том, что этот еврей, – и так, из полуобразованных мещан, – глубоко и чисто поверил, со всем восточным доверием, что эти плуты русские, в самом деле „что-то почувствовали в душе своей“, „не стерпели старого произвола“, и, вот, „возгласили свободу“. Тогда как, по заветам русской истории это были просто Чичиковы … Форма. Фраза.»
Но и сам Розанов русский. И в чем же суть его восторга и умиления «восточным доверием»? Да вот в чем:
«Евреи… Их связь с революцией я ненавижу, но эта связь, с другой стороны, – и хороша: ибо из-за связи и даже из-за поглощения евреями почти всей революции – она и слиняет, окончится погромами и вообще окончится ничем: слишком явно, что если магнаты еврейства, может быть, и думают „в целом руководить потом Россией“, то есть бедные жидки, которые и соотечественникам не уступят русского мужика (идеализированного) и ремесленника, и вообще (тоже идеализированного) сироту. Евреи сентиментальны, глуповаты и преувеличивают. Русский „мужичок-простачок“ злобнее, грубее… Главное – гораздо грубее».
Вот в чём суть розановских юродских поклонов в трамвае: «ты сам яму себе выроешь, сам себя в неё закопаешь». Розанов плачет:
«Я – русский. Русский из русских. Но я хочу вас поцеловать».
И сиропится дальше:
«Евреи – самый утончённый народ в Европе. Только по глупости и наивности они пристали к плоскому дну революции, когда их место – совсем на другом месте, у подножия держав».
Мысль ясна, но странное сочетание: «утончённый» и тут же «глупость, наивность». Розанов юродски хнычет, размазывает слёзы по щекам. Мы ничтожества, мы «ерунда с художеством» (именно в этой главе это замечательное выражение). А евреи это суть Азии и первый народ Европы. Но, что это? – тут же проскальзывает совсем другое:
«И торгуй, еврей, торгуй, – только не обижай русских. О, не обижай, миленький».
Иностранец услышит в этой фразе сопливую, униженную просьбу. Русский – страшную угрозу, кликушество. И что это, тут же, в этой главе, сказано об «утончённых евреях» совсем иное:
«но ведь евреи и всегда наглы. В Европе, собственно, они не умеют говорить европейским языком, то есть льстивым, вкрадчивым и лукавым, во всяком случае – вежливым, а орут как в Азии, ибо и суть азиаты, грубияны и дерзки.»
И т. д. И «Почему на самом деле» превращается не просто в ответ: «Да потому, что ты сам себе яму выроешь», а в издевательскую русскую «учёбу». Мы вам покажем, кто самый утончённый народ мира, чей язык так истончён в издевательстве.
И нигде явно ткань сглаза не прерывается. Ни одного явного доказательства. (467) Приведённые выше цитаты выдраны из сложной вязи розановской мысли. А мысль Розанова здесь предельно насыщена, предельно сложна. О 10 страничках «Почему…» можно говорить очень долго. Я попытался только выявить общий тон, дать иллюстрации. Этот тон нарастает вопреки общей логике повествования (сложной и ветвящейся). И ДОКАЗАТЬ его невозможно. Да этого и не может быть по сути, так как иначе ткань порвётся. Это вершина русской философии. Дистиллированная оборачиваемость. Всё зависит от субъективного взгляда. Доказать ту или другую точку зрения невозможно. Акт интуитивной веры и всё. Кант по сравнению с этим примитивнейший неандерталец. Хайдеггер – неандерталец. Вот нигилистический текст по сути. Чистый нигилизм. Содержание испаряется, хотя предусматривается это конкретное, даже наивное содержание. Всмотришься в эту материальную наивность, и она станет все углубляться, углубляться, пока дно не исчезнет, не превратится в пустоту.
И конечно, это неосознанно. Осознанно так нельзя написать. Видно, что писалось сразу и во сне – просто слова загорались в мозгу. Это высший тип литературы, где литература начинает уже разрушаться. Неслучайно Розанов сказал:
«Мне иногда кажется, что во мне разрушается литература».
291
Примечание к №287
(Достоевский) почувствовал, какие в конце концов «уточки» всплывут на поверхность русского языка
Из статьи Ленина:
«Интеллигентские наседки меньшевизма высидели утят. Утята поплыли. Наседки должны выбирать: по воде или по суше? Ответ, даваемый ими (этот ответ можно довольно точно передать словами: и не по воде и не по суше, а по грязи), не есть ответ, а отсрочка, оттяжка … По воде или по суше, господа? Мы хотим идти по суше. Мы вам предсказываем, что чем усерднее, чем решительнее полезете вы в грязь, тем скорее вернётесь на сушу».
Написано в 1907 году. А вот еще пример, уже посвежее – от 14 сентября 1917:
«В детской „добровольная уступка“ указывает лёгкость возврата: если Катя добровольно уступила Маше мячик, то возможно, что „вернуть“ его „вполне легко“. Но на политику, на классовую борьбу переносить эти понятия кроме российского интеллигента не многие решатся. В политике добровольная уступка „влияния“ доказывает такое бессилие уступающего, такую дряблость, такую бесхарактерность, что „выводить“ отсюда, вообще говоря, можно лишь одно: кто добровольно уступит влияние, тот „достоин“, чтобы у него отняли не только влияние, но и право на существование».
1918 год. Ленин «объясняет» Брестский мир. Мячик уже в руках, и злой клоун щёлкает им по черепам публики:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394