Сравнение мастерства русских и немецких сельскохозяйственных рабочих зачастую оказывается в пользу советских» (г. Штеттин).
«Особенное изумление вызвало широко распространенное знание немецкого языка, который изучается даже в сельских неполных средних школах» (г. Франкфурт-на-Одере).
«Я чуть совсем не опозорился, – сказал один подмастерье, – когда задал русскому небольшую арифметическую задачу. Мне пришлось напрячь все свои знания, чтобы не отстать от него» (г. Бремен).
…Истребление русской интеллигенции и одурманивание масс было также важной темой в трактовке большевизма. В германской пропаганде советский человек выступал как тупое эксплуатируемое существо, как так называемый «рабочий робот». Немецкий сотрудник на основе выполняемой остарбайтерами работы и их мастерства ежедневно часто убеждался в прямо противоположном.
Иными словами, оценив уровень знаний остарбайтера, немецкий хозяин в один прекрасный момент начинал смутно подозревать, что если среди них двоих и есть унтерменш, то это явно не гражданин СССР. Это было тем более поразительно, что система германского образования всегда славилась своим качеством, а в России еще несколько десятилетий назад девяносто процентов населения было попросту неграмотным.
Можно долго приводить примеры того, насколько были поражены немцы уровнем советского образования; однако пока ограничимся лишь выводом, сделанным современным историком и политологом Сергеем Переслегиным: «Поход в Россию обернулся потрясением для многих думающих немцев еще и потому, что в каждом селе, каждом городке страны, которую они привычно считали дикой и варварской, были библиотеки и школы, соответствующие по уровню столичным образовательным центрам Германии».
Понятно, что и образование, и внутренняя свобода, и физическое здоровье советских людей были порождением советского общества; но коли так, то обстановка в предвоенном Советском Союзе оказывается вовсе не так уж плоха.
Об этом ясно сказал человек, которого никак нельзя заподозрить в симпатии к советскому строю, который ненавидел СССР больше, чем любой из современных антисоветчиков, – Адольф Гитлер. Вот его слова:
Если бы Сталину дали еще десять-пятнадцать лет, Россия стала бы самым мощным государством в мире, и потребовалось бы два или три столетия, чтобы изменить состояние вещей. Это уникальный феномен! Он поднял уровень жизни – и в этом нет сомнения; никто в России уже не голодает. Построены заводы там, где пару лет назад существовали только неизвестные деревушки, – а заводы, заметьте, такие же большие, как заводы Германа Геринга. Они построили железные дороги, которых еще нет на наших картах.
А вот мнение командира охранной дивизии Гитлера – лейбштандарта СС – Зеппа Дитриха, воевавшего на Восточном фронте:
Очень интеллигентный народ, здоровые по природе, легкоуправляемые и разбирающиеся в технических вопросах. В начале войны ими управляли плохо, но они быстро научились. Русские крестьяне весьма сообразительны… Эти громадные современные заводы, сельскохозяйственные учреждения – это просто грандиозно… По-видимому, им было лучше под Сталиным, чем под царем. Люди в колхозах жили хорошо. Они имели свой кусок земли, корову и были счастливы.
Но наиболее исчерпывающим доказательством преимуществ советского строя являются настроения жителей Польши и Прибалтики.
В течение всего межвоенного периода наиболее значимым внутриполитическим фактором для Польши и прибалтийских республик было «стабильно ухудшавшееся» экономическое положение. Будучи изначально частью общеимперской экономики, после обретения независимости сельское хозяйство и промышленность этих стран медленно умирали, лишенные ресурсов и рынков сбыта.
«Не было ни бесплатного среднего, ни высшего образования, – вспоминает эстонский поэт Уно Лахт, – число батраков и бедных в фактически рабском услужении достигало больше половины населения, процветал туберкулез и другие болезни из-за платной медицины. Эстонцы бежали из Эстонии куда глаза глядят». В Эстонии в одном только 1937 году было продано за долги около восьми тысяч крестьянских хозяйств. В том же Советском Союзе потерявший хозяйство крестьянин мог пойти на стройку или на завод (собственно, именно это и было одной из целей коллективизации) – однако в Эстонии за годы независимости число занятых в промышленности по сравнению с дореволюционным периодом упало более чем в два раза. Промышленность умирала еще быстрее сельского хозяйства, и потому разорившийся крестьянин и его семья просто оставались без средств к существованию. Число таких людей непрестанно увеличивалось, и в 1938 году «шатающихся без работы и средств к существованию» стали заключать в лагеря: тюремный режим, 12-часовой рабочий день и телесные наказания. Тот же процесс шел в Латвии, где безработных направляли на принудительные лесо– и торфозаготовки.
