Нашарил в темноте папиросы. Закурил. И подумал, вдыхая благодатный, успокаивающий дым:
«Вот же, чертовщина! Этот голос… Он мне знаком! Ну да, конечно, я же слышал голос Самурая – голос „серого палача“… Но что бы мог означать такой сон? К чему бы это?»
По своей натуре, по складу характера, Николай Заячья Губа являлся сугубым рационалистом. Он был далек от всякой мистики. И ни во что не верил. Но все-таки инстинкту своему он доверял, давно привык на него полагаться и, покурив, подумав, – пришел к выводу: скорее всего, алмазы и впрямь упрятаны плохо. Вчера, впопыхах, он на это не обратил внимания. А сейчас вот пришел сигнал…
«Мы положили мешки за третьей рудничной стойкой, – одеваясь, продолжал он размышлять, – а следовало бы – подальше! За пятой, или за шестой… Там, в самой глубине, действительно страшновато. Но там-то как раз и надежнее всего. И если уж я сам забоялся – вряд ли туда сунется кто-нибудь другой!»
– Эй ты, сурок, – толкнул он Ивана, – проснись.
– А? – Иван шевельнулся – но глаз не открыл. – Что?
– Пойдем в шахту!
– Зачем?
– Надо еще немножко поработать.
– Ну тебя к черту, – проворчал Иван. – Который теперь час?
– Ровно три.
– Ну, так и не мешай спать… Проваливай! Если нужно – поработаем утром.
Иван отвернулся лицом к стене и снова захрапел. А Николай стал натягивать сапоги. Он все-таки решил сходить в шахту!
Вскоре Николай уже пробирался под землей, по наклонной штольне. И он не видел, не знал, что на поверхности произошли кое-какие изменения.
Там, наверху, возле барака, появились две тени. Две неясные фигуры. И одна из них прошептала:
– Гляди, Малыш, дверь-то не заперта!
И другая, высокая фигура, ответила – тоже, шепотом:
– Они тут, падлы, совсем уж обнаглели… А ну – отворяй!
* * *
– Опять ты, – протяжно, сонно, не размыкая глаз, сказал Иван, – когда ж ты, ядрена мать, угомонишься? Я ведь сказал: утром…
– А ну, вставай! Живо! – услышал он. – И не вздумай шуметь.
Иван приоткрыл глаза. Увидел каких-то неизвестных людей. И на мгновение зажмурился – так страшны показались ему эти новые, невесть откуда взявшиеся, склонившиеся над ним лица.
– Кто вы? – погодя, спросил он. – Что вам надо?
– Где твои друзья? – Малыш пригнулся, упираясь ладонями в колени. – Отвечай, только – тихо!
– Какие друзья?
– Ну, все остальные… Кто здесь еще живет?
– Еще – Заячья Губа, – тихо проговорил Иван, – больше никого нету.
– А Интеллигент?
– В поселке – как обычно. Здесь он никогда не ночует.
– А этот тип – Заячья Губа, – вмешался в разговор Портвейн, – куда же он-то подевался?
– Хрен его знает… Ушел.
– Когда?
– Вроде бы недавно.
– И куда – ты, конечно, не знаешь? Даже не догадываешься? А?
– Да ведь я же спал! Он что-то лопотал – только я не понял толком. Не запомнил… Но чего же вы хотите?
К нему вплотную придвинулась обезьянья, ухмыляющаяся рожа Портвейна.
– Мы хотим знать, во-первых, – где люди? И, во-вторых, – где алмазы?
– Людей нету, – растерянно сказал Иван, – вы же сами видите.
– А камни?
– Так что ж камни. Тут их тоже нема. Они в другом месте.
– Где?
– Внизу где-то, в шахте…
– Ты точно говори – где?
– Видит Бог, не знаю.
– Как так? Кто же их прятал?
– Заячья Губа.
– А ты?
– Я все время в бараке оставался.
– Выходит, твой друг тебе не доверяет? – скривил губу Портвейн.
