— Никому не двигаться без моей команды. Малейшее движение, и я подорву всех.
— Он за чеку держится! — крикнула я. — И, по-моему, не шутит!
— Она права, я не шучу, — процедил тот и крикнул солдатам:
— Отойдите все на хрен на сто шагов!
Капитан вопросительно посмотрел на майора, тот, бедный, воспрявший было духом, снова поник, в который раз прощаясь с жизнью, и пробормотал:
— Делайте, что он говорит.
Солдаты с офицером отбежали в сторону. Полковник медленно начал подниматься с меня, я покорно поволоклась за ним, выставив связанные руки с верёвкой, чтобы та не натягивалась. Теперь мне стало страшно, детские игры на свежем воздухе закончились, и началась взрослая игра с большими ставками, величиною в жизнь.
— Выкиньте все оружие! — бросил он хмуро. — И не вздумайте шутить со мной, я настроен серьёзно, мне теперь тоже терять нечего. Я взорву себя и девчонку.
Майор послушно отбросил ненужный автомат, а Захар выкинул пистолет и гранаты.
— Теперь ты достань из сумочки пушку и передай мне. Только медленно и держи пистолет за ствол.
Делать было нечего, я повиновалась и передала полковнику пистолет. Одну руку он держал на чеке, а в другой был незаряжённый автомат. Он повесил мне его на плечо и усмехнулся:
— Держи, будешь комаров от меня отпугивать. Так, теперь, голуби, будем действовать по разработанному вами плану. Сейчас сядем в машину и поедем к вертолёту. Я понял, что вы двое — важные птицы, поэтому у меня есть шанс купить себе жизнь.
Подойдя к ним, он отпустил свою чеку и взялся за середину шнурка, соединявшего палец Захара и гранату на спине майора.
— Теперь вы все у меня в руках, — злорадно проговорил он. — Вставайте и не спешите. Одной «лимонки» хватит на нас всех.
— Это самые поганые сутки в моей жизни, — пробормотал майор, поднимаясь.
— Ничего, в аду будут деньки и похлеще! — Плешивый засмеялся и повёл нас, покорно семенящих за ним на верёвочках, к микроавтобусу.
И в этот момент из-за леса на большой скорости вылетели два вертолёта сине-белой окраски.
— О, мои коллеги летят! — весело проговорил плешивый. — Жаль, что не смогу с ними поздороваться. Залезайте в машину, живо!
С великими предосторожностями мы залезли в салон и только тут обнаружили, что нет водителя.
— Как поедем, полковник? — усмехнулся Захар. — Сдавался бы ты лучше, ей-Богу. Ты же почти ничего ещё не сделал…
— Заткнись! — зло оборвал его тот, глядя на садящиеся в ста метрах от автобуса вертолёты. — Откуда тебе знать, сопляк, что я сделал, а что нет!
— Насколько мне известно, вы только помогали своему непосредственному начальнику, генералу Петренко. Так что главная ответственность ляжет на него. Он ведь заместитель руководителя финансовой службы ФСБ, не так ли? Это он, а не вы, присвоил себе средства, конфискованные у одной известной финансовой пирамиды, арестованной по его же наводке. Сколько там, бишь, около миллиона «зелёных»? Вы пройдёте по делу лишь как мелкая сошка, полковник…
— Ты слишком много знаешь! — оборвал его полковник. — Но тебе не известно, что эту фирму нашёл и подставил я. Я сам сначала навёл на неё налоговую полицию, а потом повернул все так, будто бы там замешана иностранная разведка. Это для того, чтобы дело вместе с деньгами в качестве вещественных доказательств передали в ФСБ. Петренко только команды отдавал, чтобы мне подчинялись такие болваны, как ты, майор, а всю работу проделал я. Я был и есть самый главный, понял, сосунок! А ты говоришь: пешка… Думаешь, Петренко станет меня прикрывать? — Он скривился. — Твари они все, хапуги и подонки! Сами нажрались, а как другим, так сразу жалко стало? Ненавижу всю эту мразь!
— Так я не понял, — вскинулся задетый за живое майор, — что ж это получается? Мои бойцы тут целые сутки на организованную преступность пахали-корячились, интересы мафии, понимаешь, отстаивали с оружием в руках и за государственный счёт, а после всего этого меня ещё и оскорбляют?! Да я тебя…
— Успокойтесь, майор, — сказал Захар, — вас ведь никто не винит, вы действительно выполняли приказ. Отдохнёте пару лет на Севере, а там, глядишь, и в отставку…
Из вертолётов уже высадились какие-то люди в гражданском и теперь разговаривали с капитаном, тревожно поглядывая в нашу сторону.
— Если сейчас они не пропустят меня к вертолёту, — процедил полковник, засовывая палец и в свою чеку и управляя уже сразу двумя гранатами, — мы все взлетим на воздух.
