«Всего в поселке таким способом было убито за несколько дней не менее 50 человек, – вспоминал поселковый священник. – Трупы убитых запрещали убирать в течение 15 дней. Только после этого срока мне пришлось их отпевать и хоронить».
Не мотивированные ничем, кроме жажды крови, убийства совершаются в военной зоне оккупации повсеместно. В сентябре 1942 года в с. Березовка Больше-Полянского района немецкие солдаты, заподозрив девятилетнего мальчика Деханова в краже одной коробки папирос и 10 конфет, повесили ему на грудь надпись: «Я вор, ограбил немецких солдат, украл конфеты и папиросы», целый день водили его по селу, затем избили до потери сознания и расстреляли.
В городе Россошь за принадлежность к пионерской организации были расстреляны ученики средней школы Нина Гладская и Аркадий Сигаев. В селе Шелякино Ладомировского района была расстреляна двенадцатилетняя Антонина Сидоренко только за то, что на ней был пионерский галстук.
В городах гражданской зоны больше порядка, но зато здесь свирепствует гестапо. На этой земле у Рейха слишком много врагов; долг тайной государственной полиции – выявить их и покарать. В первые месяцы оккупации подозрительных свозили в тюрьмы в таких количествах, что не хватало грузовиков; потом репрессии стали более выборочными, не став, впрочем, менее массовыми.
Когда фашисты вступили в наш Кокос, мы, дети, воспринимали их как врагов. И не зря. Вскоре наступило самое страшное, горькое утро в моей жизни. Немецкий карательный отряд окружил поселок. Не прошло и часа, как они ворвались в дом. В руках их старшего был листок с фамилиями. Они закричали на маму: «Ты есть дочь старого большевика, ты и он есть партизан!» Им скрутили руки и автоматами вытолкали из дому. Вместе с ними я оказалась на улице. Мама крикнула: «Вернись в дом!», но я не отцепляла рук от маминой юбки. Немец повернулся и ударил сапогом мне в живот, я упала. Мама вырвалась, бросилась ко мне, поцеловала в правую щеку. Вот и все, что осталось мне от мамы.
Назавтра их расстреляли в Гремячем. Очень много тогда расстреляли людей, могила вздыхала волной от еще живых.
Особенно напряженно трудиться гестаповцам приходится в столице Белоруссии – Минске. Здесь существует обширное и разветвленное подполье, досаждающее оккупантам. Гестаповцы выявляют новые и новые ячейки, однако подпольная сеть раскинута очень широко. Минские тюрьмы забиты заключенными; некоторым из них удается бежать, и тогда становятся известными страшные подробности…
В тюремные камеры, где с трудом могли поместиться пятнадцать человек, фашисты вталкивали по семьдесят. Люди задыхались, некоторые стоя умирали. Многих заключенных, чтобы быстрее лишить физических и моральных сил, раздевали донага и держали на залитом водой цементном полу.
Тюрьмы зимой не отапливались. Среди заключенных были беременные женщины, грудные дети и старики. Арестованным один раз в день выдавалось 100 граммов смешанного с опилками хлеба и пол-литра кипятку. Заключенным не разрешали пользоваться баней и умываться. В местах заключения свирепствовал тиф. Больных не лечили, а уничтожали. Поэтому заключенные принимали все меры, чтобы скрыть заболевание. Смерть косила людей; ежедневно умирал каждый десятый.
Весной 1942 года немецкие спецслужбы нанесли сокрушительный удар по минскому подполью; было казнено 405 подпольщиков и партизан, в том числе 28 руководящих работников во главе с секретарем подпольного горкома. Однако и дальше казни продолжались во всевозрастающих масштабах. Очередную годовщину Октябрьской революции оккупанты отметили массовыми казнями. В центральном сквере Минска качались тела повешенных, в минской тюрьме был организован массовый расстрел. «Людей выводили по сто человек. Тех, у кого была хорошая одежда, раздевали и бросали в машину голыми. Зарывать трупы немцы заставляли самих заключенных, ожидавших расстрела».
В руки гестапо мог попасть любой – по малейшему навету или подозрению. И все же действия тайной полиции в городах казались образцом законности и правопорядка по сравнению с действиями карательных отрядов в сельской местности.
