А грехи мы не отпускаем. Не тот профиль.
– Да вы идиот или играете в идиота? Что вы умничаете?..
Конец акта. Изображение расплылось, штатив ослаб.
– Стреляйте, – серое существо протянуло мне тяжелый предмет. – Пистолет готов к применению. Вам нужно нажать вот сюда, – существо поместило мой палец на гладкую, отполированную грань. – Не уроните. Будьте мужественной. Вам дан один выстрел. В случае промаха он уйдет.
– Господи, – сказала я. – Ну что вы как неживой. Ведите меня к нему.
Я находилась в узком, неосвещенном коридоре. Ни черта не видно, в руках дрожь, в ногах – адский холод. В голове – вовек не описать. Это наваждение было потрясным по глубине и ударной мощи. Я видела перед собой только одну картину: залитое слезами Антошкино личико – дрожащее, умоляющее… А все прочее, в том числе явная нелогичность происходящего, осталось на той стороне восприятия, из которой я благополучно, под звон фанфар, убралась.
Впереди вспыхнул свет. Яркий – неестественно яркий. Но узконаправленный. Освещал небольшую площадку в конце коридора, ближе не проникал. Там был тупик, пятачок. Ободранная стена отчетливо очерчивала границу. Так мне казалось.
И вдруг из стены вылез сутулый человек. Встал на середину пятачка и слеповато прищурился. Я не обратила внимания, во что он одет (у всех у нас одежда одинаковая) – сочла неважным сей момент, а смотрела ему в лицо. Он, поганец… Вялый подбородок, редкие волосы, щеточка усов. Глаза только не колючие, а тусклые, безжизненные. Но это и к лучшему. Бензин у него кончился…
Упырь переминался с ноги на ногу и как-то нервно посматривал в мою сторону. Потом повернул голову налево, направо. Дернулся, судорожно сдал плечами.
– Уходит, – прошипели в затылок.
Души убиенных младенцев возопили разом… Я подняла обеими руками тяжелый пистолет (кажется, так?), прицелилась куда-то в район впалой груди… Да трахома мне на глаза! Как можно промазать в этой узине?! До него метров десять.
Человек, почувствовав недоброе, облизал губы. Я надавила на курок. Ничего и не сложно.
Громыхнуло. Мое туловище реактивной струей унесло кому-то на руки. Пистолет покатился по полу…
Маньяк зашатался. Развернулся и, скользя ладонями по стене, сполз на пол. Поджал под себя ручонки, уткнулся в бетон.
Наваждение приказало долго жить. Как катушка, намотанная на резинку, застучало, закрутилось, стало разворачивать клубок извилин. «Что ты делаешь! – завопил внутренний голос. – Стучусь до тебя, стучусь, понимаешь, битый час! Где ты пропадаешь, где тебя носит!..» Я не верила глазам. Человек, в которого я пальнула, лежал ничком и не шевелился. В голове прояснялось. А что толку? Мысли заметались шальными сполохами. А куда я их? «Какой маньяк, идиотка! – буянил глас. – Будь проклят тот день, когда я забрался в твою пустую голову! Откуда в этой глуши маньяк! Да он такой же маньяк, как ты! Ты даже больше! Посмотри, во что он одет!.. Да о чем думала твоя голова, когда ей по ушам ездили?!»
Меня отпустили с миром. Я стояла на своих двоих и не испытывала в сочленениях удерживающей силы. То есть я была свободна совершать поступки, согласованные с моим волеизъявлением. Во всяком случае, маленькие. И я машинально двинулась вперед. Как преступник, которого неосознанно влечет на место преступления. Вошла на освещенный пятачок и села на колени. Стылый бетон жег кожу… Попутно боковое зрение отмечало – площадка не является тупиковой. Перпендикулярно моему коридору ответвлялись еще два – узкие, темные, страшные… Но это открытие не больно-то меня задело. Без них страшно. Ошеломленная, с замиранием в груди, я прикоснулась к сраженному. Тело не реагировало.
За спиной негромко покашляли.
– Ну и как вам это нравится, коллега? – справился ровный голос моего всевидящего ока – Оксаны Францевны Зиггер. – Разве доза не была почти критической? В двух случаях мы имели умеренно терпимый результат, а что имеем в третьем? Полюбуйтесь. Восприятие «омикрон» соскальзывает с нее, как сани с ледяной горы.
– Но не сразу, – проворчал мужчина.
– Не сразу, – согласилась женщина. – Иначе мы бы с вами здесь уже не работали.
Внезапно неподвижное тело ожило!.. Зашевелилось, закряхтело, стало разворачиваться с живота на спину. Руки, скрюченные под грудью, выползли наружу, пальцы распрямились.
Ой, мамочка… Я отшатнулась, села на пятую точку. Сердце забилось, как паровой молот. Да что же это такое, горюшко ты мое… Почему удар наносится за ударом, не оставляя времени на передышку?
