Мы вышли. Ничто не нарушало унылого спокойствия зимнего дня в опустелом дачном поселке. Только долговязый субъект переместился поближе к нашей даче.
Мы сели в машину, и Железнов с пренебрежительным равнодушием поехал прямо на незнакомца, заставив его поспешно отскочить в сторону.
На следующий день я позвонил в гестапо.
– Господин обергруппенфюрер, это Берзинь, – назвался я. – Вам угодно прогуляться со мной в среду за город?
– В среду или в четверг? – почему-то переспросил Эдингер.
– Мне кажется, среда более приятна для разговоров, – ответил я.
– Хорошо, пусть будет в среду, – согласился он.
Это был довольно торжественный выезд: впереди два мотоциклиста, затем лимузин Эдингера, в котором находились Эдингер, я и еще двое гестаповцев, как выяснилось в дальнейшем, инженер, специалист по связи, и радист, и, наконец, сзади открытая машина с охраной.
В продолжение всей дороги Эдингер самодовольно молчал, но, подъезжая к даче, внезапно обратился ко мне:
– Не указывайте мне местонахождения своей рации, Блейк…
По всей вероятности, ему очень хотелось поразить меня. Утверждающим жестом он указал на дачу с железным петухом.
– Здесь?
Кажется, я неплохо разыграл свое изумление, потому что у Эдингера вырвался довольный смешок.
– Видите, Блейк, нам все известно, – самодовольно произнес он. – Я лишь хотел проверить, насколько вы правдивы. – Он подошел к калитке и пригласил меня идти вперед. – Показывайте.
Я открыл двери и посмотрел под ноги: не было никаких следов, но и не было пыли; кто-то, кто был здесь после Железнова и меня, подмел пыль, уничтожая свои следы.
Мы прошли в кухню, спустились в погреб, я сдвинул бочку, и мы очутились перед передатчиком.
Я слегка поклонился Эдингеру.
– Прошу вас. – И не преминул слегка его упрекнуть: – А вы еще сомневались во мне!
Эдингер обернулся к инженеру:
– Ознакомьтесь, господин Штраус.
Инженер наклонился, радист подал ему отвертку, он быстро отвинтил какую-то деталь, осмотрел, заглянул еще куда-то. Все это делалось очень быстро, квалифицированно, со всем знанием предмета.
– Да, господин обергруппенфюрер, это английский аппарат, – подтвердил он. – Изготовлен на Острове.
– Тем лучше, – одобрительно сказал Эдингер и обратился ко мне: – Когда вы на нем работаете?
– Дважды в месяц, – объяснил я. – Четырнадцатого и двадцать восьмого, от четырнадцати до пятнадцати, одиннадцать и шесть десятых.
– О, вы совсем молодец! – похвалил меня Эдингер. – Теперь я понимаю, почему среда приятнее четверга. Сегодня четырнадцатое.
Он взглянул на часы, позвал радиста:
– Пауль!
Взглянул на меня:
– Позывные?
– “Rule Britannia!” – сказал я.
– Отзыв?
– “Britannia rules the waves!”
– Отлично, – сказал Эдингер. – Сейчас тринадцать сорок. Благодарю вас, господин Берзинь, за то, что вы выбрали такое подходящее время. Ганс, к аппарату! Слышали позывные… И затем переходите на прием.
Потянулись минуты томительного ожидания.
Ганс работал.
Я, конечно, понимал, что в этот день все было предусмотрено с обеих сторон, но все же облегченно вздохнул, когда заметил, что Ганс услышал ответ…
Эдингер властно указал мне на аппарат:
– Говорите!
Я стал вести разговор с помощью изученного мною кода, разговор от имени Блейка, о каких-то текущих делах, о положении в Риге, о всяких слухах, побранил немцев…
Эдингер и его сотрудники напряженно прислушивались и всматривались в меня.
– Это Лондон? – спросил Эдингер, когда я закончил разговор.
– Нет, Стокгольм, майор Хавергам, – объяснил я. – Резидент нашей службы, через него я связываюсь с Лондоном.
– Молодец, Берзинь! – еще раз похвалил меня Эдингер. – Порядка ради мы попытаемся запеленговать вашего Хавергама, но, я вижу, вы ведете честную игру…
В Риге он потребовал от меня код, и я по памяти написал у него в кабинете большинство условных обозначений, а затем, спустя день, привез ему аккуратно переписанную табличку.
– Отлично, Блейк, – одобрил обергруппенфюрер. – Теперь мы сами будем связываться с вашим Хавергамом, очередь за агентурной сетью. Если она будет того стоить, вы получите железный крест.
“Или пулю в затылок, – подумал я. – Кто знает, захотите ли вы и дальше возиться с Дэвисом Блейком!”
– Эту сеть не так просто подготовить к передаче, – уклончиво сказал я. – Но я постараюсь.
Однако Эдингер был так доволен моим подарком, что я мог еще какое-то время тянуть с передачей агентуры.
Что касается рации, мне больше не пришлось ее видеть; не знаю, что уж там передавали и принимали немцы, но, судя по тому, что Эдингер не высказывал мне никаких претензий, “майор Хавергам” находился на должной высоте. Тогда это меня даже слегка удивляло, и только впоследствии я убедился, что все, что ни делал Пронин, всегда делалось серьезно, основательно и так, чтобы никого и ни в чем нельзя было подвести.
Но, пожалуй, за исключением этого эпизода моя личная жизнь в течение всей зимы текла на редкость монотонно. Я действительно пытался обнаружить тщательно законспирированную агентурную сеть Блейка, и мои усилия не могли ускользнуть от внимания гестапо. Эдингер, считая, что я работаю на него, набрался до поры до времени терпения. Но мне тоже приходилось запастись терпением в ожидании благоприятного стечения обстоятельств, и если бы не вечера, которые я иногда проводил с Железновым, я бы ощущал свое одиночество очень остро.
Что касается времени, проведенного мною в Риге вместе с Виктором, его мне не забыть никогда.
Может быть, именно в Железнове наиболее полно отразилось все то, чем наделило людей наше советское общество: железная воля, непреклонность в достижении поставленной перед собой цели, неумение идти ни на какие компромиссы и в то же время удивительная мягкость души, необыкновенная скромность и пренебрежение своими личными интересами.
По отношению ко мне он был внимателен, деликатен, заботлив, трудно было найти себе лучшего товарища.
Помню, как-то сидели мы с Железновым вечером дома. Янковская только что ушла, поэтому Виктор мог без церемоний попить со мной чаю.
Где-то шли бои, где-то лилась кровь наших братьев, в самой Риге ни на мгновение не прекращалась невидимая ожесточенная борьба с гитлеровцами, но в комнате, где мы находились, все было спокойно, тихо, уютно, все настраивало на мирный лад.
И вдруг Виктор, закинув руки за голову, мечтательно сказал:
– До чего же мне хочется побывать сейчас на партийном собрании, на самом обыкновенном собрании, где обсуждаются самые обыкновенные вопросы!
С каким-то сыновним вниманием относился он к Марте; впрочем, привязался к Марте и я. Она была простой, хорошей женщиной, которая работала и у Блейка, и у других, у кого служила еще до Блейка, просто из-за куска хлеба;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74