Одной из первых «контрпартизанских» операций стала операция под кодовым названием «Болотная лихорадка», проведенная в феврале – марте сорок второго. По немецким данным, за это время было уничтожено 398 партизан и около 9500 «подозрительных» и «нежелательных» лиц. На самом деле число убитых партизан систематически завышалось, а число уничтоженных мирных жителей определялось «на глазок»; однако даже немецкая статистика наглядно демонстрирует сущность «борьбы с партизанами». На каждого уничтоженного партизана приходится двадцать четыре мирных жителя! Так против кого же проводилась эта операция?
По подсчетам германского историка Эриха Хессе, всего с начала сорок второго и до конца весны сорок четвертого оккупантами было проведено 49 крупных карательных операций, масштабы которых все увеличивались. Хессе очень сочувственно относится к «борьбе с партизанами» и пытается не упоминать о методах, которыми проводилась эта борьба. Однако даже он вынужден признать, что отчеты о карательных операциях «превратились в циничный подсчет ужасов и откровенных зверств, в котором одно страдание среди тысяч теряло всякое интеллектуальное значение».
Оккупантами проводились не только масштабные операции, подобные «Болотной лихорадке»; от регулярно проводимых в сельской местности карательных акций не застрахован был никто. Два-три десятка немецких полицейских, полсотни местных из «вспомогательной полиции» – более чем достаточно против любой деревни.
На Западе, столкнувшись с действиями движения Сопротивления, немецкие власти прибегали к системе заложничества. Заложников набирали из числа заключенных или евреев, после чего объявляли населению, в каких случаях заложники будут расстреляны. На советских землях, согласно показаниям фон-дем Бах-Зелевски, подобная система вообще не применялась. Здесь каждый был заложником.
Связная одного из партизанских отрядов пришла в село к жене местного учителя, воевавшего в лесу. И – случайно попала в облаву. Облава носила профилактический характер. «В село въехали две машины с карателями, – рассказывала потом женщина. – Всех жителей выгнали на улицу, в том числе и меня. Построили в один ряд, и немец отсчитывал каждого десятого и убивал. Десятыми были не только взрослые, но и дети… Я была шестая».
В сентябре 1942 года в одной из деревень Ленинградской области были задержаны скрывавшийся от оккупантов председатель колхоза «Новый труд» Е. Алексеев и его жена. Их казнь была превращена в наглядный урок для сельчан: сначала немецкие полицейские отрубили обоим руки, потом ноги, затем выкололи глаза и только после этого расстреляли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Не мотивированные ничем, кроме жажды крови, убийства совершаются в военной зоне оккупации повсеместно. В сентябре 1942 года в с. Березовка Больше-Полянского района немецкие солдаты, заподозрив девятилетнего мальчика Деханова в краже одной коробки папирос и 10 конфет, повесили ему на грудь надпись: «Я вор, ограбил немецких солдат, украл конфеты и папиросы», целый день водили его по селу, затем избили до потери сознания и расстреляли.
В городе Россошь за принадлежность к пионерской организации были расстреляны ученики средней школы Нина Гладская и Аркадий Сигаев. В селе Шелякино Ладомировского района была расстреляна двенадцатилетняя Антонина Сидоренко только за то, что на ней был пионерский галстук.
В городах гражданской зоны больше порядка, но зато здесь свирепствует гестапо. На этой земле у Рейха слишком много врагов; долг тайной государственной полиции – выявить их и покарать. В первые месяцы оккупации подозрительных свозили в тюрьмы в таких количествах, что не хватало грузовиков; потом репрессии стали более выборочными, не став, впрочем, менее массовыми.
Когда фашисты вступили в наш Кокос, мы, дети, воспринимали их как врагов. И не зря. Вскоре наступило самое страшное, горькое утро в моей жизни. Немецкий карательный отряд окружил поселок. Не прошло и часа, как они ворвались в дом. В руках их старшего был листок с фамилиями. Они закричали на маму: «Ты есть дочь старого большевика, ты и он есть партизан!» Им скрутили руки и автоматами вытолкали из дому. Вместе с ними я оказалась на улице. Мама крикнула: «Вернись в дом!», но я не отцепляла рук от маминой юбки. Немец повернулся и ударил сапогом мне в живот, я упала. Мама вырвалась, бросилась ко мне, поцеловала в правую щеку. Вот и все, что осталось мне от мамы.
Назавтра их расстреляли в Гремячем. Очень много тогда расстреляли людей, могила вздыхала волной от еще живых.
