Да, да. Ятут улавливаю некую связь… Пакет, бесспорно, похитили – и это дало толчок ко всем последующим событиям.
– А кто, собственно, обнаружил упавший самолет?
– Один здешний охотник, якут.
Кравцов произнес это – и умолк, задумался. И потом:
– Черт возьми! Мы все как-то забыли о нем… А ведь он же единственный, кто может дать хоть какие-то разъяснения.
– Вопрос в том, захочет ли он их дать, – проговорил с Усмешечкой Сидорчук.
– Ну, это-то как раз не вопрос, – отмахнулся Кравцов. – Если надо – заставим. Главное, найти его побыстрее!
– А где он обретается?
– Точно неизвестно. Он же охотник, бродяга. Но капитан не так давно говорил, что видел этого типа в ближайшем стойбище, у шамана… Вот оттуда мы и начнем поиск!
* * *
Поиск этот, однако, желаемого результата не принес. Рябой якут исчез. И никто в стойбище не мог объяснить – куда… Старый шаман, Нюргун, на все вопросы отвечал медлительным, скрипучим своим голосом:
– Был здесь – верно. Но потом ушел. Куда – не знаю. Своего дома у Степана нет. Живет в тайге, а тайга большая!
И председатель колхоза Аким тоже не смог сказать ничего вразумительного.
– Степан никогда не оставляет прямого следа, – заявил он, – все время кружит, петляет, – как хорек… Но все же, учтите. Началась большая охота! Так что искать его, по-моему, надо теперь среди болот, на тайных охотничьих тропах.
Лейтанант Сидорчук спросил у Кравцова – когда они покинули стойбище:
– Вы эти тропы знаете?
– Да как вам сказать, – угрюмо ответил Кравцов, – знаю некоторые, но – плохо, мало… Охотники засекречивают их, чужим не показывают… Вот старик Самсонов знал здесь все! Он же был для якутов – своим!
– Ну, и что же вы собираетесь предпринять?
– Так что ж мне остается? Буду продолжать розыск… Рано или поздно, Степан все равно заловится! Из пределов района он уйти еще не успел. Вероятно, таится где-нибудь, прячется неподалеку…
– Лежит где-нибудь в кустах, – добавил лейтенант, – покуривает и смеется над нами, дураками!
* * *
Степан и действительно лежал в кустах, – в семи километрах от стойбища. Но было ему сейчас не до смеха. И курить он не мог. Он вообще не мог шевелиться; даже пальцем двинуть был не в силах…
Все суставы его рук и ног, все сочленения и хрящи, были перебиты, раздроблены. Тело его представляло как бы студенистую массу. И единственное, что он мог, это только дышать – но с трудом. Глядеть – но сквозь зыбкую поволоку слез. И думать, – преодолевая боль и головокружение.
И он лежал так и думал, перебирая в памяти подробности недавних событий.
Все поначалу шло хорошо, шло – как надо! Он ловко выследил Заячью Губу. И вовремя сумел извлечь из его нутра бесценную записку… Пропитанная кровью и желудочной слизью, бумажка эта все-таки уцелела! Спасло ее то обстоятельство, что она была скатана в тугой плотный шарик. И уцелел также и текст записки, – ибо он был начертан карандашом не химическим, а простым, графитным… А ведь графит не боится ни влаги, ни кислоты. Он очень стоек, графит. Как-никак это – близкий родственник алмаза!
Да, все, в сущности получилось неплохо. Степан быстро разыскал мешки с камнями. И выволок их из шахты. И сбежав по откосу вниз, в болото, – побрел по зыбким, моховым кочкам.
Рябой якут шел тайной, путанной тропкой, которую он сам же и проложил в позапрошлом году. И он был твердо уверен, что никто, кроме него, об этом пути не знает!
Но оказалось, что знал еще кто-то…
Внезапно в тумане послышался тихий свист. Взметнулся, раскручиваясь, ременной аркан. И Рябой почувствовал, как плечи его сдавила тугая петля.
Последовал резкий рывок. Рябой поскользнулся и упал. И сейчас же его окружили какие-то люди. Все произошло столь стремительно, что он даже и разглядеть-то не успел нападавших. Но все же понял, угадал, что это были якуты.
Потом на него обрушились удары – и он закричал от нестерпимой боли. Били безжалостно, деловито и с разных сторон. Степан почувствовал, как захрустели его кости… И потерял сознание.
А когда он очнулся, то людей вокруг него не было. И не было мешков с камнями. И ночь уже кончилась; над сырыми болотными зарослями восходила веселая, румяная заря.
* * *
Степан лежал на спине – на широкой выпуклой кочке. Перебитые его ноги утопали в грязи. И руки тоже свисали по краям этой кочки, как плети.
