— совсем подагомейски подумал Кондратьев. — С бэтээрами мы все дыры заткнем. Их можно расставить пустыми. Ни одна черная рожа не сунется… И выборы проводить с бэтээрами — милое дело!»
— Старшину роты ко мне, — приказал капитан, чувствуя, как светлеет его собственное лицо.
Когда через минуту перед ним вырос прапорщик Иванов, капитан скомандовал:
— Гони, Серега, в порт. Свяжись сперва с этой мордой хазарской… тьфу, черт, с радистом Гуревичем. Уточни, сколько пришло машин. Возьми бойцов по числу бэтээров. Прямо во время разгрузки начинайте пробовать двигатели. Поезжай на нашем полицейском фургоне — обратно с его мигалками колонну легче будет привести… Я позже подъеду, у меня тут выборы, понимаешь.
— Есть, — промямлил Иванов. — Если машины пришли в таком состоянии, как в Союзе, мне эти мигалки не скоро понадобятся. И ты сможешь не спеша заниматься выборами.
— Да ты что, Серега! — Кондратьев даже замахал руками. — Это же экспортное исполнение! Даже баки заправлены. Только ключи зажигания и пулеметные затворы заберешь у сопровождающего… Давай двигай, не тяни резину.
В порту царило привычное оживление.
Привычным оно стало, едва Кремль убедился в прочности режима Соцпартии. Одно за другим в Порто-Ново швартовались советские суда. Токарные и фрезерные станки, автомобили производства ЗИЛа и ГАЗа, макароны, сахар, аспирин, анилиновые красители, детское питание — Дагомея импортировала все подряд.
В обратный путь все суда уходили с одинаковыми бочками. В них бултыхалось пальмовое масло — единственная статья экспорта.
Такое количество этого продукта не мог усвоить даже Советский Союз, поэтому корабли брали курс на «третьи страны».
Чтобы хоть что-то выручить за эту дрянь.
Выпрыгнув из кабины синего фургона, Иванов приказал бойцам глаз не спускать с черных стропальщиков и крановщиков.
— Можете предупредить, что за испорченную при разгрузке технику будем расстреливать на месте, — посоветовал прапорщик.
И взбежал по трапу на океанский сухогруз «Октябрьская революция». Скоро его радушно принимал в своей каюте первый помощник капитана.
— Михаил, — протянул руку помощник капитана. — Разреши, браток, от имени «Октябрьской революции» поздравить тебя с совершением Декабрьской!
На столике молниеносно возникла бутылка.
— Азербайджанский? — уточнил Иванов, предвкушая. — А мы тут, кроме спирта, и не видим ничего.
— Держи. Ну, будем. За вашу и нашу победу!
Моряк опрокинул в себя коньяк и, вспомнив о закуске, стал доставать из шкафчика шоколад, лимон, сыр.
«Какой-то он суетливый, — подумал прапорщик и выпил. — О, какое наслаждение!..»
Моряк поспешил налить еще, а затем — без передыха — и в третий раз.
— Мы с тобой про ключи с затворами не забудем? — засмеялся Иванов, зажевывая.
— Может, ты и забудешь, — моряк поднял палец. — Морской волк в любом состоянии помнит о деле.
От такой наглости прапорщик растерялся. Какой-то гражданский пеликан поставил под сомнение его способности. Нанесено оскорбление всей роте и всей бригаде спецназа Ленинградского отдельного военного округа.
— Ладно, друг Миша. Мне больше не наливай. А то здесь вытрезвителей нету.
Гони, что должен, и — оревуар. Спасибо за коньяк.
Помощник капитана понял, что дал маху.
— Да не горячись ты, Серега. Извини.
Привык, что сухопутные быстро с ног валятся. Со спецназом не каждый день общаюсь, вот и ляпнул. Давай еще по одной.
Прапорщик взял рюмку и сказал:
— Тебе выпить тут не с кем, что ли?
Моряк опустил глаза и задумчиво молвил:
— Да не в том дело. Разговор у меня к тебе. С коньяком, думаю, легче пойдет.
С этими словами он протянул прапорщику удостоверение. Еще не взглянув, Иванов понял, что обложка будет красной, а посреди обложки будет красоваться щит и меч.
Так и вышло: «Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР. Лысенков Михаил Владимирович, майор».
Иванов выпил коньяк, стал «смирно» и рявкнул:
— Слушаю вас, товарищ майор!
— Сергей, я тебя очень прошу, оставь этот казарменный тон. Давай просто поговорим, — помощник капитана жестом предложил сесть. — Поговорим на равных.
Родина у нас общая, цели общие. Надо лишь иногда советоваться друг с другом, помогать друг другу.
Прапорщик с тоской посмотрел в иллюминатор. Далеко внизу стояли его ребята. В белом дагомейском небе плыл по воздуху зачехленный БТР. Сказал:
— Но я правда тебя слушаю, Михаил.
