Пытались найти общие идеи и точки соприкосновения во всех эзотерических практиках. Выводили абсолютную формулу использования потусторонних сил. Не успели, слава богу, война кончилась… Оригинальное, знаешь ли, совмещение – физическое уродство накладывается на уродство моральное. Для астральной нечисти занятие вполне подходящее.
– Нет, довольно, – проворчала Динка. – Давай лучше об актуальном.
– Это о чем? – удивился он.
– Хорошо бы нам подкрепиться…
В этот день над ними дважды барражировал вертолет. Около десяти утра и в районе условного обеда. Летал над самыми кронами, трещал в бессилии и ярости. Потом фыркнул и убрался. Больше не прилетал. Динка поворчала и уснула. Часам к семи Туманов дозрел. Выбрался из норы, залез на откос и долго изучал прилегающую к оврагу местность. Отмахиваясь веточкой, скатился с откоса и отправился будить Динку.
– Ну, свершилось, дождались, – заспанная мордашка, похожая на мордочку лисенка, выбралась из норы.
Туманов критически обозрел ее наряд. Будь обстановка посимпатичнее, он бы, конечно, похихикал. Но обстановка была та еще. Поэтому прикусил язык и стал лихорадочно стаскивать с себя ботинки, затем носки. Протянул их Динке:
– Быстро на ноги – и вперед. Сотрешь пальцы – я тебя не понесу, учти. И не тяни мертвого за хвост.
Сонное личико брезгливо скукожилось.
– В темпе, барышня, в темпе, – бормотал он. – Считаю до двух… Да нормальные носки, чего ты щуришься? Их носили-то всего двое – один помер, другой жив, – и не удержался, хохотнул. – И не корчи из себя патрицианку белых кровей. Тоже мне, матрона!
– Матрена я, а не матрона, – огрызнулась Динка и, зажмурившись, потянулась к носкам…
Через считаные минуты они вбежали в лес. Такой лес действительно стоило преодолевать бегом. Низкий ельник, еще встречающийся в окрестностях оврага, плавно растворился. Остался строевой сосняк – редкий, голоствольный, практически без подлеска. Попадались березы, но какие-то куцые и под пятой у молчаливых великанов весьма убогие. Местность простреливалась, как песчаная дюна. По счастью, продолжалось это неуютство совсем недолго. За ближайшей низинкой, которую пришлось пересекать на крейсерской скорости, не щадя дыхания, открылась спасительная тьма. Ельник стоял уступами, непробиваемый, броневой. Стена низкого леса, стена выше, еще выше… За стеной, в удалении, синели два холма, до вершин заросшие чащами.
– Туда, – Туманов ткнул в просвет. – Пройдем по перевальчику, не ошибемся.
Они вступили в лес, исполненный тишиной и тайнами. Не маячить же бельмом на глазу. И медленно погрузились в царствие мха и слежалого бурелома, подозрительно похожее на топь. Шли черепашьим ходом, ощупывая землю, озираясь по сторонам. Через полчаса перевальчик остался за спиной. По фронту зажурчало. Меж хвойных лап заблестел просвет. Опушка… Динка метнулась, полагая вне деревьев найти избавление от назойливого гнуса, но он схватил ее за руку:
– Ты, ненормальная… А ну лежать.
Из-за поваленного ствола, растянутого вдоль опушки, просматривался равнинный участок ландшафта. В двух шагах от леса весело бежал ручей. Мелкий, метра три в ширину – не ручей даже, а мелководная речушка извивалась змейкой, спешила, искрилась на крошечных перекатах. Убегала направо, за ершистый ельник, и там, за массивом, пропадала с глаз долой. По ту сторону речушки лежал пляж – обкатанный водой галечник; мелкий, крупный, будто нелепое скопление разбросанных вдоль ручья яиц – гусиных, перепелиных. К пляжу подступал лохматый кустарник роста ниже человеческого – напоминая выросшие на дрожжах космы ягеля, свисающие мочалами с крутых яров северных рек. За кустами начинался лес. Слева от леса в серой дымке плавали горы.
– Это Тунгурский кряж, там, в синеве, – объяснил Туманов. – Полнейшая непроходимость. Кручи, обрывы. И соваться не будем, бесполезно. А этот лес, что впереди, пойдет с нами до самой грунтовки. Без полян, тропок. Чащоба голимая. Километра четыре.
– Пойдем к воде, – мечтательно пробормотала Динка. – Посмотри, какая вода живая. Пить хочу, мыться хочу…
Он улыбнулся:
– Снять лыжи хочу… Нет, Динка, извини, но мыться мы не будем. Вода живая, а мы нет, соображаешь? Так что попить – попей, и бежим вприпрыжку, пока не поимели…
Она обо всем забыла, жадно хватала воду пригоршнями, растирала лицо, шею, что-то чирикала, пела. Но он не дал ей ощутить это счастье в избытке – просто прав не имел. Сам напился досыта, поднял ее на руки и понес, как птицу в клетке – возмущенную, дрыгающую ногами – по блестящему мелководью… Не опуская на землю, прохрустел по галечнику, пересек границу кустаря.