– Нет, почему? Каждый из нас занимался своим делом. Никола внизу шуровал, а я сторожил наверху.
– Ну, вот что, хватит! – прорычал тогда Малыш. – Надоело! Сейчас ты у меня все скажешь – как на духу, как в церкви.
И прикрыв рот Ивана одной рукой, Малыш хлестко ударил другою – по его щекам, по глазам, по скулам… Ударил несколько раз. Иван захрипел, задергался. Из рассеченной его брови потекла темная струйка крови.
И, вероятно, вид этой крови как-то по-особому подействовал на Портвейна. Неожиданно тот встрепенулся, взвизгнул. И навалился на Ивана, раздирая его одежду, рвя ногтями кожу на его груди, на животе…
Возня эта продолжалась минуты две. Потом Портвейн утих. Оh запыхался и сильно вспотел. От него шел острый чесночный запах. Отстранясь от Ивана, он сказал, отдуваясь:
– Эй, Малыш, убери-ка руку! Ты ему дышать не даешь.
– Так он же вопить начнет…
– Вряд ли начнет. – Портвейн присмотрелся к Ивану. – Кажется, он вообще уже не дышит.
– Неужто помер? – удивился Малыш. – Ай-яй… Не вовремя.
– Да нет, просто сомлел, обеспамятовал. Дай-ка воды! Вон там, в углу, бочка, – видишь?
Тотчас же появилась вода. Малыш притащил из угла всю бочку. И половину ее вылил на. лежащего. И затем Иван вздохнул, закашлялся, слабо застонал.
Взгляд его, поначалу мутный и бессмысленный, постепенно прояснился. Лицо перекосилось, как от безмолвного плача. Почерневшие губы раскрылись. И хриплым, надорванным голосом, Иван произнес:
– Не бейте. Я все скажу.
– Ну, вот и порядочек, – ухмыльнулся Малыш, – так бы и надо было – сразу… Так где же камешки? Действительно – в шахте?
– Да. Нужно пройти немного по главной штольне и свернуть в правый штрек. И там, за третьей по счету стойкой, они и лежат – все наши мешки.
– Ого! – Малыш присвистнул. – У вас уже целые мешки? Ну, лады.
И он поворотился к товарищу.
– Кто ж туда пойдет? Ты или я, или оба – вместе?
– Давай, уж лучше – я, – предложил Портвейн, распустив по лицу умильные морщины. – Я мальчик юркий, проворный. А ты – как слон. Еще застрянешь там где-нибудь… Сиди-ка лучше здесь и карауль этого типа. Я ему не очень-то доверяю.
– Я говорю правду, – прохрипел Иван, – чего уж теперь скрывать!
– Ты знаешь, каков главный закон коммунистической партии? – игриво спросил его Портвейн.
– Н-нет…
– Главный закон: «доверяй – но проверяй!» Понял? Вот то-то. Мы, хоть и не коммунисты, но законы знаем, чтим.
* * *
Николай Заячья Губа, спустившись в шахту, сразу же понял: товар, в самом деле, «упрятан плохо»!… Инстинкт не обманул его. И он начал действовать. Перетащил на новое место мешки, старательно замаскировал их, засыпал кусками мелкой породы. И ушел только тогда, когда убедился: все сделано чисто, надежно.
Выбравшись снова на поверхность, Николай посмотрел на темный силуэт барака… Теперь можно было бы, пожалуй, спокойно отдохнуть, уснуть.
Но вместо того, чтобы направиться к дому, он вдруг круто поворотил в сторону.
И в этот-то момент, возле шахтной воронки, как раз и появилась тощая, сутулая фигура Портвейна. Так что они чуть-чуть не столкнулись – и разминулись прямо-таки чудом!
Николая увело в сторону от дома все то же безотчетное чувство тревоги, которое пробудилось в нем ночью, во сне – и до сих пор еще не ослабело, не кончилось… «Нужно пройтись по всему участку», – подумал он.
