И капитан подумал с усмешкой: наверное, мне просто померещилось… Старею я, что ли?
И больше уже не раздумывая, не медля, он пошагал в сторону якутского стойбища.
Он направлялся в стойбище для того, чтобы увидеть шамана – и потолковать с ним о культе Священных Камней.
* * *
А тем временем Малыш – приглушив костер и покончив с воспоминаниями – опять успокоился, повеселел. Он извлек из мешка початую бутылку с водкой, краюху хлеба и колбасу. И сказал, подмигивая Портвейну:
– Давай-ка рванем еще – для сугрева! Солнце садится, и ночь, я чую, будет холодной…
– Давай, – обрадовался Портвейн. – Дело святое…
Он подождал, покуда Малыш отхлебнет из горлышка. И нетерпеливо перехватил бутылку. Сделал добрый глоток. И еще один… Отдулся, утер ладонью рот. И затем:
– Ночь, это точно, будет скверная… Главное, эта сырость проклятая. Вот, в чем беда! Надо бы, старик, перебраться куда-нибудь в другое место.
– Куда?
Малыш на миг перестал жевать и удивленно уставился на товарища.
– Чем тебе здесь плохо! Ну, правильно, сырость… Да ведь тут кругом, куда ни глянь, сплошная слякоть, грязь. Одно слово – болота! Куда ж денешься? И потом, мы же – ненадолго. Тунгус придет за нами через четыре дня.
– За это время можно плесенью покрыться, – пробормотал, кривясь, Портвейн. – А вон на том холме, наверняка, сухо! И вообще, удобно – к шахте ближе.
– Слишком уж близко.
– Но ведь нам все равно надо будет там побывать. До шахты иначе ж не доберешься… Только – через этот холм!
– Ну, что ж. И побываем… Но ночевать там – нет. Нельзя. Опасно.
– А когда мы вообще-то начнем?…
– Да завтра… Хотя, постой. Завтра у нас какое число?
– Тринадцатое.
– Ох, эту цифру я не люблю, – поежился Малыш.
– Да и я тоже, – тоскливо проговорил Портвейн.
– Ну, вот видишь… Значит, подождем до послезавтра. Но послезавтра – это уж точно!
18. Старый шаман. Встреча с рябым якутом. Неожиданная находка… Странный свет на вершине холма.
Стойбище, куда направлялся Самсонов, было довольно большим. В нем помещалось одиннадцать низких, круглых юрт, четыре «тордоха» – это высокие шалаши, покрытые оленьими шкурами, – и две бревенчатых, свежесрубленных избушки. Здесь обитали якуты-оленеводы.
Минувшей осенью якуты прикочевали сюда вслед за своими стадами и, поначалу, думали, что – ненадолго… Но затем им понравилось тут. Они освоились, привыкли. И даже начали строиться. И временное это поселение, разрастаясь, постепенно стало превращаться в маленькую деревушку.
В этих местах, в низине, на краю огромного мохового болота, оказалось много хорошего корма для оленей. Да к пастухам было тоже не худо – вблизи от приисковых магазинов… В свою очередь и приисковая администрация выигрывала от такого соседства, приобретая по сходным ценам свежее мясо. В общем, все были тут довольны. И только старшему инспектору, капитану Самсонову, хватало волнений и хлопот!…
Теперь он шагал по узкой улочке стойбища и с любопытством поглядывал по сторонам… Через дорогу, вприпрыжку, перебегал мальчуган лет десяти. Самсонов остановил его, подозвал – и спросил, пригнувшись:
– Где тут живет Нюргун, а? Я что-то забыл… Давно уже здесь не был.
– Нюргун? – проговорил мальчуган, поблескивая раскосыми кофейными глазами. – Который?
– А разве их много?
– Есть молодой и старый. Вот я тоже, Нюргун!
– Мне другой нужен, – засмеялся Самсонов. – Старый…
– Тогда иди вон в тот тордох, видишь? У входа собаки грызутся… Шаман там.
– А почему ты его зовешь шаманом? – поинтересовался капитан, – он что, разве камлает?
– Не знаю, – отвел взгляд лукавый маленький якут. – Так его многие зовут. Может, просто – дразнят?
* * *
Войдя в тордох, капитан сходу окунулся в дымную, жаркую, душную полутьму.
И в этой полутьме раздался медленный скрипучий голос:
– О! Начальник! Ну, здравствуй.
Посреди шалаша стояла небольшая железная печка. На ней посвистывал закопченный чайник. Сквозь приоткрытую дверцу печки виднелись пылающие, ярко-оранжевые угли… А рядом – на медвежьей шкуре – восседал сухощавый старик. Отсветы огня лежали на скуластом его лице, освещали короткие, росшие по краям рта, усы и редкую седую бородку.
Самсонов тотчас же узнал старого Нюргуна. И приметил он еще одну фигуру – поодаль, в глубине… Глаза его уже привыкли к полутьме. И фигура эта показалась знакомой.
– Садись, начальник, – сказал Нюргун скрипучим своим голосом. – Сейчас чай пить будем.
