Понял? Наша Инка! – И продолжил свой дикарский танец.
– Что ж ты ей пистолет приставил? – отказывался верить Курганов.
– Растерялся… это ведь только сейчас я окончательно понял, что на нас наехала Инка-тростинка!
Шлоссер не мог разделить внезапную радость, обуявшую сперва Вениамина, а потом и Курганова. Но, вволю нахохотавшись, они поведали ему свою историю.
Это произошло во время Московской Олимпиады в 1980 году. Тогда все шутили – «Хрущев обещал в восьмидесятом коммунизм, а Брежнев заменил коммунизм Олимпиадой». Но все были довольны. В Москве было полно иностранных, дотоле невиданных продуктов. Приезжих в столице не было, и улицы поражали чистотой, порядком и отсутствием народа. Гулять было одно наслаждение. Погода стояла солнечная и теплая. Милиционеры были вежливыми и словоохотливыми. Москвичи радовались свободе и безопасности. Преступлений не совершалось. Веселиться можно было все ночи напролет.
А с экранов телевизоров, из радиоприемников вместо досрочных перевыполнений планов слышались сообщения о рекордах: «Первым чемпионом XXII Олимпиады стал спортсмен из Фрунзе Александр Мелентьев. Он установил мировой рекорд в стрельбе из пистолета. В олимпийском бассейне „золото“ завоевал Сергей Фесенко. Советские гимнасты Дитятин и Андрианов поделили между собой первое и второе места. Все восторгались румынской гимнасткой Надей Комэнечи…» – и так каждый день.
Оттого, наверное, трое друзей, впервые почувствовав вдруг возникшую свободу, дурачились и веселились вместе со своей подругой – Инкой-тростинкой. Три молодых красавца – Веня, Саня и Виктор. Они с самого первого курса были не разлей вода. А теперь и вовсе шлялись по веселой Москве дни и ночи напролет. Пили дешевый портвейн по рубль тридцать семь, заедали толстыми кусками «Останкинской» колбасы по два сорок кило и не знали никаких забот… Пока однажды, возле памятника основоположнику Энгельсу, что на Кропоткинской, не увидели небольшую толпу, выкрикивающую лозунги против войны в Афганистане.
Им бы всем четверым пройти мимо. Да уступили просьбам Инки.
– Пошли посмотрим, ведь интересно.
Неудобно было отказаться. Вроде же свободные граждане. И они сначала подошли, а потом влились в толпу, состоявшую из евреев-отказников и случайно не выловленных перед Олимпиадой диссидентов.
В мгновение ока со всей Москвы слетелись западные журналисты, а за ними – наряды милиции. Кто-то из демонстрантов поджег советский флаг, и горящее полотнище на древке стали передавать из рук в руки. Взяла его подержать и Инка. Зачем – и сама не понимала. Потом передала дальше. Казалось, еще немного – и все разойдутся. Тем более милиция не вмешивалась, а через динамики просила прекратить демонстрацию.
– Пошли отсюда, – первым предложил Курганов и выбрался из толпы. За ним потянулись Веня, Виктор и Инка.
Потом беспрепятственно шли по Метростроевской, гордые своей независимостью, и обсуждали, куда поехать попить пиво. И вдруг, вынырнув из переулка, возле них остановился обычный серый «рафик». Из него выскочили несколько парней в одинаковых серых костюмах и набросились на ребят. Мгновенно скрутив всех четверых, посадили в «рафик» и отвезли не куда-нибудь, а на площадь Дзержинского. Рассовали по разным камерам, продержали сутки без еды, а потом начались многочасовые допросы. Дело вел старший следователь капитан Манукалов. Начал с душеспасительных бесед и предлагал рассказать о подпольной студенческой организации, активными членами которой они были. Напрасно каждый доказывал, что в инязе и в помине ничего такого не существует. Манукалов был непреклонен.
Потом их стали бить, истязать, сажать в карцер. Лишь иногда выводили на крышу лубянского здания подышать воздухом. Брали измором. Видать, комитету очень нужно было отчитаться об обезвреживании подпольной диссидентской организации. Сам Манукалов даже не скрывал, что фабрикует дело. Но уговаривал – честное признание и раскаяние суд учтет при вынесении приговора. В самое тяжелое положение попала Инка. Ей инкриминировалось надругательство над святыней – сожжение советского флага.
На этом эпизоде Манукалов сидел особенно долго, призывая ребят взять сожжение на себя. По всему было видно, что хотел вытянуть Инку. Виктора уговаривать не пришлось, он давно был в нее влюблен.
Потом дело передали в суд.
