Сергей не сомневался, что тот ждет его для разговора.
С помощью генеральского сынка Кеши, еще в школе прозванного Черчиллем, а теперь — спивающегося бомжа Черча, капитан провел не одно расследование. Кеша был цепкой рыбкой в криминальных заводях Чистяков, как местные называли эти края, и никогда просто так оперу на глаза не лез. Они обставляли свои встречи на людях вроде случайно, разыгрывая старое школьное приятельство.
Капитан потянул дверь пивной и очутился в ее чреве, еще не взлохмаченном по грустному настроению похмеляющихся с утра. Кеша стоял за угловым столиком с кружкой. Кострецов кивнул ему, будто бы впервые сегодня увидев, а Кеша, в обычной своей вымогательской манере, крикнул:
— Кость, с тебя кружка пива в честь встречи!
Черч в стукачах старался больше из любви к оперскому искусству, так как когда-то состоял в добровольном комсомольском оперотряде, а теперь к тому же отрабатывал свои уголовные грешки.
Сергей принес и поставил на стол пару кружек любимого Кешей «Адмиралтейского».
— Без пива флотскому никуда! — моментально осушив халявные полкружки и крякнув, произнес Черч, улыбаясь ртом с выбитыми зубами.
Каждый раз, видя Черча вблизи, Сергей поражался, что судьба с ним сделала. Не верилось, что эта изношенная физиономия со слипшимися остатками волос принадлежала когда-то преуспевающему генеральскому сыну, знающему английский сызмальства и обученному игре на фортепьяно. После окончания института Черч плавал на подводных лодках, работая наладчиком экспериментальной аппаратуры судостроительного завода. Именно поэтому он навечно зачислил себя в моряки. После смерти родителей, опускаясь все ниже и ниже, Кеша безвозвратно вылетел на обочину жизни.
— А при чем пиво во флоте? — поинтересовался Кострецов, очень уважавший этот напиток.
Черч ощерился, снова изображая улыбку, и блеснул знаниями, которые по привычке от бывшей благополучной жизни иногда и сейчас вычерпывал из брошенных газет:
— Еще при Петре Первом по его «Уставу морскому» матросу полагалось на месяц семь ведер пива, ежедневно литра три. А как же? В походах сплошь солонину ели, жажда, и вообще обезвоживание организма. Потом, правда, во флотях на водочку больше перешли. Четырежды в неделю свистали на «коробках» к чарке по сто грамм. — Кеша подсосал щелью рта воздух. — Сегодня и мне за твой счет, Кость, не грех чарку грамм в пятьсот выпить.
— Что-то по убийству Пинюхина слышал? — тихо спросил капитан.
— Видел, — прошипел Черч.
— Неужели самого исполнителя?
— Да, вроде похож на мочильщика тот мужичок, — проговорил Кеша, придвигаясь к Кострецову.
Сергей не торопил его, зная высокомерную в таких случаях ухватку Черча говорить монологом. Кеша отхлебнул из кружки и сказал:
— Я ж в дворах за «Самоваром» часто кантуюсь. Иной раз на чердаках ночую, там они покультурнее.
— А еще из-за мемориальности, — с улыбкой подсказал Кость. — Банк, где Паршин ночевал, рядом.
Сергей вспомнил легендарного медвежатника Паршина, который обвел уголовку, разыскивавшую его по всей Москве, между тем как сам спокойно ночевал прямо в этом банке на Мясницкой.
— Вот-вот, — серьезно произнес Черч. — А этой ночью в тех занырах другой крутой притаился. Я-то наверх полез, сунулся под одну крышу — чую, кто-то на чердачке есть. Нюхом как бы надыбал, тот тихо-тихо сидел. И как-то нехорошо я себя почувствовал. Словно тот штымп пулю или перо готов был в меня всадить. Я раком да в люк обратно сполз. Дай-ка сигаретку.
Курить кострецовское «Мальборо» тоже было Кешиным ритуалом при их встречах. Он подымил и продолжил:
— Выскочил я во двор и стал за подъездом сечь. Такой осторожный штымп должен был со своего насеста из-за моего шухера соскочить. И правда, гляжу, канает… Плоховато я его в темнотище разглядел, но одно точно: брови сросшиеся. А так — в подходящей спецодежде: все черное, штаны, куртка, шапочка на лоб. Я брови-то под ее краем и отметил.
— С меня, Кеша, бутылка, — сказал опер.
— Как бы не две, — усмехнулся Черч. — Еще видел, как он одну штуку в карман засовывал. Должно быть, перед выходом на улицу ею последний раз пользовался. Такая, с экранчиком, а внизу кнопочки, слева — пара или тройка клавишей.
— На сканирующий приемник похоже. Он способен прослушивать радиоэфир, в том числе пейджинговых и сотовых компаний.
— Тебе, Кость, виднее. Я-то в последнее время никакой аппаратуры, кроме стакана да пивной кружки, не держу, — печально проговорил Кеша.
