– Лота!
– К Юнису теперь? – показалась она из-за спин.
– Веди.
Здесь надежды не было. Жить старику оставалось не дольше вечера – толстая арбалетная стрела ударила в живот. Здесь один Андрей был бессилен. Юнис лежал перед ним длинный, жилистый, с большими, огрубевшими от работы руками. Глаза его почернели от боли, но у старика еще было достаточно сил, чтобы не показать своих страданий, оставаться спокойным. Не укрылось от Андрея другое, что мучило Юниса больше, чем физическая боль – печаль об остающихся, его старой жене, дочери, да двух малолетних внуках.
– Я ничем не могу помочь тебе, отец.
– Знаю.
– Я могу только избавить тебя от боли.
Он оставил старика в сознании, и Юнис чутко прислушивался к своим ощущениям, не сводил с Андрея глаз.
– Тебе легче, отец?
– Чудно, – вслушиваясь в себя, проговорил старик. – Лота сказывала, ты ее Гойко врачевал и дочку Табора?
– Да, верно.
– Чудно, – снова сказал Юнис. – Не видал я отродясь, чтобы так-то врачевали. Только зря ты…
– Что?
– Силы на меня тратил зря, мне все одно конец, к молодым иди.
– Я им помогу.
– Ну-ну, на много ли тебя хватит? Видал я, лицом-то ты потемнел.
– Это ничего, отдохну.
– Ты ведь не юкки?
– Нет.
– И не наш, – полу утвердительно сказал Юнис.
– Я издалека.
– Плохо у нас теперь. Уйдешь скоро.
– Нет, не скоро. Я успею многим помочь.
Юнис покачал головой.
– Зачем пальцы врачевать, когда голову рубят?
– Из-под топора тоже можно вынуть.
– А сможешь?
– Разве есть выбор?
Юнис смотрел молча, потом сказал:
– Не под силу это одному.
– Почему – одному? А Лиента, лугары? Эти люди? – кивнул он на окно.
– Иди теперь, сынок. Теперь мне спокойно.
– Прощай, отец. О твоей семье мы позаботимся, даю тебе слово.
На глаза Юниса навернулись слезы, он сжал руку Андрея.
На улице, перед лачугой старика вокруг Лоты стояли четыре или пять человек. Лота что-то торопливо говорила им. Едва появился Андрей, стало тихо, все лица повернулись к нему.
– Кто эти люди?
– Они… Им помощь твоя нужна, они пришли позвать тебя…
– Ясно.
Он обвел их глазами – мрачные, хмурые, озабоченные лица без тени дружелюбия. Андрей поднял глаза к небу. Сеял мельчайший, как сквозь решето, дождь. Он глубоко вдохнул эту прохладную водяную пыль.
– Идите домой, незачем вам мокнуть. Я приду, Лота приведет.
Голос его канул в пустоту – никто не шелохнулся.
Андрей шел из одной хижины в другую, и они ходили за ним следом, терпеливо ожидая под дождем. Вместо одних появлялись другие, их становилось больше… Андрей с досадой ощущал в себе все нарастающую усталость; чтобы достигнуть нужного результата, требовалось все больше усилий и времени. Он не считал, сколько лиц, с печатью болезни и страдания прошло перед ним. Давно стемнело, и надо было возвращаться. Каждый раз Андрей говорил себе, что это последний больной, но говорил только мысленно, потому что язык не поворачивался сказать это долго и терпеливо зябнущим под дождем. И он шел в следующую лачугу. Наконец, выйдя от своего очередного пациента, он не увидел никого, кроме Лоты.
– Где все?
– Ушли.
– Почему?
– Я им сказала. Ты на ногах еле держишься.
Андрей глубоко вздохнул, привалился к стене.
– Да, устал немного. Ты тоже, промокла, замерзла. Иди, Лота, ты мне очень помогла.
Женщина подняла смутно белеющее в темноте лицо, облепленное мокрыми прядями.
