поэтому, дескать, Гло его вызовет, и он станет королю советчиком.
Ну, велел Филомен доставить Гло в город Кортолию, пообещав не наказывать ее за противозаконное колдовство. Подожгла Гло свои порошки, помешала в котле, побежали по стенам тени, хоть некому было их отбрасывать, заметалось пламя свечей — само по себе, безо всякого сквозняка; из дыма, сменяя друг друга, проглядывали страшные рожи, дворец содрогался, короля охватил леденящий холод. И вот появился в магической фигуре призрак Цейдара-философа.
«Зачем ты меня потревожил? — спрашивает призрак тонким писклявым голоском, каким все призраки говорят. — Только я раскопал среди заброшенных древних манускриптов оттоманьской библиотеки Его Незаконнорожденного Величества трактат о логике и набрел на неизвестное положение закона об исключенной середине, как меня потащили сюда».
Ну, Гло объяснила, чего хочет король Филомен. «Ах, министр? — говорит призрак. — Ну, тогда другое дело. Всю жизнь я пытался найти властителя который внял бы моим советам и согласился управлять державой по законам логики, да так и не нашел. Я, сир, с превеликой радостью принимаю твое предложение. Какого совета ты ждешь от меня для начала?» — «Я б хотел положить конец преступлениям и пороку среди кортольцев», — говорит король, и давай взахлеб описывать положение дел в королевстве, и что он, дескать, старался, да ничего не выходит. — «Ну, так у меня, гм-гм, есть теория о преступлении, — молвит призрак. — Для меня очевидно, что преступники вынуждены творить злодеяния, потому как имеют надобность. Вор ворует, чтоб не помереть с голоду. Насильник насилует, потому как слишком беден, чтоб обзавестись законной женой, либо даже купить дешевую проститутку. Устрани причину — то бишь надобность — и преступлениям придет конец. Диву даюсь, почему такое простое решение никому в голову не пришло». — «Да как я их от надобности-то избавлю?» — спрашивает король. — «Очень просто: дай каждому уличному преступнику скромное, но достаточное пособие, и пусть идет себе с миром. Логично, да?»
Король не нашел никакого изъяна в рассуждениях Цейдара и позволил Гло отпустить призрака. А сам повелел, чтоб преступникам заместо наказания выделяли пособие. Так и поступили.
Однако этот пенсионный проект возымел неожиданные последствия. Некоторые преступники действительно исправились, как получили пособия, а иные даже стали гордостью страны — к примеру, Глойс, наш великий поэт, или судовладелец Соусер.
Нравы же остальных — их оказалось гораздо больше — нимало не изменились. Преступники слонялись без дела и подыскивали себе безобидные, а порой и не очень безобидные развлечения. И уж чего добрый король Филомен никак не мог взять в толк, так это того, почему многие из них продолжали совершать преступления, хотя, получая пособия, не имели в них надобности. Более того, число преступлений даже возросло, потому как Филоменовы подданные обнаружили: ежели хочешь получать из казны постоянный доход — попадись с поличным. Жители разбойничали, насильничали и безобразили где ни попадя, не пытаясь скрыться от правосудия. Так, к примеру, два торговца обвинили друг друга в краже; шляпочник говорил, что антиквар стащил у него дюжину шляп, а антиквар утверждал, что шляпочник унес дорогую вазу. Причем странное дело, оба в своих лавках поместили добычу на видное место. Всем, кроме Филомена Доброхота и его призрачного министра, было ясно, что парочка сообща обстряпала это дельце, желая попасть в списки получающих пособие.
Когда Филомен в очередной раз с помощью Гло вызвал призрак Цейдара и стал жаловаться на нежданную напасть, тот ни на минуту не усомнился в своей логике. «Должно быть, — сказал он, — денег, какие ты платишь своим злоумышленникам, недостаточно, чтоб их надобность уменьшилась. Удвой-ка пособия, сам увидишь, как дело пойдет», В скором времени казна опустела, и Филомену, чтоб выплачивать обещанное пособие, пришлось сперва занимать денег за границей, а потом и вовсе ухудшить качество чеканки. В кортольских серебряных монетах содержалось теперь столько олова и свинца, а в золотых столько меди, что уважающие себя люди перестали их принимать. Полновесные деньги прежних времен кортольцы припрятывали в кубышки, а от Филоменовых фальшивок, как их прозвали в народе, стремились поскорее избавиться. Торговля пришла в упадок; никто не брал новые деньги и никто не решался расстаться со старыми. В городе Кортолия начались хлебные бунты и другие беспорядки.