— А поговорить с ними можно? — Голос Захара дрогнул.
— Никаких разговоров! Знаю я эти базары, сам такой же спец. Заткнитесь все…
Мы заткнулись и стали со страхом смотреть в окно на то, как развиваются события на поле. Сейчас в руках тех людей была наша судьба. Только бы они не стали препятствовать полковнику и не начали штурм автобуса. Полковник был уже на пределе, глаза его горели безумием, губы дрожали, руки тряслись, и я боялась, как бы от этой трясучки чека случайно не выскочила из запала. Пистолет он бросил на пол и схватился за шнур ещё одной рукой. Даже я ничего не могла сделать в этой ситуации и сидела, подавленная, с бесполезным автоматом на коленях. Стоит мне пошевелиться или даже просто чихнуть, как плешивый сорвётся и все полетит в тартарары. Он сидел лицом к нам на переднем сиденье салона, а мы все втроём расположились рядом на расстоянии вытянутой руки; шнуры были внатяжку, и от малейшего движения кого-либо из нас та или другая чека могла выскочить. Дверь автобуса была закрыта, и выбраться наружу за четыре секунды, пока горит запал, никто бы не успел. Так мы и сидели, связанные, наедине с сумасшедшим плешивым полковником, который для нас олицетворял теперь глупую и неотвратимую смерть.
На поляне началось какое-то движение, солдаты забегали, а люди в чёрном махали руками и что-то им кричали. Сейчас все решится: быть нам всем или не быть. Стрелки наших судеб, соединённые таким страшным образом, замерли на одном месте, и от того, пойдут они дальше или нет, зависело, смогу я сегодня отругать Валентину за непослушание или не смогу. Напряжение в салоне достигло предела, мы все истекали потом, уже не могли разговаривать, и только сердца бешено рвались из тел да путались мысли, отказываясь воспринимать происходящее.
Волосы встали дыбом, когда мы поняли, что нас окружают грузовиками. Полковника затрясло сильнее, костяшки его пальцев побелели, взгляд заметался, лицо скривила судорога, и он прохрипел:
— Похоже, вы им не так уж и нужны. Что ж, приготовьтесь, на счёт «три» мы спустимся в ад. Раз…
Я бессознательно напрягла палец на курке автомата, повёрнутого дулом в грудь полковника, и, когда тот дошёл до двух, зачем-то нажала на курок. В закрытом салоне выстрел прогремел подобно разрыву атомной бомбы, оглушительно и мощно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Он за чеку держится! — крикнула я. — И, по-моему, не шутит!
— Она права, я не шучу, — процедил тот и крикнул солдатам:
— Отойдите все на хрен на сто шагов!
Капитан вопросительно посмотрел на майора, тот, бедный, воспрявший было духом, снова поник, в который раз прощаясь с жизнью, и пробормотал:
— Делайте, что он говорит.
Солдаты с офицером отбежали в сторону. Полковник медленно начал подниматься с меня, я покорно поволоклась за ним, выставив связанные руки с верёвкой, чтобы та не натягивалась. Теперь мне стало страшно, детские игры на свежем воздухе закончились, и началась взрослая игра с большими ставками, величиною в жизнь.
— Выкиньте все оружие! — бросил он хмуро. — И не вздумайте шутить со мной, я настроен серьёзно, мне теперь тоже терять нечего. Я взорву себя и девчонку.
Майор послушно отбросил ненужный автомат, а Захар выкинул пистолет и гранаты.
— Теперь ты достань из сумочки пушку и передай мне. Только медленно и держи пистолет за ствол.
Делать было нечего, я повиновалась и передала полковнику пистолет. Одну руку он держал на чеке, а в другой был незаряжённый автомат. Он повесил мне его на плечо и усмехнулся:
— Держи, будешь комаров от меня отпугивать. Так, теперь, голуби, будем действовать по разработанному вами плану. Сейчас сядем в машину и поедем к вертолёту. Я понял, что вы двое — важные птицы, поэтому у меня есть шанс купить себе жизнь.
Подойдя к ним, он отпустил свою чеку и взялся за середину шнурка, соединявшего палец Захара и гранату на спине майора.
— Теперь вы все у меня в руках, — злорадно проговорил он. — Вставайте и не спешите. Одной «лимонки» хватит на нас всех.
— Это самые поганые сутки в моей жизни, — пробормотал майор, поднимаясь.
— Ничего, в аду будут деньки и похлеще! — Плешивый засмеялся и повёл нас, покорно семенящих за ним на верёвочках, к микроавтобусу.
И в этот момент из-за леса на большой скорости вылетели два вертолёта сине-белой окраски.
— О, мои коллеги летят! — весело проговорил плешивый. — Жаль, что не смогу с ними поздороваться. Залезайте в машину, живо!
С великими предосторожностями мы залезли в салон и только тут обнаружили, что нет водителя.