Кострецов отсчитал деньги и сунул их Черчу под столиком.
— Донесение на литр тянет, но извини, даю только на бутылку. Ты ж знаешь, из кровных отстегиваю.
Черч иронически взглянул на него.
— Когда на лапу от крутых научишься брать?
— Никогда, — буркнул Кость, допивая свое пиво.
— За это еще со школьных драк тебя, Серега, и уважаю.
Кострецов вышел из пивной и зашагал снова за ресторан «Самовар» к дому с указанным Кешей чердаком.
Там опер поднялся в люк, через который минувшей ночью пятился Черч. Внимательно оглядел помещение: никаких заслуживающих внимание следов, как было и утром на лестничной площадке с трупом Пинюхина. Зато из чердачного оконца отлично проглядывались окна пинюхинской квартиры.
«А со сканирующего приемника, — прикинул капитан, — можно было перехватывать все телефонные переговоры Пинюхина по сотовику, чтобы определить время, когда он должен выйти из квартиры. Его шофер, скорее всего, подъезжая утром к дому, боссу отзвонился».
Кость спустился во двор, пересек его и поднялся снова к квартире Пинюхина. Ему открыла вдова, уже накрашенная, затянутая в черный траурный костюм.
— Извините, — любезно сказал капитан, — я на минутку. Ваш муж, наверное, ездил на машине с шофером?
— Да.
— Он сегодня с водителем перед выходом из дома по телефону говорил?
— Конечно. Как обычно, по сотовому. А вы как догадались?
— Курение «Беломора» помогает, — с неподдельным добродушием улыбнулся, тряхнув кудрями, опер.
Он махнул рукой и сбежал вниз по лестнице.
* * *
На следующее утро расторопный Топков докладывал Кострецову по биографии Алексея Пинюхина:
— В начале девяностых годов Пинюхин являлся вице-президентом акционерного общества «Главтур». Это была крепкая организация, оказавшаяся наряду с другими преемником Госкоминтуриста СССР. «Главтур» владел несколькими гостиницами и административными зданиями в центре Москвы. Но в середине девяностых его стал «осваивать» президент Национального фонда спорта Борис Федоров.
— Тот, которого ранили при покушении? И который этой весной все же умер?
— Так точно. Но тогда еще Федоров был в отличной форме, дружил с тогдашним министром спорта Тарпищевым, приближенным по своим теннисным заслугам к Ельцину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
С помощью генеральского сынка Кеши, еще в школе прозванного Черчиллем, а теперь — спивающегося бомжа Черча, капитан провел не одно расследование. Кеша был цепкой рыбкой в криминальных заводях Чистяков, как местные называли эти края, и никогда просто так оперу на глаза не лез. Они обставляли свои встречи на людях вроде случайно, разыгрывая старое школьное приятельство.
Капитан потянул дверь пивной и очутился в ее чреве, еще не взлохмаченном по грустному настроению похмеляющихся с утра. Кеша стоял за угловым столиком с кружкой. Кострецов кивнул ему, будто бы впервые сегодня увидев, а Кеша, в обычной своей вымогательской манере, крикнул:
— Кость, с тебя кружка пива в честь встречи!
Черч в стукачах старался больше из любви к оперскому искусству, так как когда-то состоял в добровольном комсомольском оперотряде, а теперь к тому же отрабатывал свои уголовные грешки.
Сергей принес и поставил на стол пару кружек любимого Кешей «Адмиралтейского».
— Без пива флотскому никуда! — моментально осушив халявные полкружки и крякнув, произнес Черч, улыбаясь ртом с выбитыми зубами.
Каждый раз, видя Черча вблизи, Сергей поражался, что судьба с ним сделала. Не верилось, что эта изношенная физиономия со слипшимися остатками волос принадлежала когда-то преуспевающему генеральскому сыну, знающему английский сызмальства и обученному игре на фортепьяно. После окончания института Черч плавал на подводных лодках, работая наладчиком экспериментальной аппаратуры судостроительного завода. Именно поэтому он навечно зачислил себя в моряки. После смерти родителей, опускаясь все ниже и ниже, Кеша безвозвратно вылетел на обочину жизни.
— А при чем пиво во флоте? — поинтересовался Кострецов, очень уважавший этот напиток.
Черч ощерился, снова изображая улыбку, и блеснул знаниями, которые по привычке от бывшей благополучной жизни иногда и сейчас вычерпывал из брошенных газет:
— Еще при Петре Первом по его «Уставу морскому» матросу полагалось на месяц семь ведер пива, ежедневно литра три. А как же? В походах сплошь солонину ели, жажда, и вообще обезвоживание организма. Потом, правда, во флотях на водочку больше перешли. Четырежды в неделю свистали на «коробках» к чарке по сто грамм. — Кеша подсосал щелью рта воздух. — Сегодня и мне за твой счет, Кость, не грех чарку грамм в пятьсот выпить.