– А ты куда же?
– Мне далеко идти.
– Что ты? Куда ты такой, ночью? Идем к нам, переночуешь, отдохнешь хорошенько.
Андрей закрыл глаза. Болел каждый мускул, нерв, в голове стучали молотки, прикосновение рубахи к телу отзывалось неприятным болезненным ощущением. Это были фантомные боли, то, что он принимал от каждого, с кем работал. Один, два, даже пять раз это прошло бы бесследно. Но боли было слишком много, она накопилась, сконцентрировалась…
– Отдохнуть, это хорошо бы, – он оттолкнулся от стены. – Только рано еще, идти мне надо.
Было совсем темно, и Андрея раздражало, что он никак не может сориентироваться.
– Река в какой стороне?
– Там. Зачем тебе?
– В джайву мне надо, к Лиенте.
– Сейчас? – недоверчиво и испуганно переспросила Лота. – Ты что? Ночью в джайву не ходят, утром надо идти.
– Еще неизвестно где безопаснее – здесь или ночью в джайве, да ведь живете.
– А кто нас спрашивал? – вздохнула Лота.
– Ладно, – решил Андрей, – идем к вам. Я еще раз Гойко посмотрю.
– Идем! – обрадовалась Лота, мысль о доме не оставляла ее ни на минуту.
Она успокоилась, едва переступила порог своего убогого жилья. У горящего очага сидела мать Гойко, дети спали, заботливо укрытые стареньким одеялом.
– Спаси тебя Бог, добрый человек, – поднялась Андрею навстречу женщина. – Пока ты не открыл нашу дверь, было у нас горе, холод и голод. А теперь дети наши сыты и согреты, и за Гойко у меня душа уж не так болит.
Согрев руки над очагом, Андрей подошел к нему. Гойко дышал ровно и легко, лицо его порозовело. Парень должен был выкарабкаться с того света, если не возникнет осложнений.
– Ты поужинай с нами, – попросила Лота, когда Андрей вернулся к очагу.
– Поужинаю. Горячего бы чего-нибудь.
– Сегодня я вас отменно накормлю, – отозвалась свекровь Лоты, – погодите только чуток, вода уж закипает. Снеди я про запас набрала, как ты велел. Сегодня и соседи наши все сыты.
Андрей сел у огня, привалился спиной к стене, закрыл глаза. Голос женщины отдалялся, стихал; показалось – через минуту шершавая теплая ладонь провела по волосам, и он открыл глаза, но уже был накрыт стол, стояли дымящиеся чашки, лежало мясо, хлеб.
"Совсем расклеился!" – подосадовал на себя Андрей.
– Вставай сынок, повечеряем.
За стенами шелестел дождь, сквозь худую крышу в жестянку часто падали звонкие капли. Издали донесся приглушенный рокот.
– Что это?
– Должно, гроза будет.
Гроза. Да, после такого перепада температуры ее следовало ждать. Но сейчас она ему совсем ни к чему. Какие здесь бывают грозы, это Андрею ни у кого не надо спрашивать. И какими бешеными становятся реки, он тоже знал. В его теперешнем состоянии переправа запросто может стать последним купанием. Если он не самоубийца, следовало поспешить и попробовать обогнать непогоду. К тому же, в последнее время с грозами у него отношения напряженные.
Андрей встал, поднял с полу тяжелый плащ.
– Куда ты? В такую-то непогодь! А ужин?
– Мне пора. Извините.
Лота молча подала ему чашку с горячим бульоном. Пока он пил, набросила шаль.
– Я провожу тебя.
Почувствовав близость постов, Андрей остановился.
– Дальше не ходи.
– Поторопись. Ради всех святых, будь осторожен.
– Не беспокойся, я буду очень осторожным.
– Ты придешь еще?
– Да, обязательно.
– Мы будем тебя ждать и молиться за тебя.
Небо прочертил быстрый зигзаг, сухо треснул гром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75