Старик не спросил, зачем пришел сюда капитан (спрашивать об этом гостя не полагалось!), но он явно ждал объяснений… Однако Самсонов не спешил.
Кряхтя, уселся он на расстеленные шкуры. Скрестил ноги. Поерзал, устраиваясь поудобнее. Потом выгреб из кармана горсть трубочного душистого табаку. И протянул хозяину:
– Угощайся!
– Ай, спасибо, – сказал Нюргун. – Хороший у тебя табачок. Сладкий. Медом пахнет. – И он деликатно взял с ладони Самсонова щепотку.
– А ты что же, Степан? – позвал капитан, вглядываясь в сумрак. – Ползи сюда! Подымим вместе!
И тогда в полосу света из-за печки выдвинулся человек с темным лицом, изрытым оспой и испещренным жесткими морщинами. Это был известный браконьер по кличке Рябой.
В последний раз Самсонов виделся с ним два месяца назад – в связи с находкой пропавшего самолета. Свидание их было весьма необычным; этого браконьера, нарушителя закона, капитан впервые в тот раз не штрафовал, не наказывал, а наоборот – награждал денежной премией…
И сейчас, угощая его табачком, капитан проговорил с добродушной улыбочкой:
– Я думал, ты уже на Вилюй подался – пить, веселиться… Ты же стал знаменитостью! А ты опять здесь… Или может, – решил вступить в колхоз?
– Нет, начальник, – набивая дареным табаком трубку, ответил Рябой. – Колхоз – не для меня. Я ж не пастух, я охотник.
«Хищник ты, браконьер, – подумал Самсонов, – вот ты кто!… И интересно было бы узнать: что ты сейчас делаешь в стойбище? И что тебя связывает с шаманом?»
* * *
Потом они пили крепкий, густо заваренный, черного цвета чай. Пили неторопливо, отдувались и крякали, утирали взопревшие лбы. И изредка обменивались общими малозначащими фразами о погоде, о здоровье… Говорить за чаем о конкретных делах таежный этикет строжайше запрещал!
Но наконец-то, церемония чаепития окончилась. Рябой ушел. И Самсонов приступил к делу.
– Я интересуюсь древними якутскими обычаями, – придвигаясь к старику, сказал он, – а здесь ты, пожалуй, самый крупный знаток…
– Не знаю, – пробормотал Нюргун. – Спрашивай!
– Ты мне вот что скажи… Священный камень у вас, кажется, называется «Эхекеен», не так ли?
– Так, – наклонил голову Нюргун.
– Это в переводе означает: «камень-дедушка»?
– Да… Но что ты хочешь, начальник?
– Хочу узнать, сколько таких «дедушек» находится в нашем районе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
И больше уже не раздумывая, не медля, он пошагал в сторону якутского стойбища.
Он направлялся в стойбище для того, чтобы увидеть шамана – и потолковать с ним о культе Священных Камней.
* * *
А тем временем Малыш – приглушив костер и покончив с воспоминаниями – опять успокоился, повеселел. Он извлек из мешка початую бутылку с водкой, краюху хлеба и колбасу. И сказал, подмигивая Портвейну:
– Давай-ка рванем еще – для сугрева! Солнце садится, и ночь, я чую, будет холодной…
– Давай, – обрадовался Портвейн. – Дело святое…
Он подождал, покуда Малыш отхлебнет из горлышка. И нетерпеливо перехватил бутылку. Сделал добрый глоток. И еще один… Отдулся, утер ладонью рот. И затем:
– Ночь, это точно, будет скверная… Главное, эта сырость проклятая. Вот, в чем беда! Надо бы, старик, перебраться куда-нибудь в другое место.
– Куда?
Малыш на миг перестал жевать и удивленно уставился на товарища.
– Чем тебе здесь плохо! Ну, правильно, сырость… Да ведь тут кругом, куда ни глянь, сплошная слякоть, грязь. Одно слово – болота! Куда ж денешься? И потом, мы же – ненадолго. Тунгус придет за нами через четыре дня.
– За это время можно плесенью покрыться, – пробормотал, кривясь, Портвейн. – А вон на том холме, наверняка, сухо! И вообще, удобно – к шахте ближе.
– Слишком уж близко.
– Но ведь нам все равно надо будет там побывать. До шахты иначе ж не доберешься… Только – через этот холм!
– Ну, что ж. И побываем… Но ночевать там – нет. Нельзя. Опасно.
– А когда мы вообще-то начнем?…
– Да завтра… Хотя, постой. Завтра у нас какое число?
– Тринадцатое.
– Ох, эту цифру я не люблю, – поежился Малыш.
– Да и я тоже, – тоскливо проговорил Портвейн.
– Ну, вот видишь… Значит, подождем до послезавтра. Но послезавтра – это уж точно!
18. Старый шаман. Встреча с рябым якутом. Неожиданная находка… Странный свет на вершине холма.
Стойбище, куда направлялся Самсонов, было довольно большим. В нем помещалось одиннадцать низких, круглых юрт, четыре «тордоха» – это высокие шалаши, покрытые оленьими шкурами, – и две бревенчатых, свежесрубленных избушки. Здесь обитали якуты-оленеводы.