В конце концов король Филомен решил пойти в народ и выяснить, в чем же его ошибка. Он разговаривал со многими арестантами; все добивался, зачем они пошли на преступление. Одни врали без зазрения совести. Другие признавались, что хотели получить пособие. Но один старый негодяй — сплошь покрытый шрамами, с оторванным ухом, — который убивал и грабил торговцев на большой дороге, открыл все-таки королю, что за мысли таились в головах ему подобных.
«Видите ли, Ваше Величество, — говорит этот разбойник, — дело не только в деньгах. Скука смертная сидеть дома и жить на пособие. Я чуть не рехнулся с тоски». — «Но есть много достойных занятий, — молвит король, — солдат, к примеру, охотник, гонец; они обеспечивают здоровый образ жизни и к тому же приносят пользу». — «Вы, сир, не понимаете. Я не желаю приносить пользу, я желаю приносить вред. Желаю грабить, избивать и убивать людей». — «Боги милосердные, почему ты этого желаешь?» — спрашивает король. — «Ну, сир, ведь самое сильное желание человека — возвыситься над ближним, заставить его признать твое превосходство, правильно?» — «Можно и так выразиться, — с опаской отвечает король. — Но я стараюсь достигать превосходства с помощью добродетели». — «Вы — да, а я нет. Ведь живой человек, грубо говоря, выше мертвого, правильно?» — «Да, пожалуй, что так». — «Значит, ежели я кого убиваю, он помирает, а я живу себе спокойненько, так я его, ясное дело, выше, хотя б потому, что остался в живых, правильно?» — «Никогда об этом не задумывался», — говорит король, а сам чуть не плачет. «То же самое, — продолжает мерзавец, — можно сказать о нападениях, грабежах и других занятиях, какие мне по сердцу. Ежели я кому подам, либо он мне что-то подарит, либо мы с ним сменяемся полюбовно — поди докажи, кто из нас двоих лучше. А ежели я насильно отберу его собственность, то докажу, что я его сильнее. Каждый раз, когда я делаю кого-то несчастным, а он мне тем же отплатить не может, я доказываю свое превосходство». Тут король как завопит: «Ты, видно, рехнулся! В жизни я не слыхивал такой чудовищной философии!» — «Не-е-т, сир, уверяю вас, я такой же нормальный человек, как и вы». — «Ежели ты нормальный, тогда я спятил, и наоборот, — говорит король, — потому что наши взгляды отличаются как день и ночь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Ну, велел Филомен доставить Гло в город Кортолию, пообещав не наказывать ее за противозаконное колдовство. Подожгла Гло свои порошки, помешала в котле, побежали по стенам тени, хоть некому было их отбрасывать, заметалось пламя свечей — само по себе, безо всякого сквозняка; из дыма, сменяя друг друга, проглядывали страшные рожи, дворец содрогался, короля охватил леденящий холод. И вот появился в магической фигуре призрак Цейдара-философа.
«Зачем ты меня потревожил? — спрашивает призрак тонким писклявым голоском, каким все призраки говорят. — Только я раскопал среди заброшенных древних манускриптов оттоманьской библиотеки Его Незаконнорожденного Величества трактат о логике и набрел на неизвестное положение закона об исключенной середине, как меня потащили сюда».
Ну, Гло объяснила, чего хочет король Филомен. «Ах, министр? — говорит призрак. — Ну, тогда другое дело. Всю жизнь я пытался найти властителя который внял бы моим советам и согласился управлять державой по законам логики, да так и не нашел. Я, сир, с превеликой радостью принимаю твое предложение. Какого совета ты ждешь от меня для начала?» — «Я б хотел положить конец преступлениям и пороку среди кортольцев», — говорит король, и давай взахлеб описывать положение дел в королевстве, и что он, дескать, старался, да ничего не выходит. — «Ну, так у меня, гм-гм, есть теория о преступлении, — молвит призрак. — Для меня очевидно, что преступники вынуждены творить злодеяния, потому как имеют надобность. Вор ворует, чтоб не помереть с голоду. Насильник насилует, потому как слишком беден, чтоб обзавестись законной женой, либо даже купить дешевую проститутку. Устрани причину — то бишь надобность — и преступлениям придет конец. Диву даюсь, почему такое простое решение никому в голову не пришло». — «Да как я их от надобности-то избавлю?» — спрашивает король. — «Очень просто: дай каждому уличному преступнику скромное, но достаточное пособие, и пусть идет себе с миром. Логично, да?»
Король не нашел никакого изъяна в рассуждениях Цейдара и позволил Гло отпустить призрака. А сам повелел, чтоб преступникам заместо наказания выделяли пособие. Так и поступили.
