– Спасибо, – Туманов со вздохом положил трубку, машинально буркнув: – На место.
Глубоко задумавшись, наблюдал, как четвероногий хитрец, испуская человеческие вздохи, с поджатыми ушами плетется в прихожую. Светка Богомолова, кассирша из «Пятерочки», навещающая Туманова через две ночи на третью, этот номер обожала всей душой, ломая Жорке кайф в самый ответственный момент. Порой жалость брала за простодушного приятеля.
Красилина Д.А.
От визита Гульки на душе остался неприятный осадок. Готовка с элементами насилия удовольствия не доставляла. Я убрала колобка в холодильник, сняла халатик и встала в позу «Журавлика» – вытянула спину, уперлась ступней правой ноги во внутреннюю часть левого бедра, отвела правое колено до упора, а глаза закрыла и принялась сохранять равновесие в течение тридцати ударов пульса. Потом приоткрыла правый глаз и посмотрела на изображение в трюмо. Лучше бы не смотрела… Но видимость успокоения появилась. Я надела халатик, выудила из шифоньерки плед и улиткой свернулась на тахте, ощущая острую потребность пошевелить мозгами. Но мысли не клеились. Вместо стройного решения перед глазами вертелась карусель: цыганка с тревожными прогнозами… беспокойство… Гулькины глаза, ждущие ответа… родная мама, никогда меня не понимавшая… Антошка со змеей… дядя Сэм, прячущий взгляд… напрасно проделанный труд… опять цыганка, опять Сизиков, строящий из себя простака, хотя никакой он не простак…
Кажется, уснула. А проснулась от страшного звука, заставившего меня похолодеть. Кто-то вставлял ключ в мою замочную скважину! Нет, это был не сон. С колотящимся сердцем я вылетела из-под пледа, на носках заметалась по комнате. Входная дверь уже изнемогала от скрипа, кто-то шаркнул через порог. Трепеща от ужаса, я отодвинула стекло серванта, схватила баллончик с «Черемухой» (сколько лет он тут!). Стоящий рядом бокал «Люминарк» брякнул о вазочку с карамельками. Я чуть не задохнулась от страха, замахала руками, а ноги мои, наоборот, парализовало, и я неуклюже работающей мельницей застыла посреди комнаты.
Визитер с удивленными глазами возник в проеме.
– Динка, ты чего семафоришь?
В голову мою ударило мощным разрядом.
– Идиот!! – закричала я, швырнула в вошедшего баллончиком и в изнеможении упала на тахту…
Пока я, скрипя зубами, приходила в себя, Ветров заварил на кухне кофе, ехидно похихикивая, притащил поднос с двумя чашечками и устроился рядышком.
– Меня неприятно удивляет твой цветущий вид, – дерзко заметила я.
Ветров продолжал хихикать.
– Сволочь, – со знанием дела продолжила я, принимая в руки дымящийся напиток.
– Давай без эпитетов. Что-то ты сегодня нервная, – оскалился Ветров, пожирая меня глазами с той же цепкостью и напором, с каковыми получасом ранее пожирал Сизиков.
Влипла, очкастая, чертыхнулась про себя я. Ну что им всем надо? От бедной, никому не нужной писательницы?
– И волосы твои… Не пойму я, какого они цвета, – вслух задумался Ветров, критично созерцая мою не так давно перекрашенную в пепел челку.
– Седые… – прохрипела я, возвращая чашку на поднос. – Ветров, откуда у тебя ключи?
Он промолчал. Но улыбнулся загадочной улыбочкой сфинкса и с интересом стал разглядывать то место, где мой экономный в плане расхода ткани халатик плавно перетекал в ноги. Последние были ничем не выдающимися, но, видимо, чем-то его заинтриговали. Решительно фыркнув, я накинула на колени плед. Ветров отвел глаза.
– Надеюсь, ты пришел не рассуждать об эксгумации старых чувств? – ядовито предположила я. – Учти, Ветров, у меня давно прошла к тебе всякая там любовь, так что не надо ворошить старые одеяла. И забудь про свое обаяние – я умею драться. А теперь гони ключи.
И высокомерно протянула ладошку. Он, как ни странно, не заворчал, а с готовностью оторвал от дивана задний карман и извлек из него два ключика, подозрительно похожих на мои. Я приблизила их к глазам. Еще как похожи. Слепочки снимаем, товарищ гэбист. Я подняла суровый взгляд. Ветров глупо улыбался, распространяя вокруг себя амбре дорогого «Кашареля». Когда-то я им восхищалась. Теперь меня трясло от него, как припадочную.
Судя по охотке, с которой Ветров расстался с ключами, у него дома имелась парочка дубликатов.
– А теперь выкладывай, зачем пришел, Ветров.
Ветров заговорил не сразу. В качестве прелюдии он вдумчиво обозрел мои волдыристые обои, пылеглот в углу, бурое пятно на потолке – горькую память о прошлогоднем потопе, подмигивающий видеодисплей и уж в завершение, дабы не выглядеть полным идиотом, вымолвил:
– У меня к тебе три дела. Три желанья.
– Нету рыбки золотой, – аукнулась я.
– Спрячь бивни. Во-первых, мне нужно забрать кое-какие вещи, которые не твои. Во-вторых, должен тебе доложить, что некоторое время не смогу выплачивать Антошкины алименты. Банк крякнул, я на мели. Возможно, вернусь в ФСБ, а возможно, нет – вопрос завис. Не психуй и не выражайся: месяца через три отдам все огулом. Перебьешься как-нибудь? Вот и умница… И третье, – Ветров приблизил ко мне свои красивые глаза и посмотрел прямо в душу. Зачесалась переносица. – Будь добра, объясни, но только честно: зачем в твою квартиру приходил Сизиков?
Некоторые считают, что любовь – скоропортящийся продукт, ее нельзя долго держать в тепле, а нужно почаще помещать в морозильную камеру или в какой-нибудь стылый вакуум. А если поблизости нет ни того, ни другого, то хотя бы периодически помешивать. Это их право. А мы (Дина Александровна) утверждаем обратное – только на тепличных почвах вырастает древо идиллического благоденствия и обоюдной любви. Проверено. За полтора года развода я действительно растеряла высокие чувства к Ветрову и была несказанно рада, что его нынешнее присутствие в подобающей упаковке меня практически не напрягает. Вот раньше – это да! Когда он объявил во всеуслышанье, что устал от моей невротичности, что такую судьбу он видел в изделии мастера Безенчука и вообще пришвартовался к другой – пусть пустышке, но воспитанной и предсказуемой, – я пережила полный распад личности. Когда отчаянным усилием воли я сложилась обратно, то обнаружила себя с Антошкой в новой квартире типовой девятиэтажки у вокзала – трижды суженной, но тоже на шестом этаже. Как потом выяснилось, это была квартира новой цыпы моего нравственного урода. А сам урод продолжал жить на старых площадях, в старом качестве, но в новом окружении. Комбинация, конечно, изящная, но, хоть убей, не пойму, какую выгоду он на ней поимел, кроме еще одной эпиталамы в свою честь. При «случайной» встрече с его юной пассией я обнаружила, что у этой отроковицы ничего нет, кроме глаз. При второй «случайной» встрече я обнаружила, что у нее нет даже глаз, поскольку коровьи гляделки навыкат – это не глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83