Минувшей осенью якуты прикочевали сюда вслед за своими стадами и, поначалу, думали, что – ненадолго… Но затем им понравилось тут. Они освоились, привыкли. И даже начали строиться. И временное это поселение, разрастаясь, постепенно стало превращаться в маленькую деревушку.
В этих местах, в низине, на краю огромного мохового болота, оказалось много хорошего корма для оленей. Да к пастухам было тоже не худо – вблизи от приисковых магазинов… В свою очередь и приисковая администрация выигрывала от такого соседства, приобретая по сходным ценам свежее мясо. В общем, все были тут довольны. И только старшему инспектору, капитану Самсонову, хватало волнений и хлопот!…
Теперь он шагал по узкой улочке стойбища и с любопытством поглядывал по сторонам… Через дорогу, вприпрыжку, перебегал мальчуган лет десяти. Самсонов остановил его, подозвал – и спросил, пригнувшись:
– Где тут живет Нюргун, а? Я что-то забыл… Давно уже здесь не был.
– Нюргун? – проговорил мальчуган, поблескивая раскосыми кофейными глазами. – Который?
– А разве их много?
– Есть молодой и старый. Вот я тоже, Нюргун!
– Мне другой нужен, – засмеялся Самсонов. – Старый…
– Тогда иди вон в тот тордох, видишь? У входа собаки грызутся… Шаман там.
– А почему ты его зовешь шаманом? – поинтересовался капитан, – он что, разве камлает?
– Не знаю, – отвел взгляд лукавый маленький якут. – Так его многие зовут. Может, просто – дразнят?
* * *
Войдя в тордох, капитан сходу окунулся в дымную, жаркую, душную полутьму.
И в этой полутьме раздался медленный скрипучий голос:
– О! Начальник! Ну, здравствуй.
Посреди шалаша стояла небольшая железная печка. На ней посвистывал закопченный чайник. Сквозь приоткрытую дверцу печки виднелись пылающие, ярко-оранжевые угли… А рядом – на медвежьей шкуре – восседал сухощавый старик. Отсветы огня лежали на скуластом его лице, освещали короткие, росшие по краям рта, усы и редкую седую бородку.
Самсонов тотчас же узнал старого Нюргуна. И приметил он еще одну фигуру – поодаль, в глубине… Глаза его уже привыкли к полутьме. И фигура эта показалась знакомой.
– Садись, начальник, – сказал Нюргун скрипучим своим голосом. – Сейчас чай пить будем.
Старик не спросил, зачем пришел сюда капитан (спрашивать об этом гостя не полагалось!), но он явно ждал объяснений… Однако Самсонов не спешил.
Кряхтя, уселся он на расстеленные шкуры. Скрестил ноги. Поерзал, устраиваясь поудобнее. Потом выгреб из кармана горсть трубочного душистого табаку. И протянул хозяину:
– Угощайся!
– Ай, спасибо, – сказал Нюргун. – Хороший у тебя табачок. Сладкий. Медом пахнет. – И он деликатно взял с ладони Самсонова щепотку.
– А ты что же, Степан? – позвал капитан, вглядываясь в сумрак. – Ползи сюда! Подымим вместе!
И тогда в полосу света из-за печки выдвинулся человек с темным лицом, изрытым оспой и испещренным жесткими морщинами. Это был известный браконьер по кличке Рябой.
В последний раз Самсонов виделся с ним два месяца назад – в связи с находкой пропавшего самолета. Свидание их было весьма необычным; этого браконьера, нарушителя закона, капитан впервые в тот раз не штрафовал, не наказывал, а наоборот – награждал денежной премией…
И сейчас, угощая его табачком, капитан проговорил с добродушной улыбочкой:
– Я думал, ты уже на Вилюй подался – пить, веселиться… Ты же стал знаменитостью! А ты опять здесь… Или может, – решил вступить в колхоз?
– Нет, начальник, – набивая дареным табаком трубку, ответил Рябой. – Колхоз – не для меня. Я ж не пастух, я охотник.
«Хищник ты, браконьер, – подумал Самсонов, – вот ты кто!… И интересно было бы узнать: что ты сейчас делаешь в стойбище? И что тебя связывает с шаманом?»
* * *
Потом они пили крепкий, густо заваренный, черного цвета чай. Пили неторопливо, отдувались и крякали, утирали взопревшие лбы. И изредка обменивались общими малозначащими фразами о погоде, о здоровье… Говорить за чаем о конкретных делах таежный этикет строжайше запрещал!
Но наконец-то, церемония чаепития окончилась. Рябой ушел. И Самсонов приступил к делу.
– Я интересуюсь древними якутскими обычаями, – придвигаясь к старику, сказал он, – а здесь ты, пожалуй, самый крупный знаток…
– Не знаю, – пробормотал Нюргун. – Спрашивай!
– Ты мне вот что скажи… Священный камень у вас, кажется, называется «Эхекеен», не так ли?
– Так, – наклонил голову Нюргун.
– Это в переводе означает: «камень-дедушка»?
– Да… Но что ты хочешь, начальник?
– Хочу узнать, сколько таких «дедушек» находится в нашем районе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51