В Литве департамент госбезопасности сообщал:
В настоящее время экономическое положение рабочих значительно ухудшилось… Особенно отрицательное воздействие на рабочих имело повышение цен на продовольственные товары… За этот период заработки рабочих уменьшились… Эти явления не только вызывают у рабочих озабоченность их экономическим положением, но и увеличивают недовольство существующим социальным строем.
Недовольство было столь велико, что местная компартия по организационным причинам не смогла полностью им воспользоваться. «Один из наиболее заметных коммунистических деятелей проговорился, что сейчас рабочие так настроены, что сами рвутся на демонстрации. Дескать, если бы только коммунистическая партия имела лучше организованную сеть агитаторов, то ежедневно могла бы проводить по нескольку демонстраций. Следует отметить, что такая оценка не слишком преувеличена», – доносил литовский департамент госбезопасности.
Что же до восточных областей Польши, населенных украинцами и белорусами, то и здесь уровень жизни основной части населения был, мягко говоря, невысок. По информации современных исследователей, часто речь шла «о нищете».
Неудивительно, что, когда в сентябре 1939 года войска Красной Армии вступили на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, они встретили более чем теплый прием.
«Население польских сел повсеместно приветствует наши части, – говорилось в оперативной сводке погранвойск НКВД Киевского округа. – Зафиксированы попытки группового перехода на нашу сторону с целью свидания с родственниками и покупок разных предметов и продуктов в кооперативах наших погрансел».
«Во всех населенных пунктах, где проходили части нашей дивизии, трудящееся население встречало их с великой радостью, как подлинных освободителей от гнета польских панов и капиталистов, как избавителей от нищеты и голода», – фиксировалось в документах 87-й стрелковой дивизии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
«Особенное изумление вызвало широко распространенное знание немецкого языка, который изучается даже в сельских неполных средних школах» (г. Франкфурт-на-Одере).
«Я чуть совсем не опозорился, – сказал один подмастерье, – когда задал русскому небольшую арифметическую задачу. Мне пришлось напрячь все свои знания, чтобы не отстать от него» (г. Бремен).
…Истребление русской интеллигенции и одурманивание масс было также важной темой в трактовке большевизма. В германской пропаганде советский человек выступал как тупое эксплуатируемое существо, как так называемый «рабочий робот». Немецкий сотрудник на основе выполняемой остарбайтерами работы и их мастерства ежедневно часто убеждался в прямо противоположном.
Иными словами, оценив уровень знаний остарбайтера, немецкий хозяин в один прекрасный момент начинал смутно подозревать, что если среди них двоих и есть унтерменш, то это явно не гражданин СССР. Это было тем более поразительно, что система германского образования всегда славилась своим качеством, а в России еще несколько десятилетий назад девяносто процентов населения было попросту неграмотным.
Можно долго приводить примеры того, насколько были поражены немцы уровнем советского образования; однако пока ограничимся лишь выводом, сделанным современным историком и политологом Сергеем Переслегиным: «Поход в Россию обернулся потрясением для многих думающих немцев еще и потому, что в каждом селе, каждом городке страны, которую они привычно считали дикой и варварской, были библиотеки и школы, соответствующие по уровню столичным образовательным центрам Германии».
Понятно, что и образование, и внутренняя свобода, и физическое здоровье советских людей были порождением советского общества; но коли так, то обстановка в предвоенном Советском Союзе оказывается вовсе не так уж плоха.
