Поспешно достал револьвер. Щелкнул курком, огляделся. Но ничего подозрительного не обнаружил.
А огонь, между тем, разгорался все сильней. И вдруг Николай заметил жестяную помятую кружку, валявшуюся неподалеку от костра – в грязном, талом снегу.
Он подобрал кружку, повертел ее в пальцах, понюхал. И ощутил слабый, едва уловимый, запашок чая…
«Ага! – подумал Николай. – Костер этот, стало быть, разводил не Серега. Кружки-то у него с собой не было, – он сбежал налегке! И сюда, вероятно, забрел он случайно. И кого-то встретил невзначай. Возможно даже, и чаек с ним успел попить – поначалу… Но кто же это мог быть? Кто вообще бродит ночами в дьявольском этом месте? Проклятый Холм Пляшущего! Здесь вечно происходит что-то странное, дикое…»
И невольно Николай опять оглянулся. На мгновение почудилось, что кто-то подкрадывается к нему, стоит уже за спиною.
Однако, за спиной его было пусто. Кругом царила нерушимая тишина. И все выше поднималась над тайгою заря, и все бледней и прозрачнее становились тени. Но все же безотчетное чувство тревоги, охватившее Заячью Губу, не проходило, не ослабевало.
Впервые ему стало по-настоящему страшно.
Часть вторая. Птицы всегда возвращаются к старым гнездовьям
15. Шумная вечеринка. «Выпьем за роскошную жизнь!» Западный порядок и русский бардак. «Серые Ангелы». Самый легкий вариант.
В комнате было душно, накурено. На большом обеденном столе теснились пивные и водочные бутылки, стояли тарелки с закусками. С маринованными грибами и солеными огурчиками. С копченой и вяленой рыбой. С кетовой красной икрой и осетровой черной. А также – с различными консервированными фруктами.
А вокруг стола размещалась мужская компания из пяти человек.
Гости уже успели крепко нагрузиться и теперь сидели – кто развалясь, закинув ногу на ногу и покуривая, кто облокотись о стол и лениво потягивая чаек.
Сам хозяин дома, Наум Самарский (полный, рыжеволосый, с мягкими, обвисшими щеками), возился возле радиолы, менял пластинку.
Наконец, в радиоле что-то щелкнуло, и затем полилась визгливая, нервная, надрывная музыка.
– Последняя английская новинка, – объявил Наум. – Биг-Бит! Самый западный шик!
И добавил, потирая пухлые белые ладошки:
– Давайте-ка, братцы, выпьем еще раз – за роскошную жизнь!
Сейчас же один из гостей, коренастый, грузный, с бритым наголо черепом, спросил:
– За роскошную жизнь – где? Там, на Западе, или у нас?
– Да какая тебе, Станислав, разница? – усмехнулся Наум. – В мире все ведь одинаково. Везде! Одни люди хлебают дерьмо – и таких большинство. А некоторые, удачливые, предпочитают икорку… Так выпьем за удачливых!
– Это можно, – потянулся Станислав к бутылке. – Но все же, ты не равняй… На Западе даже и дерьмо поприличней.
Он выпил и крепко сморщился.
– Ох, надоело мне наше убожество; этот наш русский бардак!
– А чем же тебе тут плохо? – спросил его другой гость, костлявый, худой, в больших квадратных очках. – Устроен ты – лучше не надо. Вот сидишь, жрешь икру столовыми ложками.
– Ах, да причем здесь икра, – возразил Станислав и бросил ложку на скатерть. – Я не о ней, я – вообще…
– Да и вообще… Служишь ты главным бухгалтером треста, зарплату получаешь огромную. И квартира тебе предоставлена со всеми удобствами. А кроме того, есть еще и дача – почти бесплатно. Это все – за счет государства! Ну и мы тоже кое-что подкидываем… Кстати, ты сколько лет уже с нами? Пять?
– Четыре с половиной года.
– Ага! Значит, у тебя, по самому скромному расчету, должно быть уже накоплено что-то около миллиончика – а то и поболее… Ведь так?
– Ну, допустим, – нахмурился Станислав, – и что? Все равно я живу, как заяц. Всех боюсь. Проклятая страна!
Все время жду, когда ночью вдруг придут – позвонят в дверь.
– Так и на Западе – в любой стране – тоже могут придти, позвонить, – воскликнул Наум. – Черный рынок везде под запретом. И за такие дела, как наши, – особенно, за такие, – по головке нигде не гладят.
– Но там хотя бы судят не очень строго. Там всегда есть возможность выкрутиться… А у нас разговор короткий. Сразу – к стенке… Помнишь дело Файбышенко и Рокотова? Вот то-то.
– Да, конечно, – медленно проговорил человек в очках, – у нас больше риска. И все гораздо сложнее… Но если уж ты так веришь в Запад – давай, отваливай! Уезжай!
– Я бы не отказался… Но – как?
– Ну, по-моему, тут все просто… Сейчас выпускают многих.
– Многих, да не всех!
– Но все-таки, уехать, при желании, можно. Надо только похлопотать, пошустрить маленько… И уж, конечно, денег жалеть нельзя. Да ведь у тебя, в этом смысле, нет никаких проблем.