— Хорошо. Сережа, давай вспомним вместе тот день, когда ты проучил несколько черномазых. Мы сейчас как раз напротив набережной, где это произошло.
Иванова прошиб холодный пот. Откуда они знают?
— Чем я могу быть полезен, если вы и так все знаете?
— Мы знаем только то, что рассказывал капитан Кондратьев. Мол, прапорщик Иванов решил покуражиться и отдубасил девять черных парней так, что трое попали в больницу.
"Не мог Васька такого наговорить, — усмехнулся про себя прапорщик. — Это могли сказать только сами негритосы.
Странно другое. Странно, что Васька ни словом об интересе к этому делу не обмолвился".
— Не мог командир такого сказать, — не отводя взгляда, произнес Иванов. — Когда на тебя наваливаются девять рыл и один нож, уже думаешь не столько об их здоровье, сколько о своем.
— Но дело было во время патрулирования. Вы все ехали в джипе. Как же прапорщик Иванов оказался один против девятерых черных бандитов?
— Я просто вышел из машины попить.
Жарко. Жажда.
— Но уличный торговец ничего белому человеку не продавал, — моряк смотрел испытующе.
— Правильно, — кивнул Иванов, — белому человеку не дали попить.
— Но белый человек даже не подходил к торговцу! — напомнил моряк.
— Потому что еще раньше я увидел нож. И после этого забыл о жажде… Послушай, Михаил, я не понимаю, к чему этот допрос? При чем здесь общее дело, которое мы делаем?
Помощник капитана помолчал, как бы раздумывая: ответить или нет. Потер рукой лоб.
— Понимаешь, Сергей, среди тех, кого ты отделал, оказался один сынок. Его папаша — правая рука у Хериса Ногмы. Ветеран освободительной борьбы. Словом, руководство Дагомеи требует отдать под трибунал виновных.
В могучей груди прапорщика трепыхнулось сердце. К горлу подступила обида:
— Да где бы был этот ветеран, если б не наша рота!
— Именно потому трибунала они не дождутся. Однако представь, что наш посол выгораживает вас с Кондратьевым, толком не зная, что было на самом деле. Перед отбытием из Питера я встречался с Борисом Петровичем. Он предупредил, что вы с Кондратьевым старые боевые друзья и друг на друга доносить не станете. Но это и не требуется. Капитан по просьбе Бориса Петровича рассказал, что он видел, слышал и делал. Кто-то из вас запомнил одни детали, а кто-то — другие.
При словах «Борис Петрович» сердце прапорщика вновь трепыхнулось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Старшину роты ко мне, — приказал капитан, чувствуя, как светлеет его собственное лицо.
Когда через минуту перед ним вырос прапорщик Иванов, капитан скомандовал:
— Гони, Серега, в порт. Свяжись сперва с этой мордой хазарской… тьфу, черт, с радистом Гуревичем. Уточни, сколько пришло машин. Возьми бойцов по числу бэтээров. Прямо во время разгрузки начинайте пробовать двигатели. Поезжай на нашем полицейском фургоне — обратно с его мигалками колонну легче будет привести… Я позже подъеду, у меня тут выборы, понимаешь.
— Есть, — промямлил Иванов. — Если машины пришли в таком состоянии, как в Союзе, мне эти мигалки не скоро понадобятся. И ты сможешь не спеша заниматься выборами.
— Да ты что, Серега! — Кондратьев даже замахал руками. — Это же экспортное исполнение! Даже баки заправлены. Только ключи зажигания и пулеметные затворы заберешь у сопровождающего… Давай двигай, не тяни резину.
В порту царило привычное оживление.
Привычным оно стало, едва Кремль убедился в прочности режима Соцпартии. Одно за другим в Порто-Ново швартовались советские суда. Токарные и фрезерные станки, автомобили производства ЗИЛа и ГАЗа, макароны, сахар, аспирин, анилиновые красители, детское питание — Дагомея импортировала все подряд.
В обратный путь все суда уходили с одинаковыми бочками. В них бултыхалось пальмовое масло — единственная статья экспорта.
Такое количество этого продукта не мог усвоить даже Советский Союз, поэтому корабли брали курс на «третьи страны».
Чтобы хоть что-то выручить за эту дрянь.
Выпрыгнув из кабины синего фургона, Иванов приказал бойцам глаз не спускать с черных стропальщиков и крановщиков.
— Можете предупредить, что за испорченную при разгрузке технику будем расстреливать на месте, — посоветовал прапорщик.
И взбежал по трапу на океанский сухогруз «Октябрьская революция». Скоро его радушно принимал в своей каюте первый помощник капитана.
— Михаил, — протянул руку помощник капитана. — Разреши, браток, от имени «Октябрьской революции» поздравить тебя с совершением Декабрьской!
На столике молниеносно возникла бутылка.