Однако этот пенсионный проект возымел неожиданные последствия. Некоторые преступники действительно исправились, как получили пособия, а иные даже стали гордостью страны — к примеру, Глойс, наш великий поэт, или судовладелец Соусер.
Нравы же остальных — их оказалось гораздо больше — нимало не изменились. Преступники слонялись без дела и подыскивали себе безобидные, а порой и не очень безобидные развлечения. И уж чего добрый король Филомен никак не мог взять в толк, так это того, почему многие из них продолжали совершать преступления, хотя, получая пособия, не имели в них надобности. Более того, число преступлений даже возросло, потому как Филоменовы подданные обнаружили: ежели хочешь получать из казны постоянный доход — попадись с поличным. Жители разбойничали, насильничали и безобразили где ни попадя, не пытаясь скрыться от правосудия. Так, к примеру, два торговца обвинили друг друга в краже; шляпочник говорил, что антиквар стащил у него дюжину шляп, а антиквар утверждал, что шляпочник унес дорогую вазу. Причем странное дело, оба в своих лавках поместили добычу на видное место. Всем, кроме Филомена Доброхота и его призрачного министра, было ясно, что парочка сообща обстряпала это дельце, желая попасть в списки получающих пособие.
Когда Филомен в очередной раз с помощью Гло вызвал призрак Цейдара и стал жаловаться на нежданную напасть, тот ни на минуту не усомнился в своей логике. «Должно быть, — сказал он, — денег, какие ты платишь своим злоумышленникам, недостаточно, чтоб их надобность уменьшилась. Удвой-ка пособия, сам увидишь, как дело пойдет», В скором времени казна опустела, и Филомену, чтоб выплачивать обещанное пособие, пришлось сперва занимать денег за границей, а потом и вовсе ухудшить качество чеканки. В кортольских серебряных монетах содержалось теперь столько олова и свинца, а в золотых столько меди, что уважающие себя люди перестали их принимать. Полновесные деньги прежних времен кортольцы припрятывали в кубышки, а от Филоменовых фальшивок, как их прозвали в народе, стремились поскорее избавиться. Торговля пришла в упадок; никто не брал новые деньги и никто не решался расстаться со старыми. В городе Кортолия начались хлебные бунты и другие беспорядки.
В конце концов король Филомен решил пойти в народ и выяснить, в чем же его ошибка. Он разговаривал со многими арестантами; все добивался, зачем они пошли на преступление. Одни врали без зазрения совести. Другие признавались, что хотели получить пособие. Но один старый негодяй — сплошь покрытый шрамами, с оторванным ухом, — который убивал и грабил торговцев на большой дороге, открыл все-таки королю, что за мысли таились в головах ему подобных.
«Видите ли, Ваше Величество, — говорит этот разбойник, — дело не только в деньгах. Скука смертная сидеть дома и жить на пособие. Я чуть не рехнулся с тоски». — «Но есть много достойных занятий, — молвит король, — солдат, к примеру, охотник, гонец; они обеспечивают здоровый образ жизни и к тому же приносят пользу». — «Вы, сир, не понимаете. Я не желаю приносить пользу, я желаю приносить вред. Желаю грабить, избивать и убивать людей». — «Боги милосердные, почему ты этого желаешь?» — спрашивает король. — «Ну, сир, ведь самое сильное желание человека — возвыситься над ближним, заставить его признать твое превосходство, правильно?» — «Можно и так выразиться, — с опаской отвечает король. — Но я стараюсь достигать превосходства с помощью добродетели». — «Вы — да, а я нет. Ведь живой человек, грубо говоря, выше мертвого, правильно?» — «Да, пожалуй, что так». — «Значит, ежели я кого убиваю, он помирает, а я живу себе спокойненько, так я его, ясное дело, выше, хотя б потому, что остался в живых, правильно?» — «Никогда об этом не задумывался», — говорит король, а сам чуть не плачет. «То же самое, — продолжает мерзавец, — можно сказать о нападениях, грабежах и других занятиях, какие мне по сердцу. Ежели я кому подам, либо он мне что-то подарит, либо мы с ним сменяемся полюбовно — поди докажи, кто из нас двоих лучше. А ежели я насильно отберу его собственность, то докажу, что я его сильнее. Каждый раз, когда я делаю кого-то несчастным, а он мне тем же отплатить не может, я доказываю свое превосходство». Тут король как завопит: «Ты, видно, рехнулся! В жизни я не слыхивал такой чудовищной философии!» — «Не-е-т, сир, уверяю вас, я такой же нормальный человек, как и вы». — «Ежели ты нормальный, тогда я спятил, и наоборот, — говорит король, — потому что наши взгляды отличаются как день и ночь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83