Он углубился в кусты ивняка, росшие по краю болота. И медленно, пригибаясь, пошел, раздвигая руками сырые спутанные ветви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
«Вот же, чертовщина! Этот голос… Он мне знаком! Ну да, конечно, я же слышал голос Самурая – голос „серого палача“… Но что бы мог означать такой сон? К чему бы это?»
По своей натуре, по складу характера, Николай Заячья Губа являлся сугубым рационалистом. Он был далек от всякой мистики. И ни во что не верил. Но все-таки инстинкту своему он доверял, давно привык на него полагаться и, покурив, подумав, – пришел к выводу: скорее всего, алмазы и впрямь упрятаны плохо. Вчера, впопыхах, он на это не обратил внимания. А сейчас вот пришел сигнал…
«Мы положили мешки за третьей рудничной стойкой, – одеваясь, продолжал он размышлять, – а следовало бы – подальше! За пятой, или за шестой… Там, в самой глубине, действительно страшновато. Но там-то как раз и надежнее всего. И если уж я сам забоялся – вряд ли туда сунется кто-нибудь другой!»
– Эй ты, сурок, – толкнул он Ивана, – проснись.
– А? – Иван шевельнулся – но глаз не открыл. – Что?
– Пойдем в шахту!
– Зачем?
– Надо еще немножко поработать.
– Ну тебя к черту, – проворчал Иван. – Который теперь час?
– Ровно три.
– Ну, так и не мешай спать… Проваливай! Если нужно – поработаем утром.
Иван отвернулся лицом к стене и снова захрапел. А Николай стал натягивать сапоги. Он все-таки решил сходить в шахту!
Вскоре Николай уже пробирался под землей, по наклонной штольне. И он не видел, не знал, что на поверхности произошли кое-какие изменения.
Там, наверху, возле барака, появились две тени. Две неясные фигуры. И одна из них прошептала:
– Гляди, Малыш, дверь-то не заперта!
И другая, высокая фигура, ответила – тоже, шепотом:
– Они тут, падлы, совсем уж обнаглели… А ну – отворяй!
* * *
– Опять ты, – протяжно, сонно, не размыкая глаз, сказал Иван, – когда ж ты, ядрена мать, угомонишься? Я ведь сказал: утром…
– А ну, вставай! Живо! – услышал он. – И не вздумай шуметь.
Иван приоткрыл глаза. Увидел каких-то неизвестных людей. И на мгновение зажмурился – так страшны показались ему эти новые, невесть откуда взявшиеся, склонившиеся над ним лица.
– Кто вы? – погодя, спросил он. – Что вам надо?
– Где твои друзья? – Малыш пригнулся, упираясь ладонями в колени. – Отвечай, только – тихо!
– Какие друзья?
– Ну, все остальные… Кто здесь еще живет?
– Еще – Заячья Губа, – тихо проговорил Иван, – больше никого нету.
– А Интеллигент?
– В поселке – как обычно. Здесь он никогда не ночует.
– А этот тип – Заячья Губа, – вмешался в разговор Портвейн, – куда же он-то подевался?
– Хрен его знает… Ушел.
– Когда?
– Вроде бы недавно.
– И куда – ты, конечно, не знаешь? Даже не догадываешься? А?
– Да ведь я же спал! Он что-то лопотал – только я не понял толком. Не запомнил… Но чего же вы хотите?
К нему вплотную придвинулась обезьянья, ухмыляющаяся рожа Портвейна.
– Мы хотим знать, во-первых, – где люди? И, во-вторых, – где алмазы?
– Людей нету, – растерянно сказал Иван, – вы же сами видите.
– А камни?
– Так что ж камни. Тут их тоже нема. Они в другом месте.
– Где?
– Внизу где-то, в шахте…
– Ты точно говори – где?
– Видит Бог, не знаю.
– Как так? Кто же их прятал?
– Заячья Губа.
– А ты?
– Я все время в бараке оставался.
– Выходит, твой друг тебе не доверяет? – скривил губу Портвейн.
– Нет, почему? Каждый из нас занимался своим делом. Никола внизу шуровал, а я сторожил наверху.
