позвонить своим людям здесь, в Акапулько, и попросить их отправиться на север, как только рассветет. Если Хоннер будет ехать с севера, а остальные — с юга, они схватят девчонку где-то на полпути, возможно, меньше, чем через час. А может, уже схватили, просто поблизости нет телефона, и неоткуда позвонить.
Эта мысль взбодрила его. Бросив взгляд направо, он увидел приближавшегося со стороны соседнего коттеджа Эдгара Фицджералда и улыбнулся. Нынче утром доктор выглядел изнуренным, костюм висел мешком на мощном теле, седые волосы были растрепаны. Тем не менее, опускаясь на соседний стул, доктор сказал:
— Не надо так на меня смотреть. Люк. Сегодня я в полном порядке.
— Хорошо. Ты превзошел все мои ожидания. Хочешь кофе?
— Нет. Есть новости?
— Ни словечка. Может, она и не в Мексике вовсе. Скорее всего она в Нью-Йорке, занимается самоедством. Она объявится после того, как все это закончится.
Врач покачал головой.
— Она никогда не простит меня, Люк, я знаю. Я уже смирился с этой мыслью. Она никогда не поймет и не простит меня. — Мимолетная улыбка получилась весьма кислой. — Ты ставишь меня перед горьким выбором, Люк, — заявил доктор. Глаза его покраснели, как после бессонной ночи.
— Мы исполняем свой долг, — ответил губернатор. Эта фраза набила оскомину, он повторял ее раз пять во время споров, когда убеждал Эдгара, а потом поддерживал в нем это убеждение. К этой фразе, по мнению обоих, и сводился весь их спор.
Врач кивнул.
— Да, я знаю. Но это трудно, чертовски трудно. Я буду рад, когда все кончится. Ты и не представляешь себе, как я обрадуюсь.
Оба похоронили жен. Губернатор — семь лет назад, доктор — четыре года спустя. И теперь они научились понимать друг друга почти без слов, как иногда бывает у вдовцов, связанных долгой дружбой. Поэтому губернатор знал, что творится в мыслях доктора, и был огорчен, даже искренне раскаивался в том, что друг страдает из-за него. Но все равно и пальцем не шевельнул бы, чтобы что-то изменить: он не даст себе послабления.
Губернатор сказал:
— Когда мы оба приступим к работе, когда все будет в прошлом, а мы займемся делом, раны затянутся.
Доктор промолчал. Он смотрел на море. Потом проговорил:
— Вон они.
Губернатор поднял глаза и увидел яхту генерала Позоса, белую и сверкающую, роскошную, красивую, чистенькую. Она медленно входила в гавань. Непереваренный завтрак превратился в желудке губернатора в твердый комок. Губернатор услышал странный сдавленный звук и повернулся. Сидевший рядом доктор Фицджералд вдруг заплакал.
Глава 2
Генерал Луис Позос развалился на своей кровати между двумя женщинами, которые чертовски ему надоели. К тому же он знал, что нынче утром никуда не годен как мужчина, и это еще больше бесило его, поскольку половое бессилие всегда повергало его в страх, а страх переходил в отвращение, которое, как ему казалось, вызывали в нем эти томные, теплые, мягкие, пахнущие мускусом тела двух женщин. Они вызывали в нем отвращение, а он лежал между ними навзничь, и их тела льнули к его бокам. Он облизал языком свои густые черные усы, приподнял голову и плюнул в лицо женщине, лежавшей справа.
Но это ее не разбудило. Белая ленточка слюны потянулась вниз по щеке, вдоль носа, по покрытой пушком коже между носом и верхней губой и, наконец, лениво упала на серую и мягкую простыню.
Он снова откинулся на подушку, уже усталый. Усталый, скучающий, раздраженный и злой. В каюте было слишком жарко, тела, прижимавшиеся к нему, были слишком горячими. У него ныла голова, болел живот. Саднил левый глаз. Он толком не отдохнул. Он испытывал половое бессилие.
Генерал поднял руки, соединил локти над грудью и резко, яростно развел их, ударив обеих отвратительных женщин по тяжелым налитым грудям, отчего они наконец проснулись.
Пробудившись, обе сели на постели в легком недоумении. Та, что была слева от генерала, затараторила по-испански, а та, что справа, залаяла по-голландски. Во внезапном приливе еще большего раздражения, изнеможения, ярости и невыносимого омерзения генерал Позос начал дубасить по кровати кулаками, коленями, пятками и локтями; он брыкался, дрался, лягался и пихался, пока не сбросил обеих женщин с кровати на палубу.
