Тело её затрясло, в голову дурманяще бросилась кровь. Она не узнавала себя. Мысль о том, что надо сопротивляться, безвозвратно ушла, и тело перестало противиться ласкам. Больше того, Соловьева с ужасом ощущала, что желания — жаркие, совершенно новые и ей мало знакомые — все сильнее порабощали её и заставляли окончательно утрачивать то, что она для себя всегда называла стыдом. Ей страстно хотелось близости. Она будто парила в состоянии душевной невесомости. Тело горело. Его переполняло желание покориться мужской силе и плыть, плыть…
Марусич поцеловал её в губы и ослабил объятия.
— Нам пора ехать.
Холодный рассудочный голос прозвучал неожиданно. Ее ослабевшие руки, лежавшие на его плечах, скользнули вниз.
Все это походило на внезапное пробуждение после сладкого сна, из которого человека вызывает безжалостный звон будильника. Ты ещё во власти теплых паутинно-липких видений, тебе не хочется их прерывать, а сон уже сломан, разбит, искорежен…
— Что?
Она открыла глаза и оправила юбку. Щеки её пылали румянцем. С неожиданной злостью сказала:
— Разве так можно? С женщиной?
— Ты торопишься? — Марусич посмотрел на неё с улыбкой. Глаза его искрились хитринкой. — Не спеши, не надо. Жадная страсть вредит настоящей нежности. Ты ведь все ещё чувствуешь себя добычей. Ждешь, что тебя схватят и начнут когтить. Можно и так, но учти: кто спешит к наслаждению, губит радость предвкушения. Мне бы не хотелось, чтобы потом ты считала себя жертвой. Удовольствие от близости и её желание должны быть взаимными…
Марусич говорил спокойно, как родители перед сном говорят с детьми, стараясь их убаюкать. В то же время его руки продолжали скользить по её телу, трогая и лаская места, которых она даже себе не так часто позволяла касаться. Она глубоко вздохнула.
— Куда мы едем?
— Так ли это важно?
Они вместе вышли из кабинета. Марусич кивнул верной хранительнице его дверей:
— До завтра, Мария Афанасьевна.
Соловьева, стараясь не глядеть на секретаршу, прошмыгнула мимо неё незаметной мышкой. У подъезда их ждала машина. Молчаливый водитель в черном кожаном пиджаке и коричневой бейсбольной кепочке даже не обернулся к ним.
— Поехали, Жорж. — Марусич коснулся рукой плеча водителя.
Машина тронулась. Марусич придвинулся к Людмиле и положил ей ладонь на колено. Она вздрогнула, сжалась, но тут же расслабилась, повернула лицо к нему и улыбнулась…
То, что лирики и священники именуют в человеке душой на девяносто девять процентов состоит из лицемерия. Даже в общении с самим собой человек не свободен от внутренней лжи и самые поганые свои поступки склонен оправдывать и объяснять высокой целесообразностью и умением жить.
Соловьева, оказавшись в руках нового шефа, если говорить честно, была потрясена не тем, что с ней произошло, а тем, сколь быстро это случилось. Собираясь на встречу с работодателем, тонкой женской интуицией она предугадывала, что решение о том получит она место или нет, будет зависеть не от её профессионального опыта и умения, а в первую очередь от того, насколько она сама внешне понравится нанимателю как женщина.
Она долго и тщательно подбирала одежду, пока не остановилась на черной, блестевшей атласом юбке, которая плотно обтягивала ягодицы. Она знала, что блестящая шелковистая ткань, плотно облегающая формы тела, обладает магическим сексуальным воздействием на воображение мужчин. Она надела белую блузку, предпочтя ту, которая имела глубокий вырез и давала возможность в нужный момент принимать такие позы, которые позволяли сделать более видным, то что по идее должно быть скрыто одеждой. Она специально сходила в салон-парикмахерскую, где опытный мастер поработал с её лицом и прической. Однако признаться себе в том, что её ухищрения сработали безотказно, что она добилась желаемого, и ничего особенного с ней не произошло, поскольку было легко догадаться, что рано или поздно её отношения с начальником могут перерасти в более близкие, нежели просто служебные, Соловьева не могла.
Поэтому в тот восхитительный вечер на новой даче Марусича, при свечах за шикарно накрытым столом на двоих, в широкой постели в спальной комнате с зеркальным потолком, новая любовница радовала шефа и разжигала его своей стеснительностью, робкими попытками сопротивляться, а когда он овладел ею, она отдалась ему яростно и всецело.
