Нет нужды подробно рассказывать о наших поисках и встречах, но о двух-трех стоит упомянуть, чтобы ясней стало, что это были за люди.
На одной из открыток был напечатан снимок вокзала в Лиепае, цифры, написанные на снимке, повторялись на открытке с изображением двух желтых тюльпанов. В списке Тюльпаном назывался некий Квятковский…
Мы нашли его на вокзале в Лиепае, он оказался помощником начальника станции. Я подошел к нему будто бы с намерением что-то спросить, показал открытку с тюльпанами, и этот Тюльпан сам потащил меня к себе домой. Дома он предъявил мне такую же открытку и спросил, что ему надо делать. Выяснилось, что может он очень многое: задержать или не принять поезд, что угодно и кого угодно отправить из Лиепае, и даже вызвать железнодорожное крушение.
Я поблагодарил его и сказал, что хотел проверить его готовность к выполнению заданий, которые он, возможно, скоро получит.
Действительно, по прошествии нескольких дней я представил ему Железнова, представил, разумеется, под другой фамилией, как своего помощника, от которого Квятковский будет непосредственно получать практические задания.
Железнов в свою очередь связал Квятковского с одним из руководителей партизанского движения, и Тюльпан, который отнюдь не питал добрых чувств ни к русскому, ни к латышскому народу, принял участие в подготовке нескольких серьезных диверсий на железнодорожном транспорте, убежденный в том, что выполняет поручения британского командования.
Еще более интересна была другая встреча.
На открытке была изображена Мариинская улица, одна из самых больших и оживленных торговых улиц Риги.
Адрес мы установили без труда: Мариинская, 39, Блюмс, и он же Фиалка.
В Блюмсе я узнал того самого заведующего дровяным складом, который приходил ко мне с предложением купить дрова. Я помнил, что он показывал мне какую-то открытку с цветами, но тогда я не придал значения его визиту и не запомнил, какие цветы он показывал.
Так вот, эта Фиалка оказалась “цветком” куда более серьезным, чем Тюльпан, и, по-моему, даже чем Незабудка.
Прежде всего этот маленький, кругленький человечек принялся меня экзаменовать, пока не убедился, что я действительно Блейк, – я уже достаточно вжился в этот образ, чтобы ни в ком не вызывать сомнений. Затем он стал упрекать меня в том, что я не хотел признать его, когда он ко мне являлся, – он запомнил все подробности своего посещения. Я сказал, что во время его посещения в соседней комнате у меня находился подозрительный человек, и я боялся подвести Блюмса. Кажется, я оправдал себя в его глазах. Выяснилось, что он приходил ко мне советоваться, как поступить с запасами бензина и керосина, находившимися тогда в городе: продать или уничтожить. И так как я не пожелал с ним разговаривать, предпочел, будучи коммерсантом, их продать.
В очень умеренной степени, правда, но я выразил удивление, какое отношение к бензину мог иметь заведующий дровяным складом, и узнал, что заведующим складом он стал после установления в Латвии Советской власти, а до этого был одним из контрагентов могучего нефтяного концерна “Ройял датч шелл”, и связан со всеми топливными предприятиями в стране.
С этой Фиалкой, от которой шел густой запах керосина, я встретился два или три раза, он и при немцах, во всяком случае, до окончания войны, предпочитал оставаться заведующим дровяным складом, но, на мой взгляд, в буржуазной Латвии смело мог бы стать министром топливной промышленности. По своим связям, влиянию и пронырливости он без особого труда мог вызвать если не кризис, то, во всяком случае, серьезные перебои в снабжении прибалтийских стран горючим.
Материально Блюмс и при немцах жил с большим достатком: в его квартире было много дорогих ковров и хорошей посуды, немцы частенько захаживали к нему, и он занимался с ними какими-то коммерческими делами.
Короче говоря, люди Блейка в той тайной войне, которая постоянно ведется империалистическими государствами и в военное и в мирное время, были реальной силой, которую следовало учесть, в будущем обезвредить, и, может быть, даже уничтожить, а пока что использовать в борьбе против врага.
Но о том, как Железнов подключился к замороженной английской агентуре, как сумел связать с нею деятелей антифашистского подполья, как удавалось иногда заставить ее работать на нас, я рассказывать не буду, хотя об этом можно было бы написать целую книгу…
Из числа тех, кто значился в списке, мы не нашли троих, они не жили по адресам, указанным в картотеке Блейка. Когда-то жили, но уехали. Соседи не знали куда. Возможно, бежали куда-нибудь от войны: на запад или на восток, сказать было трудно.
По четырем адресам мы с Железновым так и не успели побывать: неожиданный поворот событий помешал нам это сделать, – а после войны из этих четырех человек нашли лишь одного Гиацинта.
К счастью, в нашу деятельность не вмешивались ни гестапо, ни Янковская. Гестапо не лишало нас своего внимания. Я не сомневаюсь, что после появления Польмана в Риге я все время находился под наблюдением, но, поскольку мною было получено приказание передать немцам свою агентурную сеть и я после этого принялся метаться по населенным пунктам Латвии, Польман должен был думать, что я спешу удовлетворить его требование. Что касается Янковской, то, после того как Гренер объявил об их помолвке, у нее прибавилось личных дел. Удовлетворение безграничного честолюбия Гренера должно было стать теперь и ее делом, и единственно, чего я мог опасаться, чтобы ей не пришла в голову идея каким-нибудь радикальным способом избавиться от меня как от лишнего свидетеля в ее жизни.
Поэтому, когда она появилась после нескольких дней отсутствия, я встретил ее с некоторой опаской: кто знает, какая фантазия могла взбрести ей в голову!
Она вошла и села на краешек стула.
Я внимательно к ней присматривался. Она была в узком, плотно облегавшем ее зеленом суконном костюме, ее шляпка с петушиным пером была какой-то модификацией тирольской охотничьей шляпы.
Она медленно стянула с пальцев узкие желтые лайковые перчатки и протянула мне руку:
– Прощайте, Август.
Она любила делать все шиворот-навыворот.
– Странная манера здороваться, – сказал я. – Мы не виделись три… нет, уже четыре дня.
– Вы скоро совсем забудете меня, – сказала она без особого ломанья. – Что я вам!
– Неужели, став госпожой Гренер, вы лишите меня своего внимания? – спросил я, чуть-чуть ее поддразнивая. – Я не предполагал, что ваш супруг способен полностью завладеть вашей особой.
– Не смейтесь, Август, – серьезно произнесла Янковская. – Очень скоро нас разделит целый океан.
Я решил, что это – фигуральное выражение.
– Мы с Гренером уезжаем за океан, – опровергла она мое предположение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74