Это рассмешило его. Генерал тотчас снова откинулся на подушки, разинул рот и заржал каким-то странным гнусавым тревожным хохотом, похожим на сухой кашель. Можно было подумать, что это смеется канюк-падальщик. Генерал лежал навзничь, держась за живот, и ржал, а две женщины поднялись с палубы и стояли, огорченные и опечаленные, потирая ушибленные места. Они переглянулись, потом посмотрели на генерала, затем на палубу. Обе были унижены, и им хотелось одеться, но ни одна не смела сделать это, пока генерал не даст понять, что они ему больше не нужны.
Когда приступ смеха прошел, генерал вдруг почувствовал, что теперь он в добром расположении духа. Он принялся лениво чесать свои телеса, как истинный гедонист, потом попросил женщин подать ему халат. Голландка принесла его, и генерал поднялся с постели.
Он был невысокого роста, но широк в кости. При любом образе жизни генерал все равно был бы похож на бочонок, а поскольку жизнь свою он проводил в праздности, увеселениях и плотских утехах, его коротенькое туловище с годами покрылось многочисленными слоями жира, поэтому недавно один политический противник, а их у генерала были тысячи, обозвал его “волосатым пляжным мячом”. Лицо отражало его дикий норов, а руки генерала были гораздо мягче и мясистее, чем руки любого его знакомого.
Когда он встал с постели и надел халат, две женщины поняли, что можно начинать поиски собственной одежды. Они одевались под добродушную ласковую болтовню генерала, вещавшего, что сегодня они сойдут на берег в Акапулько, одном красивом мексиканском городке, где живут богатые и счастливые люди и где он с ними распрощается. Да, это печально, но никуда не денешься: он больше не нуждается в их услугах. Кто-нибудь из обслуги яхты позаботится о них, обеспечит их деньгами и документами и с радостью ответит на любые их вопросы, если таковые возникнут. Ну, а ему, генералу, очень грустно расставаться с двумя такими обворожительными юными дамами, но это судьба, а раз так — прощайте.
То есть до новых встреч.
Обе достаточно долго общались с генералом и знали, что он болтает без умолку, а когда дает понять, что разговор окончен, лучше сразу же уйти. Они как можно короче попрощались и покинули каюту. Честно говоря, обе испытали облегчение, узнав, что их отношениям с генералом пришел конец, поскольку им была известна сплетня, основанная, как оказалось, на действительном событии, о том, что однажды генерал в припадке жуткого омерзения выбросил одну женщину за борт прямо посреди Тихого океана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Эта мысль взбодрила его. Бросив взгляд направо, он увидел приближавшегося со стороны соседнего коттеджа Эдгара Фицджералда и улыбнулся. Нынче утром доктор выглядел изнуренным, костюм висел мешком на мощном теле, седые волосы были растрепаны. Тем не менее, опускаясь на соседний стул, доктор сказал:
— Не надо так на меня смотреть. Люк. Сегодня я в полном порядке.
— Хорошо. Ты превзошел все мои ожидания. Хочешь кофе?
— Нет. Есть новости?
— Ни словечка. Может, она и не в Мексике вовсе. Скорее всего она в Нью-Йорке, занимается самоедством. Она объявится после того, как все это закончится.
Врач покачал головой.
— Она никогда не простит меня, Люк, я знаю. Я уже смирился с этой мыслью. Она никогда не поймет и не простит меня. — Мимолетная улыбка получилась весьма кислой. — Ты ставишь меня перед горьким выбором, Люк, — заявил доктор. Глаза его покраснели, как после бессонной ночи.
— Мы исполняем свой долг, — ответил губернатор. Эта фраза набила оскомину, он повторял ее раз пять во время споров, когда убеждал Эдгара, а потом поддерживал в нем это убеждение. К этой фразе, по мнению обоих, и сводился весь их спор.
Врач кивнул.
— Да, я знаю. Но это трудно, чертовски трудно. Я буду рад, когда все кончится. Ты и не представляешь себе, как я обрадуюсь.
Оба похоронили жен. Губернатор — семь лет назад, доктор — четыре года спустя. И теперь они научились понимать друг друга почти без слов, как иногда бывает у вдовцов, связанных долгой дружбой. Поэтому губернатор знал, что творится в мыслях доктора, и был огорчен, даже искренне раскаивался в том, что друг страдает из-за него. Но все равно и пальцем не шевельнул бы, чтобы что-то изменить: он не даст себе послабления.
Губернатор сказал:
— Когда мы оба приступим к работе, когда все будет в прошлом, а мы займемся делом, раны затянутся.
Доктор промолчал. Он смотрел на море. Потом проговорил:
— Вон они.
