Может, Моа права. Может, нужно просто радоваться каждой удаче и надеяться на лучшее…
Турпан помнил тот день, когда они познакомились, словно это было вчера. А годы, которые были до этой встречи, хотя и не стерлись из памяти, но сильно потускнели и словно бы выцвели. У него всегда был талант делить свою жизнь на отдельные этапы, отсекать прошлое и делать вид, будто все это происходило не с ним.
Именно так Турпан поступил, когда убежал из дома в далеком детстве. Ему не нравилась его жизнь, и он изменил ее. И хотя он был тогда совсем мальчишкой, это решение далось ему без малейшего труда. Родители никогда не обижали его и делали для сына все, что могли, но они жили в жестоком мире и семья постоянно голодала. А маленький Турпан восторженно слушал россказни о дальних районах, где жизнь куда лучше, где к выродкам относятся с таким же уважением, как к нормальным людям. Однажды через их сектор проходил какой-то бродяга. Он без умолку расписывал удивительные приключения и великолепные возможности, которые якобы ждут любого где-то на далеких территориях. Его рассказы совершенно очаровали Турпана, и он ушел вместе с бродягой, не попрощавшись с родителями и с теми немногими друзьями, кому еще доверял.
Разумеется, рассказы бродяги оказались просто небылицами. В конце концов Турпан понял: дело не в районе, дело в самом Орокосе. Но город – это единственное место во вселенной, где можно жить. Покинуть его невозможно, да и нет за горизонтом ничего, кроме бесконечного океана. И Турпану ничего не оставалось, кроме как смириться с этим и научиться в нем выживать.
Когда их с бродягой пути разошлись, Турпан оказался в другом гетто, не намного лучше, чем то, где он вырос. Он подумывал вернуться домой, однако после его побега пронеслось множество вероятностных штормов и он не был уверен, что найдет дорогу. То есть попытаться было можно, но ему туда не так уж и хотелось. Прошлое – это прошлое; ни к чему в него возвращаться.
Однажды двое знакомых парней решили ограбить роскошный старый дом и предложили Турпану постоять на стреме. Он согласился, и кража удалась. Спустя какое-то время они снова попросили его о том же, а когда и это предприятие закончилось благополучно, отвели его к Анье-Джакане. Тучной атаманше Турпан понравился, и она предложила ему свое покровительство в обмен на долю в награбленном. Вот так он стал вором.
Совесть Турпана не мучила. Суровая школа жизни заставила его усвоить одно-единственное непререкаемое правило: думать прежде всего о себе. Чтобы выжить, необходимо быть эгоистом. Он знал, разумеется, что чужое брать нехорошо, но для него это были лишь пустые слова, которые к нему никак не относились. Ему нужны деньги, а у других людей они есть. Если у него хватает сообразительности, чтобы отнять деньги, а у его жертв – глупости, чтобы ему это позволить, так почему бы и нет? В гетто каждый за себя, будь то мужчина, женщина или ребенок.
Моа никогда так не считала. Возможно, именно это и привлекало Турпана в ней. Он не хотел быть таким безжалостным, но заставил свое сердце ожесточиться, потому что считал, что иначе в этом мире нельзя. А приступы доброты, которые то и дело накатывали на Моа, возвращали ему веру в людей, в то, что жизнь не обязательно должна быть такой, какая есть, что кого-то еще можно спасти. Даже его.
Воровское ремесло давалось ему легко, у Турпана обнаружился к нему талант. Не будь этого дара, он бы не выжил, когда во время вероятношторма вдруг обнаружил, что не может дышать. Турпан в компании других воров тогда как раз шел добывать кое-какое оборудование Протектората со складов на берегу канала. Когда с Турпаном случилось несчастье, его сообщники, не придумав ничего лучше, повернули назад и отнесли его к атаманше.
Анья-Джакана сказала, что может ему помочь, но не бесплатно. Умирающий, отчаявшийся Турпан готов был согласиться на все, что угодно. И они заключили сделку: атаманша дала ему респиратор под огромные проценты. Он так и не расплатился с этим долгом и не надеялся расплатиться. Проценты накапливались быстрее, чем он успевал воровать. Однако Анья-Джакана и не нуждалась в деньгах, ей нужны были его услуги.
Он боялся атаманшу, страх удерживал его у нее на службе. А теперь Турпан сбежал. Он больше никогда не сможет вернуться в гетто. Он пустился в свободное плавание. Одно хорошо – он странствует в этом плавании вместе с Моа.
Турпан дежурил у ее постели несколько дней, но не мог же он сидеть с ней безвылазно. Волей-неволей ему время от времени приходилось оставлять ее одну, чтобы купить еды или сходить в примитивный туалет в крохотном поселке неподалеку. А иногда ему просто требовалось покинуть пещеру и немного побродить, чтобы не сойти с ума.
– Никуда не уходи, – вымученно шутил Турпан всякий раз, как ему приходилось покидать Моа.
Затем он отбрасывал занавеску и выходил в Килатас.
Вид Килатаса во всем его убогом великолепии всегда заставлял Турпана чувствовать себя еще более крохотным и незначительным. Он шел по скальному карнизу, огражденному металлическими перилами, смотрел на тайное поселение и радовался тому, как много удалось сделать здешним жителям.
Килатас находился в колоссальной пещере у самого основания черных скал, подпирающих Орокос. В сотнях метров над ним жил своей шумной жизнью город, не подозревая о том, что здесь, внизу, на уровне моря, живут люди, не признающие законов Протектората. Причем Турпан был уверен, что Килатас – не единственное подобное место. Увешанный сталактитами свод пещеры терялся в темноте высоко над головой. Если приглядеться, там можно было разглядеть темные колонии летучих мышей. Дно пещеры почти целиком занимало огромное соленое озеро с множеством бесплодных островков.
Самой удивительной была западная оконечность пещеры, где возвышалась громадная естественная стена. Эта стена была всего пяти-шести метров толщиной, а за ней расстилался бескрайний океан. Сквозь огромные неровные бреши в стене, расположенные высоко под сводом, в пещеру проникал солнечный свет. Большую часть дня в Килатасе было сумрачно, и только ближе к вечеру солнечные лучи падали под таким углом, что в поселении становилось по-настоящему светло.
Люди Килатаса селились везде, где только можно было устроить хотя бы примитивное жилище. Многие обитали в пещерках, высеченных в скале, – вроде той, которую предоставили Турпану и Моа. Стены гигантского подземного зала были изрыты этими рукотворными норами, соединенными между собой металлическими лестницами и галереями. А у основания стен, на пологих каменных уступах, теснились плотные группки хижин и хибарок, сооруженных из чего попало: дерева, камня, металла вперемешку. Это очень напоминало дома в гетто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70