– От беды подальше, – молвил, запыхавшись, утверждая ее на ноги.
– Послушай, ну будь человеком… – завозмущалась было Динка. Но он схватил ее за плечи, молча выбил почву из-под ног и повалил на песчаное прибрежье. Она оторопела, что-то вякнула, он зажал ей рот:
– Молчи, дуреха, люди…
Она сделала ужасные глаза – огромные и глупые. Он понял – уже не закричит. Пытать будут, а не добьются. Горло у нее замкнуло, вот что. Поэтому отпустил, наказал строгим жестом лежать, а сам начал медленно подниматься, разводя руками мочало…
Ох, не зря уловил он это движение. Вон оно, по курсу, на опушке неподвижного леса. Нормальная реакция для нормального мента… Хотя в принципе он и молодец. Где они нынче, нормальные? Только немой не скажет про тенденцию к физическому упадку, деградации, вырождению…
Из леса цепочкой выходили трое. Двое держали автоматы наперевес, накинув ремни на плечи, третий тащил за шейку приклада, опустив стволом в землю. Так вот вы какие, гуси-лебеди. Камуфляжистые, на головах подозрительные кепи-наушники с закрылками для шеи (от гнуса, что ли?). По возрасту – самый мужицкий сок, основательные, кряжистые, двое бородатых, третий небритый. Идут, никуда не гонят. В аккурат на Туманова с Динкой.
– Ползи, – шепнул он и ткнул пальцем вправо, на зреющий закат. – Да поэнергичней. Через минуту нас будет много.
Резвая бабенка. Пугливая, но реагирует здраво. Больше прикидывается кулемой… Не успел он закончить фразу, как ее уже относило. Смешно ползла, обхохочешься – попу выставила, локти нараскоряку, бородой по песку – как плугом… Отдалилась – он вздохнул свободно. Пора самому. Нырнул в кусты, стал откатываться. Сманеврировал метров на тридцать, затаился, навел радары…
Они прошли совсем близко. Особенно этот – небритый. Со шрамом на скуле. Остановился, извлек из нарукавного карманчика пачку «Бонда», послал в зубы сигарету, ловко, одной рукой чиркнул спичкой. Но не бросил ее небрежно, горящую, наземь, а сперва задул, да потом еще и потоптался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Нет, довольно, – проворчала Динка. – Давай лучше об актуальном.
– Это о чем? – удивился он.
– Хорошо бы нам подкрепиться…
В этот день над ними дважды барражировал вертолет. Около десяти утра и в районе условного обеда. Летал над самыми кронами, трещал в бессилии и ярости. Потом фыркнул и убрался. Больше не прилетал. Динка поворчала и уснула. Часам к семи Туманов дозрел. Выбрался из норы, залез на откос и долго изучал прилегающую к оврагу местность. Отмахиваясь веточкой, скатился с откоса и отправился будить Динку.
– Ну, свершилось, дождались, – заспанная мордашка, похожая на мордочку лисенка, выбралась из норы.
Туманов критически обозрел ее наряд. Будь обстановка посимпатичнее, он бы, конечно, похихикал. Но обстановка была та еще. Поэтому прикусил язык и стал лихорадочно стаскивать с себя ботинки, затем носки. Протянул их Динке:
– Быстро на ноги – и вперед. Сотрешь пальцы – я тебя не понесу, учти. И не тяни мертвого за хвост.
Сонное личико брезгливо скукожилось.
– В темпе, барышня, в темпе, – бормотал он. – Считаю до двух… Да нормальные носки, чего ты щуришься? Их носили-то всего двое – один помер, другой жив, – и не удержался, хохотнул. – И не корчи из себя патрицианку белых кровей. Тоже мне, матрона!
– Матрена я, а не матрона, – огрызнулась Динка и, зажмурившись, потянулась к носкам…
Через считаные минуты они вбежали в лес. Такой лес действительно стоило преодолевать бегом. Низкий ельник, еще встречающийся в окрестностях оврага, плавно растворился. Остался строевой сосняк – редкий, голоствольный, практически без подлеска. Попадались березы, но какие-то куцые и под пятой у молчаливых великанов весьма убогие. Местность простреливалась, как песчаная дюна. По счастью, продолжалось это неуютство совсем недолго. За ближайшей низинкой, которую пришлось пересекать на крейсерской скорости, не щадя дыхания, открылась спасительная тьма. Ельник стоял уступами, непробиваемый, броневой. Стена низкого леса, стена выше, еще выше… За стеной, в удалении, синели два холма, до вершин заросшие чащами.
