И каким образом можно отомстить идее?
Русская месть – быстрая месть. А так думать, готовиться. Тут начинается рефлексия, спохватывания.
744
Примечание к №733
Но какое-то подобие меры ещё соблюдено, ещё концы с концами вроде бы сходятся. (О диссертации Соловьёва)
Возможно, в значительной мере это объясняется заимствованностью сюжета «Кризиса западной философии». Мочульский писал по этому поводу:
«Соловьёв целиком усваивает мировоззрение Киреевского. Его диссертация носит ученический характер… всё это уже было высказано Киреевским. Он же внушил Соловьёву план исследования… Заключительные слова его работы довольно точно повторяют выводы статьи И.Киреевского „О необходимости и возможности новых начал для философии“ (1856 г.). Лично Соловьёву принадлежит неудачная замена Шеллинга Гартманом: Киреевский видит завершение развития западной философии в положительной системе Шеллинга, Соловьёв ищет его в учении Гартмана; первый набросал краткую программу критики рационализма, второй с большим диалектическим блеском её выполнил. Своей работе он постарался придать более научный академический вид, подобающий магистерской диссертации: исключил все русские мессианские мотивы и западной мысли противопоставил не русское православие, а туманные „умозрения Востока“».
На самом деле Соловьёв целиком усваивает не мировоззрение Киреевского, а схему этого мировоззрения. Где у Киреевского абзац, у Соловьёва 20 страниц. Но это не развитие его взглядов, а разрушение, нарушение меры. Обаяние классического славянофильства именно и заключалось в некоторой недосказанности, дилетантизме, «мнении» талантливого самоучки. Соловьёв, развив «мнение», огрубил его и, повысив барьер ответственности, лишил творческой оригинальности. То, что у Киреевского было органичной фантазией, радостным включением в сонм европейских мыслителей за счет позволительного для дилетанта туманного несогласия, превратилось у Соловьёва в провинциальное доктринёрство и узость. Возможно, такой путь был неизбежен и неизбежна была подобная форма развития славянофильства, но Соловьёв совершил дополнительную ошибку: все его взгляды подавались не как развитие идей славянофилов, а как плод собственного умозрения; не как частность, а как универсум русской философской мысли.
Славянофильство это нормальное, удивительно нормальное и очень многообещающее детство. Соловьёвство это явно ненормальная юность, истеричная и претенциозная.
745
Примечание к №696
«Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист», (А.Чехов)
Короче, я не я и лошадь не моя (828). Это элементарная, но для своего времени довольно необычная и удачно найденная Чеховым заглушка, оставлявшая ему в любом случае чёрный ход на случай идеологической облавы. Собственно, Чехов, как и вся тогдашняя русская культура (а может быть как русская культура вообще), был прожжённо идеологичен, настолько идеологичен, что, как говорится, клейма негде ставить: в простоте слова не скажет, всё со специальной ужимкой. В каждом его рассказе скрыто нравоучение. (840) Всегда можно ответить вполне пошло и однозначно «зачем это написано». Но при этом купец у него худой, а студент – толстенький. Для пещерного уровня русского читателя 80-х годов прошлого века этого «хватало». От «объективности» Чехова спирало дыхание, кружилась голова. А уж когда Антон Павлович делал ещё более хитрый ход и вкладывал свои мысли в уста Иванова, заставляя при этом Петрова зевать Иванову в лицо и повторять через фразу: старо, избито, это всем известно, – то такой приём повергал почтенную публику в ужас. Многие не выдерживали, сходили с ума. Михайловский плакал: зачем, зачем это написано? где идея?!.. На самом деле Чехов никогда не мог вырваться из тенет идеологического, «специального» воззрения на мир. Просто он сознавал свою малообразованность и специально путал, запутывал концы. В результате его идеологичность чуть более тонка, и только. В этом смысле Чехов типичный литератор– интеллигент, протосоветский писатель, наподобие успенских-чернышевских и сергеенок-короленок. Но именно в этой примитивности Чехова таится и его очарование. Либеральный критик Овсянико– Куликовский указывал на «особую обнажённость» приёмов его творчества:
«Чехов не боится рисковать… Смелость в употреблении опасных художественных приёмов, давно уже скомпрометированных и опошленных, и вместе с тем необыкновенное умение их обезвреживать и пользоваться ими для достижения художественных целей – вот что ярко отличает манеру Чехова и заставляет нас удивляться оригинальности и силе его дарования».