Об этом ясно сказал человек, которого никак нельзя заподозрить в симпатии к советскому строю, который ненавидел СССР больше, чем любой из современных антисоветчиков, – Адольф Гитлер. Вот его слова:
Если бы Сталину дали еще десять-пятнадцать лет, Россия стала бы самым мощным государством в мире, и потребовалось бы два или три столетия, чтобы изменить состояние вещей. Это уникальный феномен! Он поднял уровень жизни – и в этом нет сомнения; никто в России уже не голодает. Построены заводы там, где пару лет назад существовали только неизвестные деревушки, – а заводы, заметьте, такие же большие, как заводы Германа Геринга. Они построили железные дороги, которых еще нет на наших картах.
А вот мнение командира охранной дивизии Гитлера – лейбштандарта СС – Зеппа Дитриха, воевавшего на Восточном фронте:
Очень интеллигентный народ, здоровые по природе, легкоуправляемые и разбирающиеся в технических вопросах. В начале войны ими управляли плохо, но они быстро научились. Русские крестьяне весьма сообразительны… Эти громадные современные заводы, сельскохозяйственные учреждения – это просто грандиозно… По-видимому, им было лучше под Сталиным, чем под царем. Люди в колхозах жили хорошо. Они имели свой кусок земли, корову и были счастливы.
Но наиболее исчерпывающим доказательством преимуществ советского строя являются настроения жителей Польши и Прибалтики.
В течение всего межвоенного периода наиболее значимым внутриполитическим фактором для Польши и прибалтийских республик было «стабильно ухудшавшееся» экономическое положение. Будучи изначально частью общеимперской экономики, после обретения независимости сельское хозяйство и промышленность этих стран медленно умирали, лишенные ресурсов и рынков сбыта.
«Не было ни бесплатного среднего, ни высшего образования, – вспоминает эстонский поэт Уно Лахт, – число батраков и бедных в фактически рабском услужении достигало больше половины населения, процветал туберкулез и другие болезни из-за платной медицины. Эстонцы бежали из Эстонии куда глаза глядят». В Эстонии в одном только 1937 году было продано за долги около восьми тысяч крестьянских хозяйств. В том же Советском Союзе потерявший хозяйство крестьянин мог пойти на стройку или на завод (собственно, именно это и было одной из целей коллективизации) – однако в Эстонии за годы независимости число занятых в промышленности по сравнению с дореволюционным периодом упало более чем в два раза. Промышленность умирала еще быстрее сельского хозяйства, и потому разорившийся крестьянин и его семья просто оставались без средств к существованию. Число таких людей непрестанно увеличивалось, и в 1938 году «шатающихся без работы и средств к существованию» стали заключать в лагеря: тюремный режим, 12-часовой рабочий день и телесные наказания. Тот же процесс шел в Латвии, где безработных направляли на принудительные лесо– и торфозаготовки.
В Литве департамент госбезопасности сообщал:
В настоящее время экономическое положение рабочих значительно ухудшилось… Особенно отрицательное воздействие на рабочих имело повышение цен на продовольственные товары… За этот период заработки рабочих уменьшились… Эти явления не только вызывают у рабочих озабоченность их экономическим положением, но и увеличивают недовольство существующим социальным строем.
Недовольство было столь велико, что местная компартия по организационным причинам не смогла полностью им воспользоваться. «Один из наиболее заметных коммунистических деятелей проговорился, что сейчас рабочие так настроены, что сами рвутся на демонстрации. Дескать, если бы только коммунистическая партия имела лучше организованную сеть агитаторов, то ежедневно могла бы проводить по нескольку демонстраций. Следует отметить, что такая оценка не слишком преувеличена», – доносил литовский департамент госбезопасности.
Что же до восточных областей Польши, населенных украинцами и белорусами, то и здесь уровень жизни основной части населения был, мягко говоря, невысок. По информации современных исследователей, часто речь шла «о нищете».
Неудивительно, что, когда в сентябре 1939 года войска Красной Армии вступили на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, они встретили более чем теплый прием.
«Население польских сел повсеместно приветствует наши части, – говорилось в оперативной сводке погранвойск НКВД Киевского округа. – Зафиксированы попытки группового перехода на нашу сторону с целью свидания с родственниками и покупок разных предметов и продуктов в кооперативах наших погрансел».
«Во всех населенных пунктах, где проходили части нашей дивизии, трудящееся население встречало их с великой радостью, как подлинных освободителей от гнета польских панов и капиталистов, как избавителей от нищеты и голода», – фиксировалось в документах 87-й стрелковой дивизии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122