– Ну, вот что, хватит! – прорычал тогда Малыш. – Надоело! Сейчас ты у меня все скажешь – как на духу, как в церкви.
И прикрыв рот Ивана одной рукой, Малыш хлестко ударил другою – по его щекам, по глазам, по скулам… Ударил несколько раз. Иван захрипел, задергался. Из рассеченной его брови потекла темная струйка крови.
И, вероятно, вид этой крови как-то по-особому подействовал на Портвейна. Неожиданно тот встрепенулся, взвизгнул. И навалился на Ивана, раздирая его одежду, рвя ногтями кожу на его груди, на животе…
Возня эта продолжалась минуты две. Потом Портвейн утих. Оh запыхался и сильно вспотел. От него шел острый чесночный запах. Отстранясь от Ивана, он сказал, отдуваясь:
– Эй, Малыш, убери-ка руку! Ты ему дышать не даешь.
– Так он же вопить начнет…
– Вряд ли начнет. – Портвейн присмотрелся к Ивану. – Кажется, он вообще уже не дышит.
– Неужто помер? – удивился Малыш. – Ай-яй… Не вовремя.
– Да нет, просто сомлел, обеспамятовал. Дай-ка воды! Вон там, в углу, бочка, – видишь?
Тотчас же появилась вода. Малыш притащил из угла всю бочку. И половину ее вылил на. лежащего. И затем Иван вздохнул, закашлялся, слабо застонал.
Взгляд его, поначалу мутный и бессмысленный, постепенно прояснился. Лицо перекосилось, как от безмолвного плача. Почерневшие губы раскрылись. И хриплым, надорванным голосом, Иван произнес:
– Не бейте. Я все скажу.
– Ну, вот и порядочек, – ухмыльнулся Малыш, – так бы и надо было – сразу… Так где же камешки? Действительно – в шахте?
– Да. Нужно пройти немного по главной штольне и свернуть в правый штрек. И там, за третьей по счету стойкой, они и лежат – все наши мешки.
– Ого! – Малыш присвистнул. – У вас уже целые мешки? Ну, лады.
И он поворотился к товарищу.
– Кто ж туда пойдет? Ты или я, или оба – вместе?
– Давай, уж лучше – я, – предложил Портвейн, распустив по лицу умильные морщины. – Я мальчик юркий, проворный. А ты – как слон. Еще застрянешь там где-нибудь… Сиди-ка лучше здесь и карауль этого типа. Я ему не очень-то доверяю.
– Я говорю правду, – прохрипел Иван, – чего уж теперь скрывать!
– Ты знаешь, каков главный закон коммунистической партии? – игриво спросил его Портвейн.
– Н-нет…
– Главный закон: «доверяй – но проверяй!» Понял? Вот то-то. Мы, хоть и не коммунисты, но законы знаем, чтим.
* * *
Николай Заячья Губа, спустившись в шахту, сразу же понял: товар, в самом деле, «упрятан плохо»!… Инстинкт не обманул его. И он начал действовать. Перетащил на новое место мешки, старательно замаскировал их, засыпал кусками мелкой породы. И ушел только тогда, когда убедился: все сделано чисто, надежно.
Выбравшись снова на поверхность, Николай посмотрел на темный силуэт барака… Теперь можно было бы, пожалуй, спокойно отдохнуть, уснуть.
Но вместо того, чтобы направиться к дому, он вдруг круто поворотил в сторону.
И в этот-то момент, возле шахтной воронки, как раз и появилась тощая, сутулая фигура Портвейна. Так что они чуть-чуть не столкнулись – и разминулись прямо-таки чудом!
Николая увело в сторону от дома все то же безотчетное чувство тревоги, которое пробудилось в нем ночью, во сне – и до сих пор еще не ослабело, не кончилось… «Нужно пройтись по всему участку», – подумал он.
Он углубился в кусты ивняка, росшие по краю болота. И медленно, пригибаясь, пошел, раздвигая руками сырые спутанные ветви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51