Чехов идеологичен, его проза «умышленная», но это умысел, подхваченный на лету из чьего-то умного разговора, умысел «на авось». В результате творчество Чехова носит сумеречный, медитативный характер. Причём аромат чеховской прозы в крайней элементарности, простоте, безыскусности этой медитации.
746
Примечание к №607
А в критический момент проводок какой-нибудь в автомобиле подрезать.
Когда читаешь записки европейских путешественников о России, особенно о России ХV – ХVII веков, то поражаешься их тенденциозности. Видно, что все эти люди уже приехали в Россию предубеждёнными. Что и неудивительно – русские для них были даже не язычниками (как мусульмане), а ЕРЕТИКАМИ, СХИЗМАТИКАМИ, людьми, которых надо на кострах сжигать. И эти тенденциознейшие сведения о нашей стране (может быть даже сознательно, ведь религиозная цензура в Европе не дремала), стали в известный момент восприниматься самими русскими как наиболее объективный источник сведений об их государстве. А русские всегда вызывали в Европе чувство ненависти и презрения, в лучшем случае – испуга. Я как-то прочёл подборку отзывов западной прессы на убийство великого князя Сергия. Вот что писали о России в начале ХХ века:
«Снова красная звезда тираноубийства мрачно засияла на тёмном русском небе. Сергий был унесен в один момент одной из тех фатальных бомб, которые русские конспираторы умеют так хорошо готовить и так хорошо бросать. Вы не можете безнаказанно доводить народ до бешенства или отрицать за ним элементарные права свободных граждан, не вызывая тем тираноубийства. Сергий был тиран в старом смысле этого слова, каких история и трагедии рисуют в самых мрачных красках. Великое изречение блаженного Августина правдиво и поднесь: – Когда справедливость отброшена в сторону, верховная власть является разбоем». («Дейли Телеграф»)
«Убийство Сергия не вызвало в мире ни удивления, ни ужаса. Его предвидели, ожидали, и когда оно исполнилось – произвело впечатление необходимости. Если б в России не было заговоров, надо было бы спросить себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394
Русская месть – быстрая месть. А так думать, готовиться. Тут начинается рефлексия, спохватывания.
744
Примечание к №733
Но какое-то подобие меры ещё соблюдено, ещё концы с концами вроде бы сходятся. (О диссертации Соловьёва)
Возможно, в значительной мере это объясняется заимствованностью сюжета «Кризиса западной философии». Мочульский писал по этому поводу:
«Соловьёв целиком усваивает мировоззрение Киреевского. Его диссертация носит ученический характер… всё это уже было высказано Киреевским. Он же внушил Соловьёву план исследования… Заключительные слова его работы довольно точно повторяют выводы статьи И.Киреевского „О необходимости и возможности новых начал для философии“ (1856 г.). Лично Соловьёву принадлежит неудачная замена Шеллинга Гартманом: Киреевский видит завершение развития западной философии в положительной системе Шеллинга, Соловьёв ищет его в учении Гартмана; первый набросал краткую программу критики рационализма, второй с большим диалектическим блеском её выполнил. Своей работе он постарался придать более научный академический вид, подобающий магистерской диссертации: исключил все русские мессианские мотивы и западной мысли противопоставил не русское православие, а туманные „умозрения Востока“».
На самом деле Соловьёв целиком усваивает не мировоззрение Киреевского, а схему этого мировоззрения. Где у Киреевского абзац, у Соловьёва 20 страниц. Но это не развитие его взглядов, а разрушение, нарушение меры. Обаяние классического славянофильства именно и заключалось в некоторой недосказанности, дилетантизме, «мнении» талантливого самоучки. Соловьёв, развив «мнение», огрубил его и, повысив барьер ответственности, лишил творческой оригинальности. То, что у Киреевского было органичной фантазией, радостным включением в сонм европейских мыслителей за счет позволительного для дилетанта туманного несогласия, превратилось у Соловьёва в провинциальное доктринёрство и узость. Возможно, такой путь был неизбежен и неизбежна была подобная форма развития славянофильства, но Соловьёв совершил дополнительную ошибку: все его взгляды подавались не как развитие идей славянофилов, а как плод собственного умозрения; не как частность, а как универсум русской философской мысли.
