Вот тут-то, в оружейной, и пришло к Адоне ощущение пристального взгляда. Ей явственно почувствовалось присутствие кого-то недоброго. Она даже обернулась, но рядом никого не было. Отсрочивая понимание, она сказала себе: "Все может быть гораздо безобиднее – потайные смотровые оконца". И уже понимая, что это только малодушная попытка обмануть себя, она вышла из залы. Но ощущение цепкого, пристального взгляда осталось и еще долго сопровождало ее.
Она ничего не предприняла, чтобы закрыться или выяснить источник – осталась по-прежнему бездеятельной. Возможно, тот, другой, как раз и ждет, чтобы она проявила как-то себя, показала, чего стоит, как противник. Адоня не собиралась потворствовать ему в этом. Еще не бой, так к чему угрожающе бряцать мечом, едва мелькнет неясная тень вдали?
В тот вечер Адоне было до боли тоскливо. Она не знала, кто так осторожно и заинтересовано наблюдает за ней издали, и не было никаких оснований сказать – нет, это не Лиента. Наблюдателем мог быть и он. Но это означало самое плохое – в нем тоже могучая сила тайных знаний. Если предположение оправдается, тогда Лиента не просто опасен. Тогда она должна будет забыть, что он – жертва… Забыть, что это она, по сути, принесла его в жертву… Боже, избавь от столь жестокого испытания!..
Ах, как нужна была сейчас ей рука любимого, чтобы опереться о нее и укрепиться в себе, как нужен был добрый, ласковый взгляд, когда все становится ясно без слов, как нужна была его бережная, светлая любовь. И как никогда нужен был ей совет Андрея… Но она прогоняла мысль о том, чтобы вернуться к нему хоть ненадолго – пока Лиента здесь, она ни на минуту не оставит его наедине с этим миром.
* * *
В одну из ближайших ночей Адоня проснулась от торопливого стука в дверь. Едва она успела поднять голову от подушки, как вошел Консэль.
– Поторопись, тебя ждут, – проговорил он и вышел.
Он и на этот раз не изменил своей привычке молчальника. Но Адоня и не нуждалась в его словах, чтобы увидеть, как он встревожен, может быть, даже напуган.
Длинный, как циркуль, Консэль шел торопливо, но легконогая Адоня без труда поспевала за ним. Стремительно минуя длинные пустые переходы, они будили в них сквозняки. Хорошо, что на этот раз в руке старика был фонарь – свечи непременно погасли бы. Консэль, погруженный в свои тревожные мысли, машинально, но заботливо поддерживал Адоню на бесконечных лестницах, ввинчивающихся в темноту.
А она чувствовала, что сегодня из каждого угла, из переходов, закоулков, из-под лестниц ползет холод – раньше этого не было, потому что прислуга тщательно следила, чтобы все помещения замка всегда были проветрены и прогреты, не появилось бы где-нибудь затхлости и сырости.
Но сегодня в Рекинхольме что-то неуловимо изменилось. Нечто недоброе растворилось в воздухе галерей и залов. Оно угадывалось в шевелении плотных теней; неощутимой серой дымкой, как тончайшей кисеей отуманивало светильники, душило трепетные язычки пламени. Оно погасило яркость красок вокруг, и сделались вялыми цветы в вазах.
Сердце Адони сжалось болезненным комочком в предчувствии беды, случившейся с Лиентой, когда она увидела, что старик ведет ее на хозяйскую половину.
Часовые расступились перед ними, и Адоня во второй раз оказалась в покоях барона Гондвика.
Вот здесь было изобилие света. Он заливал великолепные убранства, но Адоня не могла отделаться от ощущения, что сейчас он выполняет роль язвительного сатира: все предметы интерьера, безжалостно высвеченные, выпячивались с бесстыдной обнаженностью – прекрасное утратило чувство меры и перешло в свою противоположность, светлое до боли резало глаза, темное превращалось в пугающие провалы.
Наконец старый слуга остановился перед высокой дверью. Он тяжело дышал, и ему понадобилось время, чтобы перевести дыхание. Через минуту он скрылся за дверью, оставив Адоню ждать. Но сейчас же вышел и сообщил, что ей велят войти.
Она оказалась в просторной, с изыском обставленной спальне. Большая кровать была окружена нежными прозрачными драпировками – сейчас они, небрежно откинутые, потеряли свою воздушность.
Адоня знала, что на этой кровати она увидит Лиенту, но что именно с ним – ранен? болен? – мешали рассмотреть трое, преклонного возраста мужчин, деловито склонявшихся над ним. Выражение напряженной значительности плохо сочеталось с некоторой суетливостью их движений, и Адоня поняла, что это от растерянности – они оказались в ситуации, когда от них ждали действий, но что делать – этого ученые мужи как раз и не знали.
– Да подойди же! – пожилая женщина нетерпеливо повлекла Адоню к кровати.
Лицо Лиенты было спокойным до безмятежности, глаза закрыты, высокий чистый лоб бледностью спорил с белизной простыней.
– Сделай что-нибудь! – нервно проговорила женщина. – На тебя моя последняя надежда.
Адоня подошла вплотную, и – сердце обдало волной лютой стужи… Лиенты здесь не было. Она не слышала, не чувствовала его. Вместо него Адоня ощущала только пронизывающий холод, несовместимый с жизнью. Здесь, среди живых оставалось только тело… Тело без души… Адоня едва удержалась от того, чтобы не зажмуриться изо всех сил, не сжать голову руками: "Я не могу больше! Я не могу разобраться во всем этом! За что мне!? У меня разорвется голова от всех этих мыслей, от знаний, которых я не хотела!!! Оставьте меня!" А если этого нельзя, то как хотела бы она хоть ненадолго оказаться сейчас одной в тишине и попытаться неторопливо подумать обо всем… Адоня поняла, что больше всего ей хочется в целительную мудрость хранилища.
Но бездыханный Лиента лежал перед ней, и от нее ждали помощи. Лиенте нужна была помощь. Лиенте, которого она однажды уже отдала… предала…
Крик остался в ней, безгласым. Вместе с ним Адоня задавила и свою слабость, шагнула к Лиенте. Она распахнула его батистовую рубашку, положила руки на грудь, вся обратилась в слух и… почувствовала едва ощутимый отклик в центре своих ладоней. Облегченно переведя дыхание, спросила:
– Эти господа, они доктора господина барона?
Взгляд ее скользнул по свежо белеющей повязке на загорелом запястье безвольной руки – наудачу применяя все доступные им средства, они отворяли кровь. Стоял резкий запах нюхательных солей и уксуса.
– Да, это личные доктора господина барона.
– Отпустите их.
Женщина колебалась, и Адоня нетерпеливо пояснила:
– Разве вы не видите, что от них нет никакого проку? Отошлите их.
Лицо женщины горестно сморщилось, она махнула рукой. Повинуясь ее жесту, со скрытым облегчением лекари переложили ответственность за своего подопечного на Адоню.
– Часто ли случается подобное с господином бароном?
– Раньше – никогда… – замешкавшись на секунду, ответила женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44