В окнах дачи в тот вечер горел яркий свет.
Бдительный охранник, тот самый, что так любил дернуть стакан или два на халяву, находился в момент взрыва метрах в двухстах от дома и это спасло ему жизнь. Все, что происходило он, ещё не понимая причин, видел своими глазами. Ему показалось что в какое-то мгновение дом вспух, будто его надули воздухом и тут же желтое пламя огромным шаром вырвалось из стен, которые не в силах были его удержать. Дрогнула земля под ногами. Молочно-белая масса спрессованного взрывом воздуха, та самая, которую по-научному называют ударной волной, толкнула его в грудь, сбила с ног, ослепила, оглушила, протащила по земле. Он опрокинулся на спину, не успев даже прикрыть лицо руками. Над ним, обжигая жаром, свистя, завывая, дребезжа пролетала темная масса осколков и строительного мусора.
Жизнь сторожу спасла садовая скамейка, под которую его упругим ударом вкатила взрывная волна.
Сверху, гремя по свежеокрашенным рейкам, валились обломки кирпича, оконных переплетов, куски металлической арматуры. Скамейка дрожала, мелкие осколки сыпались на сторожа, и он, сперва закрыл глаза, потом прикрыл голову руками.
Тишина наступила сравнительно быстро — звук взрыва, больно ударив по перепонкам, прокатился и стих вдали. Но ещё долго по скамье и земле барабанили осколки, которые динамическая сила удара подбросила высоко вверх.
За домом на бетонированной площадке в момент взрыва находился серебристый хозяйский «Мерседес». Его подбросило взрывом, затем опрокинуло и протащило по бетону, покорежив кузов, повыбивав все стекла. По площадке разлился и почти сразу загорелся бензин. Пламя быстро дожирало то, что не успел уничтожить удар взрывной волны. Впрочем, сожалеть о погибшем добре хозяину не пришлось — он погиб с виду ужасной, но для него самого безболезненной и мгновенной смертью. Взрыв уничтожил Марусича до того, как сознание сумело что-либо понять или хотя бы ощутить боль.
* * *
Николай Фомич Чепурной, один из членов руководящей «семерки» Системы возглавлял АО «Трансконтиненталь». Фирма, прокручивавшая огромные капиталы, была на самом деле прачечной. Здесь «отмывались» и после оплаты налогов вводились в законный оборот миллионы рублей и долларов.
Известие о страшной гибели Марусича застало Чепурного в родной рязанской деревне, куда он приехал к своей родной бабке — матери давно умершего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Марусич поцеловал её в губы и ослабил объятия.
— Нам пора ехать.
Холодный рассудочный голос прозвучал неожиданно. Ее ослабевшие руки, лежавшие на его плечах, скользнули вниз.
Все это походило на внезапное пробуждение после сладкого сна, из которого человека вызывает безжалостный звон будильника. Ты ещё во власти теплых паутинно-липких видений, тебе не хочется их прерывать, а сон уже сломан, разбит, искорежен…
— Что?
Она открыла глаза и оправила юбку. Щеки её пылали румянцем. С неожиданной злостью сказала:
— Разве так можно? С женщиной?
— Ты торопишься? — Марусич посмотрел на неё с улыбкой. Глаза его искрились хитринкой. — Не спеши, не надо. Жадная страсть вредит настоящей нежности. Ты ведь все ещё чувствуешь себя добычей. Ждешь, что тебя схватят и начнут когтить. Можно и так, но учти: кто спешит к наслаждению, губит радость предвкушения. Мне бы не хотелось, чтобы потом ты считала себя жертвой. Удовольствие от близости и её желание должны быть взаимными…
Марусич говорил спокойно, как родители перед сном говорят с детьми, стараясь их убаюкать. В то же время его руки продолжали скользить по её телу, трогая и лаская места, которых она даже себе не так часто позволяла касаться. Она глубоко вздохнула.
— Куда мы едем?
— Так ли это важно?
Они вместе вышли из кабинета. Марусич кивнул верной хранительнице его дверей:
— До завтра, Мария Афанасьевна.
Соловьева, стараясь не глядеть на секретаршу, прошмыгнула мимо неё незаметной мышкой. У подъезда их ждала машина. Молчаливый водитель в черном кожаном пиджаке и коричневой бейсбольной кепочке даже не обернулся к ним.
— Поехали, Жорж. — Марусич коснулся рукой плеча водителя.