Он был совершенно беспомощен, парализован. И сознавал, что умирает. И понимал также и то, что конец его будет долгим, мучительным… Кто-то, зачем-то, обрек его на страшную, так называемую «мягкую смерть».
Этот способ медленного убийства сохранился на Севере с древнейших, незапамятных пор. Он применялся, обычно, шаманами. И всегда – крайне редко. В тех исключительных случаях, когда надо было принести особую, ритуальную жертву…
Сущность данного ритуала заключалась в том, что «жертву», вроде бы, вовсе и не убивали; ее просто лишали возможности двигаться. В таком виде ее дарили болотным могущественным духам!
Духи могли не принять такого подарка – отвергнуть его. Или же наоборот, – одобрить и пожрать… И они, как правило, с огромным удовольствием пожирали эти жертвы!
Пожирали, так сказать, – живьем… И в этом был свой, мистический смысл. Ибо духам потребна не только плоть, но также и душа. А душа, как известно, обитать в мертвом теле не может.
Рябой якут был человеком, напрочь лишенным всякой сентиментальности. Он никогда никого не жалел (в том числе и себя самого!). Но сейчас он, может быть, впервые в жизни, испытал горькую обиду и жалость к себе. «За что меня так? – думал он, – почему? И кому это могло бы понадобиться?»
А свет становился все ярче, пронзительней. Туман постепенно развеялся. Проглянуло небо. Оно было чистым, безоблачным, – красным снизу и голубым вверху. И там, в бездонной голубизне, черными пунктирами тянулись перелетные птицы.
Денек обещал быть добрым, солнечным… И к Рябому пришла утешительная мысль: «При дневном свете духи успокаиваются, уходят в тину, в глубину… Так, может быть, мне теперь повезет, и я смогу умереть спокойно, своей смертью? Еще до наступления темноты?»
Но очень быстро надежда эта погасла. И Рябого вновь захлестнула волна страха и смертной тоски.
* * *
Скосив глаза (вертеть головой Степан ведь не мог!), он заметил с правой стороны неясные очертания какого-то животного.
Лохматое, не очень большое, – похожее на росомаху – животное это возникло из болотной мути. И на мгновение замерло, застыло, обратясь как бы в темную замшелую корягу. Затем коряга шевельнулась. И осторожно – короткими рывками – двинулась прямо к Степану.
Блеснули два зеленых огонька – два круглых, ледяных, немигающих глаза… Степан захотел грозно крикнуть, отпугнуть беду. Но из горла его, сведенного судорогой ужаса, вырвался только слабый, болезненный хрип.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– А кто, собственно, обнаружил упавший самолет?
– Один здешний охотник, якут.
Кравцов произнес это – и умолк, задумался. И потом:
– Черт возьми! Мы все как-то забыли о нем… А ведь он же единственный, кто может дать хоть какие-то разъяснения.
– Вопрос в том, захочет ли он их дать, – проговорил с Усмешечкой Сидорчук.
– Ну, это-то как раз не вопрос, – отмахнулся Кравцов. – Если надо – заставим. Главное, найти его побыстрее!
– А где он обретается?
– Точно неизвестно. Он же охотник, бродяга. Но капитан не так давно говорил, что видел этого типа в ближайшем стойбище, у шамана… Вот оттуда мы и начнем поиск!
* * *
Поиск этот, однако, желаемого результата не принес. Рябой якут исчез. И никто в стойбище не мог объяснить – куда… Старый шаман, Нюргун, на все вопросы отвечал медлительным, скрипучим своим голосом:
– Был здесь – верно. Но потом ушел. Куда – не знаю. Своего дома у Степана нет. Живет в тайге, а тайга большая!
И председатель колхоза Аким тоже не смог сказать ничего вразумительного.
– Степан никогда не оставляет прямого следа, – заявил он, – все время кружит, петляет, – как хорек… Но все же, учтите. Началась большая охота! Так что искать его, по-моему, надо теперь среди болот, на тайных охотничьих тропах.
Лейтанант Сидорчук спросил у Кравцова – когда они покинули стойбище:
– Вы эти тропы знаете?
– Да как вам сказать, – угрюмо ответил Кравцов, – знаю некоторые, но – плохо, мало… Охотники засекречивают их, чужим не показывают… Вот старик Самсонов знал здесь все! Он же был для якутов – своим!
– Ну, и что же вы собираетесь предпринять?
– Так что ж мне остается? Буду продолжать розыск… Рано или поздно, Степан все равно заловится! Из пределов района он уйти еще не успел. Вероятно, таится где-нибудь, прячется неподалеку…
– Лежит где-нибудь в кустах, – добавил лейтенант, – покуривает и смеется над нами, дураками!