Напрасно они писали во все инстанции. Напрасно родственники обивали пороги высоких учреждений. Приговор был приведен в исполнение. Виктор Иратов получил двенадцать лет, Вениамин Аксельрод и Александр Курганов – по семь, а Инна Репина – два года условно.
Сначала сидели в известной «политической колонии» «Пермь-35» все вместе. Условия были скотские, но контингент не уголовный, поэтому было не так страшно. В основном доставалось от вертухаев. Но однажды, уже по весне, всех троих вдруг приказано было перевести в колонию усиленного режима. На одном этапе попали в компанию зеков, которые собирались устроить побег. Виктор первый вызвался бежать с ними. Веня и Курганов последовали его примеру. Уж очень страшно казалось сидеть целых шесть лет, да еще среди уголовников.
Побег был продуман мастерски. У одного зека оказалась пилка. Ею в туалете, передавая друг другу, выпилили люк. Охрана совсем не обращала на них никакого внимания. На всем перегоне пьянствовали.
И вот на коротком полустанке пятеро заключенных вылезли из вагона. И вдруг началась погоня. Да какая. Их гнали в лес, как диких зверей. Стреляли без предупреждения. В живых остались только Веня и Курганов.
Новый суд. Новый срок. По пять лет строгого режима. Тогда в клетке в зале суда и виделись в последний раз…
И вот теперь оказывается, что Инка – крутая московская дама, да еще жена генерала комитетного.
Шлоссер слушал сбивчивый, быстрый рассказ и смекал, как лучше использовать возникшую ситуацию.
– Вы, Федя, не горячитесь. Узнать – одно дело. А захочет ли она признать вас? Может, этот генерал ей давно мозги перевернул на сто восемьдесят градусов.
– Да мы же знаем Инку! – воспротивился услышанному Веня.
– Вообще-то она девка была хорошая, – подтвердил Курганов.
– Э, была… Любила она не вас, и не вы взяли на себя сожжение флага.
– Виктор взял. Его пристрелили первым, – мрачно объяснил Курганов.
– Так-то вот, Федя. У женщины любимого человека убили, который к тому же взял на себя ее преступление. К вам она может отнестись с большой нелюбовью. Вы ведь живы. Может, не случайно именно она приказала разгромить магазин. Может, знала, что владельцы его – вы?
Настроение приятелей резко ухудшилось. Они молча наблюдали, как Шлоссер поедал горячие сосиски, поджаренные в спирту.
– Неужели Инка способна на такое? – растерянно повторял Веня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
– Что ж ты ей пистолет приставил? – отказывался верить Курганов.
– Растерялся… это ведь только сейчас я окончательно понял, что на нас наехала Инка-тростинка!
Шлоссер не мог разделить внезапную радость, обуявшую сперва Вениамина, а потом и Курганова. Но, вволю нахохотавшись, они поведали ему свою историю.
Это произошло во время Московской Олимпиады в 1980 году. Тогда все шутили – «Хрущев обещал в восьмидесятом коммунизм, а Брежнев заменил коммунизм Олимпиадой». Но все были довольны. В Москве было полно иностранных, дотоле невиданных продуктов. Приезжих в столице не было, и улицы поражали чистотой, порядком и отсутствием народа. Гулять было одно наслаждение. Погода стояла солнечная и теплая. Милиционеры были вежливыми и словоохотливыми. Москвичи радовались свободе и безопасности. Преступлений не совершалось. Веселиться можно было все ночи напролет.
А с экранов телевизоров, из радиоприемников вместо досрочных перевыполнений планов слышались сообщения о рекордах: «Первым чемпионом XXII Олимпиады стал спортсмен из Фрунзе Александр Мелентьев. Он установил мировой рекорд в стрельбе из пистолета. В олимпийском бассейне „золото“ завоевал Сергей Фесенко. Советские гимнасты Дитятин и Андрианов поделили между собой первое и второе места. Все восторгались румынской гимнасткой Надей Комэнечи…» – и так каждый день.
Оттого, наверное, трое друзей, впервые почувствовав вдруг возникшую свободу, дурачились и веселились вместе со своей подругой – Инкой-тростинкой. Три молодых красавца – Веня, Саня и Виктор. Они с самого первого курса были не разлей вода. А теперь и вовсе шлялись по веселой Москве дни и ночи напролет. Пили дешевый портвейн по рубль тридцать семь, заедали толстыми кусками «Останкинской» колбасы по два сорок кило и не знали никаких забот… Пока однажды, возле памятника основоположнику Энгельсу, что на Кропоткинской, не увидели небольшую толпу, выкрикивающую лозунги против войны в Афганистане.
Им бы всем четверым пройти мимо. Да уступили просьбам Инки.
– Пошли посмотрим, ведь интересно.
