Но ведь и иначе не могла она поступить!
«Ой-ой, как нехорошо получилось», – подумала она, морщась, и тут же увидела впереди Иру Лисиченко с ведрами на коромысле.
– Аришка, здравствуй! – крикнула она еще издали. – Спасибо за полные, удача мне будет. Как живешь-то? Петр Гордеич как себя чувствует?
– Ничего, спасибо, лучше немного, – сдержанно отозвалась Ира, осторожно, чтобы не расплескать воду, замедлив шаги. – Ты как?
Сдержанность подруги удивила Таню, но в первую минуту она не придала этому значения. А потом сообразила, что Аришка остановилась, не снимая с плеч коромысла, как останавливаются перекинуться двумя словами, и не приглашая ее во двор.
– Да что с тобой? – спросила она удивленно. – У вас что – случилось что-нибудь?
– Со мной ничего, – сказала Лисиченко, щурясь куда-то мимо Тани. – А ты что... у немцев теперь работаешь, я слышала?
– Ну да! Тебе разве твой папа не...
Она не договорила, потому что какая-то женщина прошла мимо, окинув их не в меру любопытным взглядом; да и вообще что тут объяснять, смешно просто! У Аришки плохое настроение, но у кого оно теперь хорошее!..
– Ладно, вижу, что некстати пришла, – сказала Таня – что-то ты надутая сегодня, сил нет. Аришка, я денег принесла, – может быть, Петру Гордеевичу купить что-нибудь нужно. И вообще ты скажи, чего вам достать из продуктов, для меня это сейчас сравнительно просто...
Говоря это, Таня достала из кармана приготовленные деньги, несколько сложенных вместе пятимарковых бумажек, и протянула их Аришке. Та отступила, качнув ведрами.
– Уйди лучше, – проговорила она тихо. – Бессовестная ты, еще заработком хвастаешь – а мы-то с Людой считали тебя...
– Да ты что, Аришка, – сказала Таня, вдруг вся похолодев, – ты что – не знаешь, почему я туда пошла?
– Это неважно, почему. – Ира подошла к калитке и, придерживая коромысло одной рукой, нашарила другою щеколду. – Ты думаешь, одной тебе пришлось трудно? Поинтересовалась бы, как живут другие...
– Я знаю, я видела Вернадскую, – торопливо перебила Таня, – но ты же видишь...
– Я одно вижу: что из всех наших девочек одна ты оказалась такой подлой. Если бы Люда тебя сейчас увидела!
Она открыла калитку и, повернувшись, боком пронесла в нее коромысло. Заднее ведро качнулось, выплеснув немного воды, – сверкающий жидкий слиточек тяжело упал в пыль и раскатился тусклыми серыми шариками. Потом калитка захлопнулась, громко – на всю улицу – звякнув щеколдой.
Глава десятая
– Алексей, послушай-ка...
– Чего тебе?
– Ты уверен, что тут никакой ошибки? А то, понимаешь, оскандалимся мы с этим ангаром – вдруг окажется, что напутали и что совсем не о нем шла речь...
Кривошеин отложил газету и изумленно посмотрел на Глушко:
– Ты же спрашивал меня уже, и я тебе сказал: нет, все правильно, речь идет именно об этом ангаре, ни о чем другом. А ты опять за свое!
– Так нет, просто странно. – Володя пожал плечами и взъерошил пятерней и без того спутанные волосы.
– Постригся бы, черт лохматый, – сказал Кривошеин. – Как только Николаева у себя в доме такого терпит, уму непостижимо.
– Мне только и дела, по фризерам таскаться, – высокомерно отозвался Глушко. – А Николаева со своими штучками докатится до полного морального разложения, я тебя предупреждаю.
– Не докатится, она девка хорошая. Какие штучки ты имеешь в виду?
– Разные фигли-мигли, – свирепо сказал Глушко, – Причесочки там, каблучки и тому подобное. Я понимаю: в какой-то степени ей этим заниматься приходится...
– Вот именно, – сказал Кривошеин. – Чего ж об этом толковать, раз приходится.
– Как знаешь, мое дело предупредить.
– Ага.
– А насчет ангара...
– Опять за рыбу гроши! Что ты ко мне привязался с этим делом?
– Бессмысленная операция, Алексей, – твердо сказал Глушко.
– Ну уж, так сразу и бессмысленная...
– Ты пойми – пустое, никому не нужное заброшенное помещение, где-то у черта на куличках за лесом. Курам на смех! Столько объектов в городе – нужных, ценных, имеющих совершенно определенное военное значение...
– Стратегическое, – лениво подсказал Кривошеин.
– Да ты не смейся, – вскипел Глушко, – я о деле с тобой говорю! Есть немецкие склады, есть административные учреждения, какие-то даже промышленные объекты, а нас нацеливают на этот идиотский ангар! Я сам туда ходил – пусто, ни охраны, ничего. Немцы там еще осенью побывали – стояли, видно, совсем недолго, а с тех пор и не появлялись!
– Вот и хорошо, легче будет провернуть это дело. Ты сразу с большого хочешь начинать, гебитскомиссара тебе подавай, склады, комендатуру...
– Насчет гебитскомиссара ты мое мнение знаешь. В этом вопросе мы совершаем непростительную ошибку, и рано или поздно ты в этом убедишься.
– Может, и так, – согласился Кривошеин. – Если окажется, что я ошибаюсь, то у меня хоть будет утешение, что в результате моей ошибки какая-то сотня человек осталась в живых. Дай Бог, чтобы побольше таких ошибок.
– Ты рассуждаешь как обыватель, тут мы с тобой никогда друг друга не поймем. Если на каждом шагу думать о том, во что это обойдется, то тогда вообще нельзя воевать. Как же тогда на фронте?
– Как на фронте – не знаю, не был. Но думаю, что как раз на фронте каждая операция прежде всего планируется с точки зрения целесообразности, с точки зрения того, стоит ли для достижения данного результата пожертвовать данным количеством живой силы и техники. Если заранее видно, что жертвы будут большими, а результаты с гулькин нос, то какой же дурак согласится на такую операцию...
– Ликвидировать гебитскомиссара – это тебе гулькин нос?
– Факт. Что значит «ликвидировать»? – Кривошеин пожал плечами. – Ты хочешь сказать: заменить одного другим? Не вижу смысла.
– Смысл в том, чтобы земля горела у них под ногами. Странно, Алексей, что ты этого не понимаешь!
Кривошеин опять взялся за газету, развернул ее и стал разглядывать большой снимок на второй полосе – панораму пылающего Ростова.
– Ты вот что, Глушко, – сказал он негромко. – Ты меня политграмоте не учи, этому я сам могу тебя поучить. Политика горящей земли – вещь правильная, но опасная...
– Конечно, безопаснее ничего не делать!
– Я не о том, – терпеливо сказал Кривошеин . – Земля под ихними ногами пусть горит, это правильно, но не нужно только в этот огонек наших людей подкидывать... чтобы пожарче полыхало, дескать. Есть тут какая-то черта, которую перейти очень легко. Вот о какой опасности я говорил, понял? Я вот, как с Черниговщины вернулся, много об этом думаю. Мне там разное рассказывали... Партизанское движение – святое дело, но партизаны тоже бывают разные. Скажем, эшелон пустить под откос – это одно. А бывает знаешь как? Кокнут на лесной дороге какого-нибудь задрипанного зондерфюрера и обратно в лес! На другой день ближайшую деревню каратели сводят под корень, а тот герой сидит тем временем у себя в землянке и гордится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154