— Азербайджанский? — уточнил Иванов, предвкушая. — А мы тут, кроме спирта, и не видим ничего.
— Держи. Ну, будем. За вашу и нашу победу!
Моряк опрокинул в себя коньяк и, вспомнив о закуске, стал доставать из шкафчика шоколад, лимон, сыр.
«Какой-то он суетливый, — подумал прапорщик и выпил. — О, какое наслаждение!..»
Моряк поспешил налить еще, а затем — без передыха — и в третий раз.
— Мы с тобой про ключи с затворами не забудем? — засмеялся Иванов, зажевывая.
— Может, ты и забудешь, — моряк поднял палец. — Морской волк в любом состоянии помнит о деле.
От такой наглости прапорщик растерялся. Какой-то гражданский пеликан поставил под сомнение его способности. Нанесено оскорбление всей роте и всей бригаде спецназа Ленинградского отдельного военного округа.
— Ладно, друг Миша. Мне больше не наливай. А то здесь вытрезвителей нету.
Гони, что должен, и — оревуар. Спасибо за коньяк.
Помощник капитана понял, что дал маху.
— Да не горячись ты, Серега. Извини.
Привык, что сухопутные быстро с ног валятся. Со спецназом не каждый день общаюсь, вот и ляпнул. Давай еще по одной.
Прапорщик взял рюмку и сказал:
— Тебе выпить тут не с кем, что ли?
Моряк опустил глаза и задумчиво молвил:
— Да не в том дело. Разговор у меня к тебе. С коньяком, думаю, легче пойдет.
С этими словами он протянул прапорщику удостоверение. Еще не взглянув, Иванов понял, что обложка будет красной, а посреди обложки будет красоваться щит и меч.
Так и вышло: «Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР. Лысенков Михаил Владимирович, майор».
Иванов выпил коньяк, стал «смирно» и рявкнул:
— Слушаю вас, товарищ майор!
— Сергей, я тебя очень прошу, оставь этот казарменный тон. Давай просто поговорим, — помощник капитана жестом предложил сесть. — Поговорим на равных.
Родина у нас общая, цели общие. Надо лишь иногда советоваться друг с другом, помогать друг другу.
Прапорщик с тоской посмотрел в иллюминатор. Далеко внизу стояли его ребята. В белом дагомейском небе плыл по воздуху зачехленный БТР. Сказал:
— Но я правда тебя слушаю, Михаил.
— Хорошо. Сережа, давай вспомним вместе тот день, когда ты проучил несколько черномазых. Мы сейчас как раз напротив набережной, где это произошло.
Иванова прошиб холодный пот. Откуда они знают?
— Чем я могу быть полезен, если вы и так все знаете?
— Мы знаем только то, что рассказывал капитан Кондратьев. Мол, прапорщик Иванов решил покуражиться и отдубасил девять черных парней так, что трое попали в больницу.
"Не мог Васька такого наговорить, — усмехнулся про себя прапорщик. — Это могли сказать только сами негритосы.
Странно другое. Странно, что Васька ни словом об интересе к этому делу не обмолвился".
— Не мог командир такого сказать, — не отводя взгляда, произнес Иванов. — Когда на тебя наваливаются девять рыл и один нож, уже думаешь не столько об их здоровье, сколько о своем.
— Но дело было во время патрулирования. Вы все ехали в джипе. Как же прапорщик Иванов оказался один против девятерых черных бандитов?
— Я просто вышел из машины попить.
Жарко. Жажда.
— Но уличный торговец ничего белому человеку не продавал, — моряк смотрел испытующе.
— Правильно, — кивнул Иванов, — белому человеку не дали попить.
— Но белый человек даже не подходил к торговцу! — напомнил моряк.
— Потому что еще раньше я увидел нож. И после этого забыл о жажде… Послушай, Михаил, я не понимаю, к чему этот допрос? При чем здесь общее дело, которое мы делаем?
Помощник капитана помолчал, как бы раздумывая: ответить или нет. Потер рукой лоб.
— Понимаешь, Сергей, среди тех, кого ты отделал, оказался один сынок. Его папаша — правая рука у Хериса Ногмы. Ветеран освободительной борьбы. Словом, руководство Дагомеи требует отдать под трибунал виновных.
В могучей груди прапорщика трепыхнулось сердце. К горлу подступила обида:
— Да где бы был этот ветеран, если б не наша рота!
— Именно потому трибунала они не дождутся. Однако представь, что наш посол выгораживает вас с Кондратьевым, толком не зная, что было на самом деле. Перед отбытием из Питера я встречался с Борисом Петровичем. Он предупредил, что вы с Кондратьевым старые боевые друзья и друг на друга доносить не станете. Но это и не требуется. Капитан по просьбе Бориса Петровича рассказал, что он видел, слышал и делал. Кто-то из вас запомнил одни детали, а кто-то — другие.
При словах «Борис Петрович» сердце прапорщика вновь трепыхнулось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55