— Как поедем, полковник? — усмехнулся Захар. — Сдавался бы ты лучше, ей-Богу. Ты же почти ничего ещё не сделал…
— Заткнись! — зло оборвал его тот, глядя на садящиеся в ста метрах от автобуса вертолёты. — Откуда тебе знать, сопляк, что я сделал, а что нет!
— Насколько мне известно, вы только помогали своему непосредственному начальнику, генералу Петренко. Так что главная ответственность ляжет на него. Он ведь заместитель руководителя финансовой службы ФСБ, не так ли? Это он, а не вы, присвоил себе средства, конфискованные у одной известной финансовой пирамиды, арестованной по его же наводке. Сколько там, бишь, около миллиона «зелёных»? Вы пройдёте по делу лишь как мелкая сошка, полковник…
— Ты слишком много знаешь! — оборвал его полковник. — Но тебе не известно, что эту фирму нашёл и подставил я. Я сам сначала навёл на неё налоговую полицию, а потом повернул все так, будто бы там замешана иностранная разведка. Это для того, чтобы дело вместе с деньгами в качестве вещественных доказательств передали в ФСБ. Петренко только команды отдавал, чтобы мне подчинялись такие болваны, как ты, майор, а всю работу проделал я. Я был и есть самый главный, понял, сосунок! А ты говоришь: пешка… Думаешь, Петренко станет меня прикрывать? — Он скривился. — Твари они все, хапуги и подонки! Сами нажрались, а как другим, так сразу жалко стало? Ненавижу всю эту мразь!
— Так я не понял, — вскинулся задетый за живое майор, — что ж это получается? Мои бойцы тут целые сутки на организованную преступность пахали-корячились, интересы мафии, понимаешь, отстаивали с оружием в руках и за государственный счёт, а после всего этого меня ещё и оскорбляют?! Да я тебя…
— Успокойтесь, майор, — сказал Захар, — вас ведь никто не винит, вы действительно выполняли приказ. Отдохнёте пару лет на Севере, а там, глядишь, и в отставку…
Из вертолётов уже высадились какие-то люди в гражданском и теперь разговаривали с капитаном, тревожно поглядывая в нашу сторону.
— Если сейчас они не пропустят меня к вертолёту, — процедил полковник, засовывая палец и в свою чеку и управляя уже сразу двумя гранатами, — мы все взлетим на воздух.
— А поговорить с ними можно? — Голос Захара дрогнул.
— Никаких разговоров! Знаю я эти базары, сам такой же спец. Заткнитесь все…
Мы заткнулись и стали со страхом смотреть в окно на то, как развиваются события на поле. Сейчас в руках тех людей была наша судьба. Только бы они не стали препятствовать полковнику и не начали штурм автобуса. Полковник был уже на пределе, глаза его горели безумием, губы дрожали, руки тряслись, и я боялась, как бы от этой трясучки чека случайно не выскочила из запала. Пистолет он бросил на пол и схватился за шнур ещё одной рукой. Даже я ничего не могла сделать в этой ситуации и сидела, подавленная, с бесполезным автоматом на коленях. Стоит мне пошевелиться или даже просто чихнуть, как плешивый сорвётся и все полетит в тартарары. Он сидел лицом к нам на переднем сиденье салона, а мы все втроём расположились рядом на расстоянии вытянутой руки; шнуры были внатяжку, и от малейшего движения кого-либо из нас та или другая чека могла выскочить. Дверь автобуса была закрыта, и выбраться наружу за четыре секунды, пока горит запал, никто бы не успел. Так мы и сидели, связанные, наедине с сумасшедшим плешивым полковником, который для нас олицетворял теперь глупую и неотвратимую смерть.
На поляне началось какое-то движение, солдаты забегали, а люди в чёрном махали руками и что-то им кричали. Сейчас все решится: быть нам всем или не быть. Стрелки наших судеб, соединённые таким страшным образом, замерли на одном месте, и от того, пойдут они дальше или нет, зависело, смогу я сегодня отругать Валентину за непослушание или не смогу. Напряжение в салоне достигло предела, мы все истекали потом, уже не могли разговаривать, и только сердца бешено рвались из тел да путались мысли, отказываясь воспринимать происходящее.
Волосы встали дыбом, когда мы поняли, что нас окружают грузовиками. Полковника затрясло сильнее, костяшки его пальцев побелели, взгляд заметался, лицо скривила судорога, и он прохрипел:
— Похоже, вы им не так уж и нужны. Что ж, приготовьтесь, на счёт «три» мы спустимся в ад. Раз…
Я бессознательно напрягла палец на курке автомата, повёрнутого дулом в грудь полковника, и, когда тот дошёл до двух, зачем-то нажала на курок. В закрытом салоне выстрел прогремел подобно разрыву атомной бомбы, оглушительно и мощно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95