Неудобно было отказаться. Вроде же свободные граждане. И они сначала подошли, а потом влились в толпу, состоявшую из евреев-отказников и случайно не выловленных перед Олимпиадой диссидентов.
В мгновение ока со всей Москвы слетелись западные журналисты, а за ними – наряды милиции. Кто-то из демонстрантов поджег советский флаг, и горящее полотнище на древке стали передавать из рук в руки. Взяла его подержать и Инка. Зачем – и сама не понимала. Потом передала дальше. Казалось, еще немного – и все разойдутся. Тем более милиция не вмешивалась, а через динамики просила прекратить демонстрацию.
– Пошли отсюда, – первым предложил Курганов и выбрался из толпы. За ним потянулись Веня, Виктор и Инка.
Потом беспрепятственно шли по Метростроевской, гордые своей независимостью, и обсуждали, куда поехать попить пиво. И вдруг, вынырнув из переулка, возле них остановился обычный серый «рафик». Из него выскочили несколько парней в одинаковых серых костюмах и набросились на ребят. Мгновенно скрутив всех четверых, посадили в «рафик» и отвезли не куда-нибудь, а на площадь Дзержинского. Рассовали по разным камерам, продержали сутки без еды, а потом начались многочасовые допросы. Дело вел старший следователь капитан Манукалов. Начал с душеспасительных бесед и предлагал рассказать о подпольной студенческой организации, активными членами которой они были. Напрасно каждый доказывал, что в инязе и в помине ничего такого не существует. Манукалов был непреклонен.
Потом их стали бить, истязать, сажать в карцер. Лишь иногда выводили на крышу лубянского здания подышать воздухом. Брали измором. Видать, комитету очень нужно было отчитаться об обезвреживании подпольной диссидентской организации. Сам Манукалов даже не скрывал, что фабрикует дело. Но уговаривал – честное признание и раскаяние суд учтет при вынесении приговора. В самое тяжелое положение попала Инка. Ей инкриминировалось надругательство над святыней – сожжение советского флага.
На этом эпизоде Манукалов сидел особенно долго, призывая ребят взять сожжение на себя. По всему было видно, что хотел вытянуть Инку. Виктора уговаривать не пришлось, он давно был в нее влюблен.
Потом дело передали в суд.
Напрасно они писали во все инстанции. Напрасно родственники обивали пороги высоких учреждений. Приговор был приведен в исполнение. Виктор Иратов получил двенадцать лет, Вениамин Аксельрод и Александр Курганов – по семь, а Инна Репина – два года условно.
Сначала сидели в известной «политической колонии» «Пермь-35» все вместе. Условия были скотские, но контингент не уголовный, поэтому было не так страшно. В основном доставалось от вертухаев. Но однажды, уже по весне, всех троих вдруг приказано было перевести в колонию усиленного режима. На одном этапе попали в компанию зеков, которые собирались устроить побег. Виктор первый вызвался бежать с ними. Веня и Курганов последовали его примеру. Уж очень страшно казалось сидеть целых шесть лет, да еще среди уголовников.
Побег был продуман мастерски. У одного зека оказалась пилка. Ею в туалете, передавая друг другу, выпилили люк. Охрана совсем не обращала на них никакого внимания. На всем перегоне пьянствовали.
И вот на коротком полустанке пятеро заключенных вылезли из вагона. И вдруг началась погоня. Да какая. Их гнали в лес, как диких зверей. Стреляли без предупреждения. В живых остались только Веня и Курганов.
Новый суд. Новый срок. По пять лет строгого режима. Тогда в клетке в зале суда и виделись в последний раз…
И вот теперь оказывается, что Инка – крутая московская дама, да еще жена генерала комитетного.
Шлоссер слушал сбивчивый, быстрый рассказ и смекал, как лучше использовать возникшую ситуацию.
– Вы, Федя, не горячитесь. Узнать – одно дело. А захочет ли она признать вас? Может, этот генерал ей давно мозги перевернул на сто восемьдесят градусов.
– Да мы же знаем Инку! – воспротивился услышанному Веня.
– Вообще-то она девка была хорошая, – подтвердил Курганов.
– Э, была… Любила она не вас, и не вы взяли на себя сожжение флага.
– Виктор взял. Его пристрелили первым, – мрачно объяснил Курганов.
– Так-то вот, Федя. У женщины любимого человека убили, который к тому же взял на себя ее преступление. К вам она может отнестись с большой нелюбовью. Вы ведь живы. Может, не случайно именно она приказала разгромить магазин. Может, знала, что владельцы его – вы?
Настроение приятелей резко ухудшилось. Они молча наблюдали, как Шлоссер поедал горячие сосиски, поджаренные в спирту.
– Неужели Инка способна на такое? – растерянно повторял Веня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136