Особенно напряженно трудиться гестаповцам приходится в столице Белоруссии – Минске. Здесь существует обширное и разветвленное подполье, досаждающее оккупантам. Гестаповцы выявляют новые и новые ячейки, однако подпольная сеть раскинута очень широко. Минские тюрьмы забиты заключенными; некоторым из них удается бежать, и тогда становятся известными страшные подробности…
В тюремные камеры, где с трудом могли поместиться пятнадцать человек, фашисты вталкивали по семьдесят. Люди задыхались, некоторые стоя умирали. Многих заключенных, чтобы быстрее лишить физических и моральных сил, раздевали донага и держали на залитом водой цементном полу.
Тюрьмы зимой не отапливались. Среди заключенных были беременные женщины, грудные дети и старики. Арестованным один раз в день выдавалось 100 граммов смешанного с опилками хлеба и пол-литра кипятку. Заключенным не разрешали пользоваться баней и умываться. В местах заключения свирепствовал тиф. Больных не лечили, а уничтожали. Поэтому заключенные принимали все меры, чтобы скрыть заболевание. Смерть косила людей; ежедневно умирал каждый десятый.
Весной 1942 года немецкие спецслужбы нанесли сокрушительный удар по минскому подполью; было казнено 405 подпольщиков и партизан, в том числе 28 руководящих работников во главе с секретарем подпольного горкома. Однако и дальше казни продолжались во всевозрастающих масштабах. Очередную годовщину Октябрьской революции оккупанты отметили массовыми казнями. В центральном сквере Минска качались тела повешенных, в минской тюрьме был организован массовый расстрел. «Людей выводили по сто человек. Тех, у кого была хорошая одежда, раздевали и бросали в машину голыми. Зарывать трупы немцы заставляли самих заключенных, ожидавших расстрела».
В руки гестапо мог попасть любой – по малейшему навету или подозрению. И все же действия тайной полиции в городах казались образцом законности и правопорядка по сравнению с действиями карательных отрядов в сельской местности.
Одной из первых «контрпартизанских» операций стала операция под кодовым названием «Болотная лихорадка», проведенная в феврале – марте сорок второго. По немецким данным, за это время было уничтожено 398 партизан и около 9500 «подозрительных» и «нежелательных» лиц. На самом деле число убитых партизан систематически завышалось, а число уничтоженных мирных жителей определялось «на глазок»; однако даже немецкая статистика наглядно демонстрирует сущность «борьбы с партизанами». На каждого уничтоженного партизана приходится двадцать четыре мирных жителя! Так против кого же проводилась эта операция?
По подсчетам германского историка Эриха Хессе, всего с начала сорок второго и до конца весны сорок четвертого оккупантами было проведено 49 крупных карательных операций, масштабы которых все увеличивались. Хессе очень сочувственно относится к «борьбе с партизанами» и пытается не упоминать о методах, которыми проводилась эта борьба. Однако даже он вынужден признать, что отчеты о карательных операциях «превратились в циничный подсчет ужасов и откровенных зверств, в котором одно страдание среди тысяч теряло всякое интеллектуальное значение».
Оккупантами проводились не только масштабные операции, подобные «Болотной лихорадке»; от регулярно проводимых в сельской местности карательных акций не застрахован был никто. Два-три десятка немецких полицейских, полсотни местных из «вспомогательной полиции» – более чем достаточно против любой деревни.
На Западе, столкнувшись с действиями движения Сопротивления, немецкие власти прибегали к системе заложничества. Заложников набирали из числа заключенных или евреев, после чего объявляли населению, в каких случаях заложники будут расстреляны. На советских землях, согласно показаниям фон-дем Бах-Зелевски, подобная система вообще не применялась. Здесь каждый был заложником.
Связная одного из партизанских отрядов пришла в село к жене местного учителя, воевавшего в лесу. И – случайно попала в облаву. Облава носила профилактический характер. «В село въехали две машины с карателями, – рассказывала потом женщина. – Всех жителей выгнали на улицу, в том числе и меня. Построили в один ряд, и немец отсчитывал каждого десятого и убивал. Десятыми были не только взрослые, но и дети… Я была шестая».
В сентябре 1942 года в одной из деревень Ленинградской области были задержаны скрывавшийся от оккупантов председатель колхоза «Новый труд» Е. Алексеев и его жена. Их казнь была превращена в наглядный урок для сельчан: сначала немецкие полицейские отрубили обоим руки, потом ноги, затем выкололи глаза и только после этого расстреляли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122