– Проблема – в другом, – сказал Станислав. – Стоит мне только подать заявление о выезде, как сразу же я попаду под особый контроль КГБ. А это – не обычная наша милиция! Там, брат, мастера! И еще неизвестно, дадут ли мне визу, нет ли, но за одно я могу поручиться: в КГБ мгновенно перетряхнут всю мою биографию, просветят меня насквозь – как на рентгене. И на этот снимок, возможно, попадете вы все.
– Групповой рентгеновский снимок, – протяжно проговорил Наум, – какой кошмар! – И он опять усмехнулся. – Какое противоестественное явление!
– Ну, ладно, – перебил его человек в очках. – Можно, в крайнем случае, обойтись и без рентгена… За кордон ведут разные пути.
– Это – как в шпионских фильмах, что ли?
– А почему бы и нет? – сказал небрежно человек в очках. – Потолкуй-ка вот с Ованесом… Ованес, хоть и не шпион, но знает, как все это делается.
И он, поворотившись, похлопал по плечу своего соседа – жирного, смуглолицего, со сросшимися бровями, с узенькой полоской усов над пухлыми, восточными, вывороченными губами.
– Мой друг, с Кавказа. А там, учти, – границы с Турцией, с Ираном… Самые легкие, в сущности, границы!
– Не такие уж они и легкие, – разлепил Ованес толстые, лиловые свои губы. – Не преувеличивай, Григорий… Но конечно, если надо – какой разговор! Провести всегда можно. Наши люди там ходят.
– Но такой путь меня как раз и пугает, – сказал Станислав. – Я уйду – а как же семья? У меня ведь две дочери, сын. Больная жена. И к тому же – дед, еще вполне бодрый… Что же с ними со всеми будет? И, главное, что потом будет со мной?
Кожа на обритом черепе зашевелилась, покрылась потом. Лицо помрачнело.
– Оказаться на чужбине одному, – тоскливо проговорил он, – без семьи, без надежных друзей. И не зная ни языка, ни обычаев… Ох, нет. Это страшно. Это – все равно что умереть и потом заново воскреснуть – неизвестно где, когда и зачем?
И опять наполнив свой стакан, Станислав опрокинул его в горло – одним рывком, почти не глотая.
В этот момент в разговор вмешался четвертый гость – рослый, спортивного типа, со светлыми, почти белыми глазами.
– Был бы ты, Стасик, помоложе, – сказал белоглазый, – ты бы рассуждал совсем по-другому… А еще лучше, если бы ты оказался евреем, вот как наш Наум!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
А огонь, между тем, разгорался все сильней. И вдруг Николай заметил жестяную помятую кружку, валявшуюся неподалеку от костра – в грязном, талом снегу.
Он подобрал кружку, повертел ее в пальцах, понюхал. И ощутил слабый, едва уловимый, запашок чая…
«Ага! – подумал Николай. – Костер этот, стало быть, разводил не Серега. Кружки-то у него с собой не было, – он сбежал налегке! И сюда, вероятно, забрел он случайно. И кого-то встретил невзначай. Возможно даже, и чаек с ним успел попить – поначалу… Но кто же это мог быть? Кто вообще бродит ночами в дьявольском этом месте? Проклятый Холм Пляшущего! Здесь вечно происходит что-то странное, дикое…»
И невольно Николай опять оглянулся. На мгновение почудилось, что кто-то подкрадывается к нему, стоит уже за спиною.
Однако, за спиной его было пусто. Кругом царила нерушимая тишина. И все выше поднималась над тайгою заря, и все бледней и прозрачнее становились тени. Но все же безотчетное чувство тревоги, охватившее Заячью Губу, не проходило, не ослабевало.
Впервые ему стало по-настоящему страшно.
Часть вторая. Птицы всегда возвращаются к старым гнездовьям
15. Шумная вечеринка. «Выпьем за роскошную жизнь!» Западный порядок и русский бардак. «Серые Ангелы». Самый легкий вариант.
В комнате было душно, накурено. На большом обеденном столе теснились пивные и водочные бутылки, стояли тарелки с закусками. С маринованными грибами и солеными огурчиками. С копченой и вяленой рыбой. С кетовой красной икрой и осетровой черной. А также – с различными консервированными фруктами.
А вокруг стола размещалась мужская компания из пяти человек.
Гости уже успели крепко нагрузиться и теперь сидели – кто развалясь, закинув ногу на ногу и покуривая, кто облокотись о стол и лениво потягивая чаек.
Сам хозяин дома, Наум Самарский (полный, рыжеволосый, с мягкими, обвисшими щеками), возился возле радиолы, менял пластинку.
Наконец, в радиоле что-то щелкнуло, и затем полилась визгливая, нервная, надрывная музыка.
– Последняя английская новинка, – объявил Наум. – Биг-Бит! Самый западный шик!
И добавил, потирая пухлые белые ладошки:
– Давайте-ка, братцы, выпьем еще раз – за роскошную жизнь!