Губернатор поднял глаза и увидел яхту генерала Позоса, белую и сверкающую, роскошную, красивую, чистенькую. Она медленно входила в гавань. Непереваренный завтрак превратился в желудке губернатора в твердый комок. Губернатор услышал странный сдавленный звук и повернулся. Сидевший рядом доктор Фицджералд вдруг заплакал.
Глава 2
Генерал Луис Позос развалился на своей кровати между двумя женщинами, которые чертовски ему надоели. К тому же он знал, что нынче утром никуда не годен как мужчина, и это еще больше бесило его, поскольку половое бессилие всегда повергало его в страх, а страх переходил в отвращение, которое, как ему казалось, вызывали в нем эти томные, теплые, мягкие, пахнущие мускусом тела двух женщин. Они вызывали в нем отвращение, а он лежал между ними навзничь, и их тела льнули к его бокам. Он облизал языком свои густые черные усы, приподнял голову и плюнул в лицо женщине, лежавшей справа.
Но это ее не разбудило. Белая ленточка слюны потянулась вниз по щеке, вдоль носа, по покрытой пушком коже между носом и верхней губой и, наконец, лениво упала на серую и мягкую простыню.
Он снова откинулся на подушку, уже усталый. Усталый, скучающий, раздраженный и злой. В каюте было слишком жарко, тела, прижимавшиеся к нему, были слишком горячими. У него ныла голова, болел живот. Саднил левый глаз. Он толком не отдохнул. Он испытывал половое бессилие.
Генерал поднял руки, соединил локти над грудью и резко, яростно развел их, ударив обеих отвратительных женщин по тяжелым налитым грудям, отчего они наконец проснулись.
Пробудившись, обе сели на постели в легком недоумении. Та, что была слева от генерала, затараторила по-испански, а та, что справа, залаяла по-голландски. Во внезапном приливе еще большего раздражения, изнеможения, ярости и невыносимого омерзения генерал Позос начал дубасить по кровати кулаками, коленями, пятками и локтями; он брыкался, дрался, лягался и пихался, пока не сбросил обеих женщин с кровати на палубу.
Это рассмешило его. Генерал тотчас снова откинулся на подушки, разинул рот и заржал каким-то странным гнусавым тревожным хохотом, похожим на сухой кашель. Можно было подумать, что это смеется канюк-падальщик. Генерал лежал навзничь, держась за живот, и ржал, а две женщины поднялись с палубы и стояли, огорченные и опечаленные, потирая ушибленные места. Они переглянулись, потом посмотрели на генерала, затем на палубу. Обе были унижены, и им хотелось одеться, но ни одна не смела сделать это, пока генерал не даст понять, что они ему больше не нужны.
Когда приступ смеха прошел, генерал вдруг почувствовал, что теперь он в добром расположении духа. Он принялся лениво чесать свои телеса, как истинный гедонист, потом попросил женщин подать ему халат. Голландка принесла его, и генерал поднялся с постели.
Он был невысокого роста, но широк в кости. При любом образе жизни генерал все равно был бы похож на бочонок, а поскольку жизнь свою он проводил в праздности, увеселениях и плотских утехах, его коротенькое туловище с годами покрылось многочисленными слоями жира, поэтому недавно один политический противник, а их у генерала были тысячи, обозвал его “волосатым пляжным мячом”. Лицо отражало его дикий норов, а руки генерала были гораздо мягче и мясистее, чем руки любого его знакомого.
Когда он встал с постели и надел халат, две женщины поняли, что можно начинать поиски собственной одежды. Они одевались под добродушную ласковую болтовню генерала, вещавшего, что сегодня они сойдут на берег в Акапулько, одном красивом мексиканском городке, где живут богатые и счастливые люди и где он с ними распрощается. Да, это печально, но никуда не денешься: он больше не нуждается в их услугах. Кто-нибудь из обслуги яхты позаботится о них, обеспечит их деньгами и документами и с радостью ответит на любые их вопросы, если таковые возникнут. Ну, а ему, генералу, очень грустно расставаться с двумя такими обворожительными юными дамами, но это судьба, а раз так — прощайте.
То есть до новых встреч.
Обе достаточно долго общались с генералом и знали, что он болтает без умолку, а когда дает понять, что разговор окончен, лучше сразу же уйти. Они как можно короче попрощались и покинули каюту. Честно говоря, обе испытали облегчение, узнав, что их отношениям с генералом пришел конец, поскольку им была известна сплетня, основанная, как оказалось, на действительном событии, о том, что однажды генерал в припадке жуткого омерзения выбросил одну женщину за борт прямо посреди Тихого океана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41