Славянофильство это нормальное, удивительно нормальное и очень многообещающее детство. Соловьёвство это явно ненормальная юность, истеричная и претенциозная.
745
Примечание к №696
«Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист», (А.Чехов)
Короче, я не я и лошадь не моя (828). Это элементарная, но для своего времени довольно необычная и удачно найденная Чеховым заглушка, оставлявшая ему в любом случае чёрный ход на случай идеологической облавы. Собственно, Чехов, как и вся тогдашняя русская культура (а может быть как русская культура вообще), был прожжённо идеологичен, настолько идеологичен, что, как говорится, клейма негде ставить: в простоте слова не скажет, всё со специальной ужимкой. В каждом его рассказе скрыто нравоучение. (840) Всегда можно ответить вполне пошло и однозначно «зачем это написано». Но при этом купец у него худой, а студент – толстенький. Для пещерного уровня русского читателя 80-х годов прошлого века этого «хватало». От «объективности» Чехова спирало дыхание, кружилась голова. А уж когда Антон Павлович делал ещё более хитрый ход и вкладывал свои мысли в уста Иванова, заставляя при этом Петрова зевать Иванову в лицо и повторять через фразу: старо, избито, это всем известно, – то такой приём повергал почтенную публику в ужас. Многие не выдерживали, сходили с ума. Михайловский плакал: зачем, зачем это написано? где идея?!.. На самом деле Чехов никогда не мог вырваться из тенет идеологического, «специального» воззрения на мир. Просто он сознавал свою малообразованность и специально путал, запутывал концы. В результате его идеологичность чуть более тонка, и только. В этом смысле Чехов типичный литератор– интеллигент, протосоветский писатель, наподобие успенских-чернышевских и сергеенок-короленок. Но именно в этой примитивности Чехова таится и его очарование. Либеральный критик Овсянико– Куликовский указывал на «особую обнажённость» приёмов его творчества:
«Чехов не боится рисковать… Смелость в употреблении опасных художественных приёмов, давно уже скомпрометированных и опошленных, и вместе с тем необыкновенное умение их обезвреживать и пользоваться ими для достижения художественных целей – вот что ярко отличает манеру Чехова и заставляет нас удивляться оригинальности и силе его дарования».
Чехов идеологичен, его проза «умышленная», но это умысел, подхваченный на лету из чьего-то умного разговора, умысел «на авось». В результате творчество Чехова носит сумеречный, медитативный характер. Причём аромат чеховской прозы в крайней элементарности, простоте, безыскусности этой медитации.
746
Примечание к №607
А в критический момент проводок какой-нибудь в автомобиле подрезать.
Когда читаешь записки европейских путешественников о России, особенно о России ХV – ХVII веков, то поражаешься их тенденциозности. Видно, что все эти люди уже приехали в Россию предубеждёнными. Что и неудивительно – русские для них были даже не язычниками (как мусульмане), а ЕРЕТИКАМИ, СХИЗМАТИКАМИ, людьми, которых надо на кострах сжигать. И эти тенденциознейшие сведения о нашей стране (может быть даже сознательно, ведь религиозная цензура в Европе не дремала), стали в известный момент восприниматься самими русскими как наиболее объективный источник сведений об их государстве. А русские всегда вызывали в Европе чувство ненависти и презрения, в лучшем случае – испуга. Я как-то прочёл подборку отзывов западной прессы на убийство великого князя Сергия. Вот что писали о России в начале ХХ века:
«Снова красная звезда тираноубийства мрачно засияла на тёмном русском небе. Сергий был унесен в один момент одной из тех фатальных бомб, которые русские конспираторы умеют так хорошо готовить и так хорошо бросать. Вы не можете безнаказанно доводить народ до бешенства или отрицать за ним элементарные права свободных граждан, не вызывая тем тираноубийства. Сергий был тиран в старом смысле этого слова, каких история и трагедии рисуют в самых мрачных красках. Великое изречение блаженного Августина правдиво и поднесь: – Когда справедливость отброшена в сторону, верховная власть является разбоем». («Дейли Телеграф»)
«Убийство Сергия не вызвало в мире ни удивления, ни ужаса. Его предвидели, ожидали, и когда оно исполнилось – произвело впечатление необходимости. Если б в России не было заговоров, надо было бы спросить себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394