Сейчас же один из гостей, коренастый, грузный, с бритым наголо черепом, спросил:
– За роскошную жизнь – где? Там, на Западе, или у нас?
– Да какая тебе, Станислав, разница? – усмехнулся Наум. – В мире все ведь одинаково. Везде! Одни люди хлебают дерьмо – и таких большинство. А некоторые, удачливые, предпочитают икорку… Так выпьем за удачливых!
– Это можно, – потянулся Станислав к бутылке. – Но все же, ты не равняй… На Западе даже и дерьмо поприличней.
Он выпил и крепко сморщился.
– Ох, надоело мне наше убожество; этот наш русский бардак!
– А чем же тебе тут плохо? – спросил его другой гость, костлявый, худой, в больших квадратных очках. – Устроен ты – лучше не надо. Вот сидишь, жрешь икру столовыми ложками.
– Ах, да причем здесь икра, – возразил Станислав и бросил ложку на скатерть. – Я не о ней, я – вообще…
– Да и вообще… Служишь ты главным бухгалтером треста, зарплату получаешь огромную. И квартира тебе предоставлена со всеми удобствами. А кроме того, есть еще и дача – почти бесплатно. Это все – за счет государства! Ну и мы тоже кое-что подкидываем… Кстати, ты сколько лет уже с нами? Пять?
– Четыре с половиной года.
– Ага! Значит, у тебя, по самому скромному расчету, должно быть уже накоплено что-то около миллиончика – а то и поболее… Ведь так?
– Ну, допустим, – нахмурился Станислав, – и что? Все равно я живу, как заяц. Всех боюсь. Проклятая страна!
Все время жду, когда ночью вдруг придут – позвонят в дверь.
– Так и на Западе – в любой стране – тоже могут придти, позвонить, – воскликнул Наум. – Черный рынок везде под запретом. И за такие дела, как наши, – особенно, за такие, – по головке нигде не гладят.
– Но там хотя бы судят не очень строго. Там всегда есть возможность выкрутиться… А у нас разговор короткий. Сразу – к стенке… Помнишь дело Файбышенко и Рокотова? Вот то-то.
– Да, конечно, – медленно проговорил человек в очках, – у нас больше риска. И все гораздо сложнее… Но если уж ты так веришь в Запад – давай, отваливай! Уезжай!
– Я бы не отказался… Но – как?
– Ну, по-моему, тут все просто… Сейчас выпускают многих.
– Многих, да не всех!
– Но все-таки, уехать, при желании, можно. Надо только похлопотать, пошустрить маленько… И уж, конечно, денег жалеть нельзя. Да ведь у тебя, в этом смысле, нет никаких проблем.
– Проблема – в другом, – сказал Станислав. – Стоит мне только подать заявление о выезде, как сразу же я попаду под особый контроль КГБ. А это – не обычная наша милиция! Там, брат, мастера! И еще неизвестно, дадут ли мне визу, нет ли, но за одно я могу поручиться: в КГБ мгновенно перетряхнут всю мою биографию, просветят меня насквозь – как на рентгене. И на этот снимок, возможно, попадете вы все.
– Групповой рентгеновский снимок, – протяжно проговорил Наум, – какой кошмар! – И он опять усмехнулся. – Какое противоестественное явление!
– Ну, ладно, – перебил его человек в очках. – Можно, в крайнем случае, обойтись и без рентгена… За кордон ведут разные пути.
– Это – как в шпионских фильмах, что ли?
– А почему бы и нет? – сказал небрежно человек в очках. – Потолкуй-ка вот с Ованесом… Ованес, хоть и не шпион, но знает, как все это делается.
И он, поворотившись, похлопал по плечу своего соседа – жирного, смуглолицего, со сросшимися бровями, с узенькой полоской усов над пухлыми, восточными, вывороченными губами.
– Мой друг, с Кавказа. А там, учти, – границы с Турцией, с Ираном… Самые легкие, в сущности, границы!
– Не такие уж они и легкие, – разлепил Ованес толстые, лиловые свои губы. – Не преувеличивай, Григорий… Но конечно, если надо – какой разговор! Провести всегда можно. Наши люди там ходят.
– Но такой путь меня как раз и пугает, – сказал Станислав. – Я уйду – а как же семья? У меня ведь две дочери, сын. Больная жена. И к тому же – дед, еще вполне бодрый… Что же с ними со всеми будет? И, главное, что потом будет со мной?
Кожа на обритом черепе зашевелилась, покрылась потом. Лицо помрачнело.
– Оказаться на чужбине одному, – тоскливо проговорил он, – без семьи, без надежных друзей. И не зная ни языка, ни обычаев… Ох, нет. Это страшно. Это – все равно что умереть и потом заново воскреснуть – неизвестно где, когда и зачем?
И опять наполнив свой стакан, Станислав опрокинул его в горло – одним рывком, почти не глотая.
В этот момент в разговор вмешался четвертый гость – рослый, спортивного типа, со светлыми, почти белыми глазами.
– Был бы ты, Стасик, помоложе, – сказал белоглазый, – ты бы рассуждал совсем по-другому… А еще лучше, если бы ты оказался евреем, вот как наш Наум!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51