— Почему нет?
— Потому что, — сказала она, — в мире и без того полно бед. Боб не знает, и я не хочу, чтобы он знал.
Официант принес Грофилду кофе. Когда они снова остались одни и Грофилд выпил полчашки, он сказал:
— Ну что ж, это был отец Харрисона. А как насчет твоего отца? Он участвовал в этом деле или не участвовал?
— Не участвовал. Так проще, и папа...
— Он исправился.
— Не смейся, пожалуйста, — сказала она. — Это правда. Когда он увидел настоящее кровопролитие...
— Черт возьми, — произнес Грофилд. — Я был там, я видел это, я этому верю. Во что я не верю, так это в то, что он согласился бы привести в исполнение замыслы Харрисона.
— О да, согласился бы. Я его знаю, он согласился бы. Не было бы никакой стрельбы, никакого явного насилия вообще. Это была бы просто тонкая работа медика. Папа исключил бы из нее человеческое начало. Правда, странно? Получается, что насилие не обесчеловечивает нас, а, наоборот, заставляет признать нашу человечность.
— Потрясающе, — сказал Грофилд.
— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что по утрам ты подонок подонком?
— По утрам? Кажется, нет. Мне говорили об этом днем, вечером, но утром — никогда, — Он допил кофе и добавил: — Ладно, ты права, и я прошу прощения. Что за новая легенда?
— Что?!
— Новая история.
— О-о! Ну, были какие-то загадочные люди, которые замышляли убить генерала Позоса. Они прослышали о том, что папа собирается стать его личным врачом, поэтому решили, что, похитив меня, смогут вынудить отца помочь им прорваться мимо телохранителей генерала.
Грофилд сказал:
— Несколько слабовато в деталях, а впрочем, какого черта?
— Теперь слушай. Они похитили меня и держали в Мехико-Сити. Ты спас меня, потому что я исхитрилась выбросить записку из окна отеля, а ты ее нашел.
— А кто я?
— Погоди, до этого мы еще доберемся. Во всяком случае, ты спас меня в четверг вечером. Тогда я не знала, как связаться с папой, но знала, что в пятницу все будут здесь, в Акапулько, потому я попросила тебя помочь мне добраться сюда, и ты это сделал. Остальное — как было на самом деле, с той лишь разницей, что мы уехали из Мехико-Сити в четверг вечером и ни разу нигде не спали, ни вместе, ни по отдельности.
— Я не знаю, поверил бы в эту историю, будь я на месте Боба Харрисона, — сказал Грофилд. — С другой стороны, мне ведь и раньше приходилось слушать твои истории.
— Ну, Боб верит.
— Вот и хорошо. Если он из тех мужчин, которых ты можешь обмануть, я уверен, ты будешь очень с ним счастлива во все времена.
— И что же это, по-твоему, значит?
— Ничего, дорогая. Давай опять поговорим обо мне. Кто я?
— Точно не знаю. Ты тоже весьма загадочен. Мне известно, что недавно в тебя стреляли, а в Мексике ты без документов.
— Ты знаешь о моих денежных делах?
— О деньгах? Нет, разумеется, нет. Я подкинула Бобу идею, что ты — своего рода искатель приключений, но человек неплохой. Он хочет поговорить с тобой.
— Могу спорить, что гораздо больше, чем я хочу поговорить с ним.
— Он приготовит своего рода... Вот он идет.
— Что? — Грофилд поднял глаза и увидел, что официант несет на подносе его завтрак. С противоположной стороны зала приближался Боб Харрисон и добродушно улыбался. Подойдя, он сказал:
— Доброе утро. Если позволите, я выпью с вами чашечку кофе.
— Разумеется. Я и сам не откажусь от второй, — произнес Грофилд.
Харрисон сел и проговорил:
— Генерал мирно спит. — Он протянул руку, накрыл ею руку Элли и сказал: — Твой отец просто чудо, Эллен, он на удивление искусен.
— Он лучший среди лучших.
— Он прилег отдохнуть, возможно, скоро присоединится к нам.
— Он здесь? — спросил Грофилд. — На судне? Ему ответила Элли:
— Мы все здесь. Тут оборудован самый настоящий лазарет. Он оказался ближе других больниц, поэтому генерала вчера сразу же принесли сюда.
Харрисон сказал:
— К тому же это было гораздо удобнее. Как только отец Эллен скажет, что опасность миновала, мы вернемся в Герреро, и генерал может поправляться у себя на родине.
— Тогда уж он точно поправится, — заметил Грофилд.
— Да. — Любезная и безликая улыбка Харрисона вдруг померкла, и он, казалось, обратился мысленным взором в день вчерашний. — Боже, это было жутко, — сказал он. — Когда генерал упал, я подумал, они... я подумал, он мертв. — Он поднес руку к лицу, она дрожала. — Я думал, они убили его.
Элли с озабоченным видом коснулась его руки и сказала:
— Боб! В чем дело? Я никогда не видела тебя таким. Харрисон прикрыл лицо ладонью, а голос его, когда он заговорил, звучал глухо.
— Боже, я люблю этого человека, — сказал он. — Вы и представить себе не можете, что было со мной, когда я подумал, что он мертв. — Голос его задрожал от прилива чувств, в нем сквозила неуверенность. Он опустил руку и повернулся к Грофилду. Лицо его зарделось, мышцы напряглись от переполнявших его чувств. — И вот теперь этот человек, такой сильный, такой несгибаемый, так любящий жизнь, лежит будто бревно. Грофилд не смог удержаться и сказал:
— Как я слышал, есть люди, которые хотели бы видеть, как генерал Позос лежит будто бревно и больше не встает.
— Крестьяне! Никчемные людишки, мелкий сброд, трусы, вся эта чернь, которая не знает, что такое жизнь. Они говорят, он диктатор, тиран, при желании вы сможете услышать рассказы о зверствах, ну и что с того? Некоторые люди просто превосходят других, вот и все. Они обладают большей жизненной силой, они гораздо значимее. Они неудержимы, их нельзя остановить, их нельзя сковать рамками каких-то правил! Эллен это понимает; правда же, дорогая, ты рисковала, чтобы спасти его, ты чувствовала энергию этого человека, его мощь и силу?
Элли была до того ошарашена, что не смогла ответить сразу.
— Ну, — сказала она, — Ну, я просто сделала. Я всего лишь сделала...
— Вы знаете, что я думаю? — Харрисон повернулся и уставился на Грофилда, вцепившись в край стола. — Я считаю, что если сто человек сгинут в темнице ради того только, чтобы сделать одну сигару, которую генерал Позос с удовольствием выкурит как-нибудь после обеда, эти сто человек исполнят свое предназначение! А что еще им делать со своими жизнями, что имеет больший смысл, чем удовольствие человека, одного из тех немногих, что живут полнокровной жизнью? Народ Герреро должен гордиться таким вождем, как генерал Позос!
Грофилд сказал:
— Насколько я понимаю, ваш отец — вождь совсем другого толка и, кажется, совсем иначе относится к народу.
— Ах, это. Я рос со всем этим, я все это знаю. Полагаю, он заслуживает всяческих похвал, наверное, народ Пенсильвании гордился моим отцом, и я не считаю зазорным поприще чиновника. Но генерал Позос... Он настолько выше всякого крючкотворства, он настолько... Он лев в джунглях, населенных кроликами.
Элли предприняла последнюю попытку сменить тему разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41