– Вы ж-живой? – прокаркала я.
«Покойник» зашевелил беззубым ртом. Губы расползлись, изображая карикатурную ухмылку. Зрачки уставились куда-то поверх меня.
В замороченный мозг забралась первая порядочная мысль: а такой ли он покойник? Где дырка от пули? Где кровь?..
– Не вставайте, четырнадцатый, лежите, – приказал мужской голос.
– А вам, сто девятая, лучше подняться, – посоветовал женский.
– Вы не закончили? – хрипло удивился подставной.
– Еще нет, – кратко бросила темнота. – Но уже заканчиваем.
Заканчиваем?… Я помню каждое движение, каждый эпизодик финальной сценки – благо на сей раз я выступала в качестве статиста. В правом коридоре обозначилось шевеление. Что-то массивное выдвинулось из темноты, стало наезжать. Зона освещенного пространства тянулась всего на пару метров, и за эти метры я пережила целую жизнь. Жирный тип с бритой макушкой изрыгал лошадиный храп – такое ощущение, что его многие мили гнали по степи, нещадно лупя нагайкой, и вот пригнали. Глаза диковато вращались, корпус выдавался вперед, ноги – нарастопырку. В руке он держал… топор. Ну да, самый простецкий топор. Еще вчера его интересовало, есть ли во вшивой Америке кто-нибудь не русский. Сегодня, судя по всему, – другое… Зачарованная, я смотрела, как поднимается, блестя в свете лампы, стальная грань. Поднимается выше, выше… Смотрела, не могла оторваться. И лишь когда, одолев экстремум, грань упала вниз, я очнулась, заткнула зачем-то уши и истошно завопила:
– А-а-а-а-а!!.
Лучше бы я заткнула глаза… Отрывистое «хрясь», посланное бугристой рукой, разрубило пополам голову фиктивного маньяка. Как скорлупу грецкого ореха, ей-богу… То, что вывалилось из скорлупы, я уже не видела (иначе окосела бы враз). Мир рухнул. Перед глазами запрыгал серый потолок, наезжающий с бесцеремонностью бульдозера. «Вот они, твои Геркулесовы столбы…» – успела я подумать. И, уже теряя сознание, уловила визгливый хрип:
– Кранты тебе, ментяра позорный! Жри, падла, за брата Антоху!..
И опять меня реанимировали зычными пощечинами. Я болтала головой – влево, вправо, а какой-то подонок методично хлестал меня обеими лапами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Да вы идиот или играете в идиота? Что вы умничаете?..
Конец акта. Изображение расплылось, штатив ослаб.
– Стреляйте, – серое существо протянуло мне тяжелый предмет. – Пистолет готов к применению. Вам нужно нажать вот сюда, – существо поместило мой палец на гладкую, отполированную грань. – Не уроните. Будьте мужественной. Вам дан один выстрел. В случае промаха он уйдет.
– Господи, – сказала я. – Ну что вы как неживой. Ведите меня к нему.
Я находилась в узком, неосвещенном коридоре. Ни черта не видно, в руках дрожь, в ногах – адский холод. В голове – вовек не описать. Это наваждение было потрясным по глубине и ударной мощи. Я видела перед собой только одну картину: залитое слезами Антошкино личико – дрожащее, умоляющее… А все прочее, в том числе явная нелогичность происходящего, осталось на той стороне восприятия, из которой я благополучно, под звон фанфар, убралась.
Впереди вспыхнул свет. Яркий – неестественно яркий. Но узконаправленный. Освещал небольшую площадку в конце коридора, ближе не проникал. Там был тупик, пятачок. Ободранная стена отчетливо очерчивала границу. Так мне казалось.
И вдруг из стены вылез сутулый человек. Встал на середину пятачка и слеповато прищурился. Я не обратила внимания, во что он одет (у всех у нас одежда одинаковая) – сочла неважным сей момент, а смотрела ему в лицо. Он, поганец… Вялый подбородок, редкие волосы, щеточка усов. Глаза только не колючие, а тусклые, безжизненные. Но это и к лучшему. Бензин у него кончился…
Упырь переминался с ноги на ногу и как-то нервно посматривал в мою сторону. Потом повернул голову налево, направо. Дернулся, судорожно сдал плечами.
– Уходит, – прошипели в затылок.
Души убиенных младенцев возопили разом… Я подняла обеими руками тяжелый пистолет (кажется, так?), прицелилась куда-то в район впалой груди… Да трахома мне на глаза! Как можно промазать в этой узине?! До него метров десять.
Человек, почувствовав недоброе, облизал губы. Я надавила на курок. Ничего и не сложно.
Громыхнуло. Мое туловище реактивной струей унесло кому-то на руки. Пистолет покатился по полу…
Маньяк зашатался. Развернулся и, скользя ладонями по стене, сполз на пол. Поджал под себя ручонки, уткнулся в бетон.