Машина тронулась. Марусич придвинулся к Людмиле и положил ей ладонь на колено. Она вздрогнула, сжалась, но тут же расслабилась, повернула лицо к нему и улыбнулась…
То, что лирики и священники именуют в человеке душой на девяносто девять процентов состоит из лицемерия. Даже в общении с самим собой человек не свободен от внутренней лжи и самые поганые свои поступки склонен оправдывать и объяснять высокой целесообразностью и умением жить.
Соловьева, оказавшись в руках нового шефа, если говорить честно, была потрясена не тем, что с ней произошло, а тем, сколь быстро это случилось. Собираясь на встречу с работодателем, тонкой женской интуицией она предугадывала, что решение о том получит она место или нет, будет зависеть не от её профессионального опыта и умения, а в первую очередь от того, насколько она сама внешне понравится нанимателю как женщина.
Она долго и тщательно подбирала одежду, пока не остановилась на черной, блестевшей атласом юбке, которая плотно обтягивала ягодицы. Она знала, что блестящая шелковистая ткань, плотно облегающая формы тела, обладает магическим сексуальным воздействием на воображение мужчин. Она надела белую блузку, предпочтя ту, которая имела глубокий вырез и давала возможность в нужный момент принимать такие позы, которые позволяли сделать более видным, то что по идее должно быть скрыто одеждой. Она специально сходила в салон-парикмахерскую, где опытный мастер поработал с её лицом и прической. Однако признаться себе в том, что её ухищрения сработали безотказно, что она добилась желаемого, и ничего особенного с ней не произошло, поскольку было легко догадаться, что рано или поздно её отношения с начальником могут перерасти в более близкие, нежели просто служебные, Соловьева не могла.
Поэтому в тот восхитительный вечер на новой даче Марусича, при свечах за шикарно накрытым столом на двоих, в широкой постели в спальной комнате с зеркальным потолком, новая любовница радовала шефа и разжигала его своей стеснительностью, робкими попытками сопротивляться, а когда он овладел ею, она отдалась ему яростно и всецело.
В окнах дачи в тот вечер горел яркий свет.
Бдительный охранник, тот самый, что так любил дернуть стакан или два на халяву, находился в момент взрыва метрах в двухстах от дома и это спасло ему жизнь. Все, что происходило он, ещё не понимая причин, видел своими глазами. Ему показалось что в какое-то мгновение дом вспух, будто его надули воздухом и тут же желтое пламя огромным шаром вырвалось из стен, которые не в силах были его удержать. Дрогнула земля под ногами. Молочно-белая масса спрессованного взрывом воздуха, та самая, которую по-научному называют ударной волной, толкнула его в грудь, сбила с ног, ослепила, оглушила, протащила по земле. Он опрокинулся на спину, не успев даже прикрыть лицо руками. Над ним, обжигая жаром, свистя, завывая, дребезжа пролетала темная масса осколков и строительного мусора.
Жизнь сторожу спасла садовая скамейка, под которую его упругим ударом вкатила взрывная волна.
Сверху, гремя по свежеокрашенным рейкам, валились обломки кирпича, оконных переплетов, куски металлической арматуры. Скамейка дрожала, мелкие осколки сыпались на сторожа, и он, сперва закрыл глаза, потом прикрыл голову руками.
Тишина наступила сравнительно быстро — звук взрыва, больно ударив по перепонкам, прокатился и стих вдали. Но ещё долго по скамье и земле барабанили осколки, которые динамическая сила удара подбросила высоко вверх.
За домом на бетонированной площадке в момент взрыва находился серебристый хозяйский «Мерседес». Его подбросило взрывом, затем опрокинуло и протащило по бетону, покорежив кузов, повыбивав все стекла. По площадке разлился и почти сразу загорелся бензин. Пламя быстро дожирало то, что не успел уничтожить удар взрывной волны. Впрочем, сожалеть о погибшем добре хозяину не пришлось — он погиб с виду ужасной, но для него самого безболезненной и мгновенной смертью. Взрыв уничтожил Марусича до того, как сознание сумело что-либо понять или хотя бы ощутить боль.
* * *
Николай Фомич Чепурной, один из членов руководящей «семерки» Системы возглавлял АО «Трансконтиненталь». Фирма, прокручивавшая огромные капиталы, была на самом деле прачечной. Здесь «отмывались» и после оплаты налогов вводились в законный оборот миллионы рублей и долларов.
Известие о страшной гибели Марусича застало Чепурного в родной рязанской деревне, куда он приехал к своей родной бабке — матери давно умершего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83