– Туда, – Туманов ткнул в просвет. – Пройдем по перевальчику, не ошибемся.
Они вступили в лес, исполненный тишиной и тайнами. Не маячить же бельмом на глазу. И медленно погрузились в царствие мха и слежалого бурелома, подозрительно похожее на топь. Шли черепашьим ходом, ощупывая землю, озираясь по сторонам. Через полчаса перевальчик остался за спиной. По фронту зажурчало. Меж хвойных лап заблестел просвет. Опушка… Динка метнулась, полагая вне деревьев найти избавление от назойливого гнуса, но он схватил ее за руку:
– Ты, ненормальная… А ну лежать.
Из-за поваленного ствола, растянутого вдоль опушки, просматривался равнинный участок ландшафта. В двух шагах от леса весело бежал ручей. Мелкий, метра три в ширину – не ручей даже, а мелководная речушка извивалась змейкой, спешила, искрилась на крошечных перекатах. Убегала направо, за ершистый ельник, и там, за массивом, пропадала с глаз долой. По ту сторону речушки лежал пляж – обкатанный водой галечник; мелкий, крупный, будто нелепое скопление разбросанных вдоль ручья яиц – гусиных, перепелиных. К пляжу подступал лохматый кустарник роста ниже человеческого – напоминая выросшие на дрожжах космы ягеля, свисающие мочалами с крутых яров северных рек. За кустами начинался лес. Слева от леса в серой дымке плавали горы.
– Это Тунгурский кряж, там, в синеве, – объяснил Туманов. – Полнейшая непроходимость. Кручи, обрывы. И соваться не будем, бесполезно. А этот лес, что впереди, пойдет с нами до самой грунтовки. Без полян, тропок. Чащоба голимая. Километра четыре.
– Пойдем к воде, – мечтательно пробормотала Динка. – Посмотри, какая вода живая. Пить хочу, мыться хочу…
Он улыбнулся:
– Снять лыжи хочу… Нет, Динка, извини, но мыться мы не будем. Вода живая, а мы нет, соображаешь? Так что попить – попей, и бежим вприпрыжку, пока не поимели…
Она обо всем забыла, жадно хватала воду пригоршнями, растирала лицо, шею, что-то чирикала, пела. Но он не дал ей ощутить это счастье в избытке – просто прав не имел. Сам напился досыта, поднял ее на руки и понес, как птицу в клетке – возмущенную, дрыгающую ногами – по блестящему мелководью… Не опуская на землю, прохрустел по галечнику, пересек границу кустаря.
– От беды подальше, – молвил, запыхавшись, утверждая ее на ноги.
– Послушай, ну будь человеком… – завозмущалась было Динка. Но он схватил ее за плечи, молча выбил почву из-под ног и повалил на песчаное прибрежье. Она оторопела, что-то вякнула, он зажал ей рот:
– Молчи, дуреха, люди…
Она сделала ужасные глаза – огромные и глупые. Он понял – уже не закричит. Пытать будут, а не добьются. Горло у нее замкнуло, вот что. Поэтому отпустил, наказал строгим жестом лежать, а сам начал медленно подниматься, разводя руками мочало…
Ох, не зря уловил он это движение. Вон оно, по курсу, на опушке неподвижного леса. Нормальная реакция для нормального мента… Хотя в принципе он и молодец. Где они нынче, нормальные? Только немой не скажет про тенденцию к физическому упадку, деградации, вырождению…
Из леса цепочкой выходили трое. Двое держали автоматы наперевес, накинув ремни на плечи, третий тащил за шейку приклада, опустив стволом в землю. Так вот вы какие, гуси-лебеди. Камуфляжистые, на головах подозрительные кепи-наушники с закрылками для шеи (от гнуса, что ли?). По возрасту – самый мужицкий сок, основательные, кряжистые, двое бородатых, третий небритый. Идут, никуда не гонят. В аккурат на Туманова с Динкой.
– Ползи, – шепнул он и ткнул пальцем вправо, на зреющий закат. – Да поэнергичней. Через минуту нас будет много.
Резвая бабенка. Пугливая, но реагирует здраво. Больше прикидывается кулемой… Не успел он закончить фразу, как ее уже относило. Смешно ползла, обхохочешься – попу выставила, локти нараскоряку, бородой по песку – как плугом… Отдалилась – он вздохнул свободно. Пора самому. Нырнул в кусты, стал откатываться. Сманеврировал метров на тридцать, затаился, навел радары…
Они прошли совсем близко. Особенно этот – небритый. Со шрамом на скуле. Остановился, извлек из нарукавного карманчика пачку «Бонда», послал в зубы сигарету, ловко, одной рукой чиркнул спичкой. Но не бросил ее небрежно, горящую, наземь, а сперва задул, да потом еще и потоптался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83