Наваждение приказало долго жить. Как катушка, намотанная на резинку, застучало, закрутилось, стало разворачивать клубок извилин. «Что ты делаешь! – завопил внутренний голос. – Стучусь до тебя, стучусь, понимаешь, битый час! Где ты пропадаешь, где тебя носит!..» Я не верила глазам. Человек, в которого я пальнула, лежал ничком и не шевелился. В голове прояснялось. А что толку? Мысли заметались шальными сполохами. А куда я их? «Какой маньяк, идиотка! – буянил глас. – Будь проклят тот день, когда я забрался в твою пустую голову! Откуда в этой глуши маньяк! Да он такой же маньяк, как ты! Ты даже больше! Посмотри, во что он одет!.. Да о чем думала твоя голова, когда ей по ушам ездили?!»
Меня отпустили с миром. Я стояла на своих двоих и не испытывала в сочленениях удерживающей силы. То есть я была свободна совершать поступки, согласованные с моим волеизъявлением. Во всяком случае, маленькие. И я машинально двинулась вперед. Как преступник, которого неосознанно влечет на место преступления. Вошла на освещенный пятачок и села на колени. Стылый бетон жег кожу… Попутно боковое зрение отмечало – площадка не является тупиковой. Перпендикулярно моему коридору ответвлялись еще два – узкие, темные, страшные… Но это открытие не больно-то меня задело. Без них страшно. Ошеломленная, с замиранием в груди, я прикоснулась к сраженному. Тело не реагировало.
За спиной негромко покашляли.
– Ну и как вам это нравится, коллега? – справился ровный голос моего всевидящего ока – Оксаны Францевны Зиггер. – Разве доза не была почти критической? В двух случаях мы имели умеренно терпимый результат, а что имеем в третьем? Полюбуйтесь. Восприятие «омикрон» соскальзывает с нее, как сани с ледяной горы.
– Но не сразу, – проворчал мужчина.
– Не сразу, – согласилась женщина. – Иначе мы бы с вами здесь уже не работали.
Внезапно неподвижное тело ожило!.. Зашевелилось, закряхтело, стало разворачиваться с живота на спину. Руки, скрюченные под грудью, выползли наружу, пальцы распрямились.
Ой, мамочка… Я отшатнулась, села на пятую точку. Сердце забилось, как паровой молот. Да что же это такое, горюшко ты мое… Почему удар наносится за ударом, не оставляя времени на передышку?
– Вы ж-живой? – прокаркала я.
«Покойник» зашевелил беззубым ртом. Губы расползлись, изображая карикатурную ухмылку. Зрачки уставились куда-то поверх меня.
В замороченный мозг забралась первая порядочная мысль: а такой ли он покойник? Где дырка от пули? Где кровь?..
– Не вставайте, четырнадцатый, лежите, – приказал мужской голос.
– А вам, сто девятая, лучше подняться, – посоветовал женский.
– Вы не закончили? – хрипло удивился подставной.
– Еще нет, – кратко бросила темнота. – Но уже заканчиваем.
Заканчиваем?… Я помню каждое движение, каждый эпизодик финальной сценки – благо на сей раз я выступала в качестве статиста. В правом коридоре обозначилось шевеление. Что-то массивное выдвинулось из темноты, стало наезжать. Зона освещенного пространства тянулась всего на пару метров, и за эти метры я пережила целую жизнь. Жирный тип с бритой макушкой изрыгал лошадиный храп – такое ощущение, что его многие мили гнали по степи, нещадно лупя нагайкой, и вот пригнали. Глаза диковато вращались, корпус выдавался вперед, ноги – нарастопырку. В руке он держал… топор. Ну да, самый простецкий топор. Еще вчера его интересовало, есть ли во вшивой Америке кто-нибудь не русский. Сегодня, судя по всему, – другое… Зачарованная, я смотрела, как поднимается, блестя в свете лампы, стальная грань. Поднимается выше, выше… Смотрела, не могла оторваться. И лишь когда, одолев экстремум, грань упала вниз, я очнулась, заткнула зачем-то уши и истошно завопила:
– А-а-а-а-а!!.
Лучше бы я заткнула глаза… Отрывистое «хрясь», посланное бугристой рукой, разрубило пополам голову фиктивного маньяка. Как скорлупу грецкого ореха, ей-богу… То, что вывалилось из скорлупы, я уже не видела (иначе окосела бы враз). Мир рухнул. Перед глазами запрыгал серый потолок, наезжающий с бесцеремонностью бульдозера. «Вот они, твои Геркулесовы столбы…» – успела я подумать. И, уже теряя сознание, уловила визгливый хрип:
– Кранты тебе, ментяра позорный! Жри, падла, за брата Антоху!..
И опять меня реанимировали зычными пощечинами. Я болтала головой – влево, вправо, а какой-то подонок методично хлестал меня обеими лапами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83