— Что-то по убийству Пинюхина слышал? — тихо спросил капитан.
— Видел, — прошипел Черч.
— Неужели самого исполнителя?
— Да, вроде похож на мочильщика тот мужичок, — проговорил Кеша, придвигаясь к Кострецову.
Сергей не торопил его, зная высокомерную в таких случаях ухватку Черча говорить монологом. Кеша отхлебнул из кружки и сказал:
— Я ж в дворах за «Самоваром» часто кантуюсь. Иной раз на чердаках ночую, там они покультурнее.
— А еще из-за мемориальности, — с улыбкой подсказал Кость. — Банк, где Паршин ночевал, рядом.
Сергей вспомнил легендарного медвежатника Паршина, который обвел уголовку, разыскивавшую его по всей Москве, между тем как сам спокойно ночевал прямо в этом банке на Мясницкой.
— Вот-вот, — серьезно произнес Черч. — А этой ночью в тех занырах другой крутой притаился. Я-то наверх полез, сунулся под одну крышу — чую, кто-то на чердачке есть. Нюхом как бы надыбал, тот тихо-тихо сидел. И как-то нехорошо я себя почувствовал. Словно тот штымп пулю или перо готов был в меня всадить. Я раком да в люк обратно сполз. Дай-ка сигаретку.
Курить кострецовское «Мальборо» тоже было Кешиным ритуалом при их встречах. Он подымил и продолжил:
— Выскочил я во двор и стал за подъездом сечь. Такой осторожный штымп должен был со своего насеста из-за моего шухера соскочить. И правда, гляжу, канает… Плоховато я его в темнотище разглядел, но одно точно: брови сросшиеся. А так — в подходящей спецодежде: все черное, штаны, куртка, шапочка на лоб. Я брови-то под ее краем и отметил.
— С меня, Кеша, бутылка, — сказал опер.
— Как бы не две, — усмехнулся Черч. — Еще видел, как он одну штуку в карман засовывал. Должно быть, перед выходом на улицу ею последний раз пользовался. Такая, с экранчиком, а внизу кнопочки, слева — пара или тройка клавишей.
— На сканирующий приемник похоже. Он способен прослушивать радиоэфир, в том числе пейджинговых и сотовых компаний.
— Тебе, Кость, виднее. Я-то в последнее время никакой аппаратуры, кроме стакана да пивной кружки, не держу, — печально проговорил Кеша.
Кострецов отсчитал деньги и сунул их Черчу под столиком.
— Донесение на литр тянет, но извини, даю только на бутылку. Ты ж знаешь, из кровных отстегиваю.
Черч иронически взглянул на него.
— Когда на лапу от крутых научишься брать?
— Никогда, — буркнул Кость, допивая свое пиво.
— За это еще со школьных драк тебя, Серега, и уважаю.
Кострецов вышел из пивной и зашагал снова за ресторан «Самовар» к дому с указанным Кешей чердаком.
Там опер поднялся в люк, через который минувшей ночью пятился Черч. Внимательно оглядел помещение: никаких заслуживающих внимание следов, как было и утром на лестничной площадке с трупом Пинюхина. Зато из чердачного оконца отлично проглядывались окна пинюхинской квартиры.
«А со сканирующего приемника, — прикинул капитан, — можно было перехватывать все телефонные переговоры Пинюхина по сотовику, чтобы определить время, когда он должен выйти из квартиры. Его шофер, скорее всего, подъезжая утром к дому, боссу отзвонился».
Кость спустился во двор, пересек его и поднялся снова к квартире Пинюхина. Ему открыла вдова, уже накрашенная, затянутая в черный траурный костюм.
— Извините, — любезно сказал капитан, — я на минутку. Ваш муж, наверное, ездил на машине с шофером?
— Да.
— Он сегодня с водителем перед выходом из дома по телефону говорил?
— Конечно. Как обычно, по сотовому. А вы как догадались?
— Курение «Беломора» помогает, — с неподдельным добродушием улыбнулся, тряхнув кудрями, опер.
Он махнул рукой и сбежал вниз по лестнице.
* * *
На следующее утро расторопный Топков докладывал Кострецову по биографии Алексея Пинюхина:
— В начале девяностых годов Пинюхин являлся вице-президентом акционерного общества «Главтур». Это была крепкая организация, оказавшаяся наряду с другими преемником Госкоминтуриста СССР. «Главтур» владел несколькими гостиницами и административными зданиями в центре Москвы. Но в середине девяностых его стал «осваивать» президент Национального фонда спорта Борис Федоров.
— Тот, которого ранили при покушении? И который этой весной все же умер?
— Так точно. Но тогда еще Федоров был в отличной форме, дружил с тогдашним министром спорта Тарпищевым, приближенным по своим теннисным заслугам к Ельцину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70