* * *
Степан и действительно лежал в кустах, – в семи километрах от стойбища. Но было ему сейчас не до смеха. И курить он не мог. Он вообще не мог шевелиться; даже пальцем двинуть был не в силах…
Все суставы его рук и ног, все сочленения и хрящи, были перебиты, раздроблены. Тело его представляло как бы студенистую массу. И единственное, что он мог, это только дышать – но с трудом. Глядеть – но сквозь зыбкую поволоку слез. И думать, – преодолевая боль и головокружение.
И он лежал так и думал, перебирая в памяти подробности недавних событий.
Все поначалу шло хорошо, шло – как надо! Он ловко выследил Заячью Губу. И вовремя сумел извлечь из его нутра бесценную записку… Пропитанная кровью и желудочной слизью, бумажка эта все-таки уцелела! Спасло ее то обстоятельство, что она была скатана в тугой плотный шарик. И уцелел также и текст записки, – ибо он был начертан карандашом не химическим, а простым, графитным… А ведь графит не боится ни влаги, ни кислоты. Он очень стоек, графит. Как-никак это – близкий родственник алмаза!
Да, все, в сущности получилось неплохо. Степан быстро разыскал мешки с камнями. И выволок их из шахты. И сбежав по откосу вниз, в болото, – побрел по зыбким, моховым кочкам.
Рябой якут шел тайной, путанной тропкой, которую он сам же и проложил в позапрошлом году. И он был твердо уверен, что никто, кроме него, об этом пути не знает!
Но оказалось, что знал еще кто-то…
Внезапно в тумане послышался тихий свист. Взметнулся, раскручиваясь, ременной аркан. И Рябой почувствовал, как плечи его сдавила тугая петля.
Последовал резкий рывок. Рябой поскользнулся и упал. И сейчас же его окружили какие-то люди. Все произошло столь стремительно, что он даже и разглядеть-то не успел нападавших. Но все же понял, угадал, что это были якуты.
Потом на него обрушились удары – и он закричал от нестерпимой боли. Били безжалостно, деловито и с разных сторон. Степан почувствовал, как захрустели его кости… И потерял сознание.
А когда он очнулся, то людей вокруг него не было. И не было мешков с камнями. И ночь уже кончилась; над сырыми болотными зарослями восходила веселая, румяная заря.
* * *
Степан лежал на спине – на широкой выпуклой кочке. Перебитые его ноги утопали в грязи. И руки тоже свисали по краям этой кочки, как плети.
Он был совершенно беспомощен, парализован. И сознавал, что умирает. И понимал также и то, что конец его будет долгим, мучительным… Кто-то, зачем-то, обрек его на страшную, так называемую «мягкую смерть».
Этот способ медленного убийства сохранился на Севере с древнейших, незапамятных пор. Он применялся, обычно, шаманами. И всегда – крайне редко. В тех исключительных случаях, когда надо было принести особую, ритуальную жертву…
Сущность данного ритуала заключалась в том, что «жертву», вроде бы, вовсе и не убивали; ее просто лишали возможности двигаться. В таком виде ее дарили болотным могущественным духам!
Духи могли не принять такого подарка – отвергнуть его. Или же наоборот, – одобрить и пожрать… И они, как правило, с огромным удовольствием пожирали эти жертвы!
Пожирали, так сказать, – живьем… И в этом был свой, мистический смысл. Ибо духам потребна не только плоть, но также и душа. А душа, как известно, обитать в мертвом теле не может.
Рябой якут был человеком, напрочь лишенным всякой сентиментальности. Он никогда никого не жалел (в том числе и себя самого!). Но сейчас он, может быть, впервые в жизни, испытал горькую обиду и жалость к себе. «За что меня так? – думал он, – почему? И кому это могло бы понадобиться?»
А свет становился все ярче, пронзительней. Туман постепенно развеялся. Проглянуло небо. Оно было чистым, безоблачным, – красным снизу и голубым вверху. И там, в бездонной голубизне, черными пунктирами тянулись перелетные птицы.
Денек обещал быть добрым, солнечным… И к Рябому пришла утешительная мысль: «При дневном свете духи успокаиваются, уходят в тину, в глубину… Так, может быть, мне теперь повезет, и я смогу умереть спокойно, своей смертью? Еще до наступления темноты?»
Но очень быстро надежда эта погасла. И Рябого вновь захлестнула волна страха и смертной тоски.
* * *
Скосив глаза (вертеть головой Степан ведь не мог!), он заметил с правой стороны неясные очертания какого-то животного.
Лохматое, не очень большое, – похожее на росомаху – животное это возникло из болотной мути. И на мгновение замерло, застыло, обратясь как бы в темную замшелую корягу. Затем коряга шевельнулась. И осторожно – короткими рывками – двинулась прямо к Степану.
Блеснули два зеленых огонька – два круглых, ледяных, немигающих глаза… Степан захотел грозно крикнуть, отпугнуть беду. Но из горла его, сведенного судорогой ужаса, вырвался только слабый, болезненный хрип.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51