— Ну, договаривай. — В груди у княжича заныло, он заранее стиснул пальцы в кулаки, чтоб сдюжить худую весть.
Латья вздохнул, уткнулся взглядом в землю:
— Энунда с нами нету более.
Будто ударил словами. Нет, не старика вспомнил княжич, а еще молодого худощавого мужчину, который качал его на коленях, давал в руки меч — подержать, вес почуять, учил управляться с лошадью, метко стрелять, читать руны… Старый, щуплый Энунд исчез, растворился в ближней памяти, зато давняя любовь подсказывала его голос, улыбку, привычку осторожно вставлять нужное слово, глаза — голубые, почти по-детски чистые. Из-за дури своего воспитанника погиб Энунд Мена. Успел ли проклясть перед смертью, успел ли простить?
— Я виноват. — Избору было трудно дышать. Воспоминания стиснули горло. Бьерн предлагал переждать, укрывшись в скалах, а он, князь, бахвалился мальчишеской удалью, обзывал Бьерна трусом. Вот и оказался теперь той самой безрассудной ящерицей, что потеряла свой хвост. Вроде и жить без него можно, только больно очень.
— Люди сами не ведают, как все случилось, — словно не слыша горестного княжьего вздоха, продолжил Латья. — Когда расшива на датский драккар наскочила, треск кругом был, грохот, все на палубу повалились, А Энунд на носу стоял — глядел, чтоб все правильно было. Видали, как он шатнулся, как перевалился через борт. А более и не видели его. После звали, кричали — никто не откликнулся. На нем кольчуга была длинная, тяжелая, да еще топор на поясе висел… Утоп, верно.
День оставался днем, в людской перекличке близ кораблей не было грусти, зеленая трава ластилась к ногам…
Избор пересилил боль:
— Пленных куда дели?
— А никуда. — Латья сдуру махнул раненой рукой, скривился. — Бьерн их всех на свой покалеченный снеккар погрузил, весла отобрал и сказал, что коли Ньерду угодно — они выживут. А коли нет, то зазря они без Ньердовой милости вообще в море пошли. Да еще и воевать на море вздумали. Сказал: «Вам отсюда две дороги: домой, по милости Ньерда, иль в воду — на утеху его дочерям».
Избор вспомнил Энундово: «Живой товар — тоже товар» — поморщился:
— Кликни Бьерна.
Пока Латья ходил за варягом, Избор старался не думать об Энунде, не смотреть на мертвых воинов. Чтоб отвлечься от горестных дум, следил за Айшей. Девка шустро сновала меж ранеными, присаживалась на корточки, бормотала о чем-то сама с собой, Копалась в поясных мешочках, тонкими пальцами выуживала оттуда какие-то травки, присыпала, натирала, замазывала раны дружинников. Разбалтывала свои травки в невесть где добытой плоской миске, подносила к губам раненых. Изредка ее благодарили — это легко было понять по ее смущенному виду и виноватой улыбке. Понемногу продвигаясь меж ранеными, дошла до Фарлафа. Урманин был еще жив — тяжело дышал, на губах возникали и лопались кровавые пузыри. Девчонка склонилась к нему, сказала что-то на ухо. Фарлав протянул руку, принялся щупать землю вокруг…
— Звал, князь?
Засмотревшись на Айшу, Избор не заметил, как подошел Бьерн, Варяг лазал под днище своего нового корабля, поэтому был без рубахи. По его груди, от плеча до нижних ребер, тянулась ровная красная полоса — скользящий удар содрал кожу, однако не дотянулся до мяса. Вода сбегала с волос Бьерна, капельными дорожками расчерчивала его плечи, живот, путалась в волосах ниже пупа, соскальзывала на мокрую кожу штанов. В одной руке варяг сжимал палку с обрубленными сучками, опирался на нее при ходьбе.
— Зачем пленных утопил? — хмуро поинтересовался Избор. — Мы могли бы продать их.
Бьерн пожал плечами:
— Они трусы, — Подумав, поправился: — Трусы, которых надо лечить. Никто из них не сможет сесть на весла, но они все захотят пить и есть. Они стали бы нам лишним грузом… К тому же теперь у нас слишком мало людей, чтоб идти в Вестфольд к Олаву, сыну Гудреда. Его поддержка хороша, когда ты сам силен. Но теперь мы слабее, чем были. Поэтому нам нужно найти очень сильного правителя. Мы пойдем в Агдир. Там сидит Аса Великолепная, ее сын Харальд — самый сильный конунг Норвегии. Мы привезем Асе подарки и предложим ей дружбу конунга Гарды. Аса — очень хитрая женщина…
— Она станет говорить с нами? — Избору не нравилось предложение урманина. Если все уже было решено — зачем на ходу менять решения? Собирались в Вестфольд, так туда и нужно идти. Во всяком случае, Энунд хорошо знал правителя Вестфольда, приходился ему чуть ли не родичем, и Энунду княжич верил. А болотному урманину, хоть тот и спас от гибели их суда, — нет.
— Если она столь сильна, то она попросту отберет у нас товары и оставит при себе, как рабов. Неужто мы добровольно пойдем в такую ловушку? — с нажимом в голосе произнес княжич.
Бьерн покачал головой, выставил палку перед собой, оперся на нее обеими ладонями. Он смотрел не на княжича. Куда-то совсем в другую сторону. Избор скосил глаза, понял, что все время Бьерн наблюдал за Айшей. Девка еще сидела возле Фарлава. Теперь за ее спиной стоял кто-то из Бьернова хирда, а могучая рука умирающего урманина стискивала рукоять меча. Он чего-то ждал, напряженно вглядываясь в серое небо над собой. Айша отвернулась, достала из небольшого кожаного мешка нечто склизкое, узкое и маленькое, издали напоминающее змейку-гадючку. Осторожно положила извивающуюся гадюку себе в рот, нагнулась и прильнула ртом к окровавленным устам Фарлава. Урманин сглотнул, вытянулся в струну, затрясся, словно в ознобе, и вдруг обмяк. Его пальцы разжались, выпуская рукоять меча. Айша выпрямилась, сплюнула на землю лист, плеснула в рот воды, прополоскала, тщательно вытерла губы. Легким прикосновением закрыла глаза умершему…
Бьерн кивнул, словно одобряя ее действия:
— Когда-то мой отец служил Асе. Я служил Асе. Это было давно, но у Великолепной очень хорошая память…
При последних словах он улыбнулся, будто сказал нечто забавное.
Избор ничего смешного не увидел ни в смерти Фарлава, ни в словах Бьерна. Но решать приходилось ему. Точнее — им, тем, кто привел своих людей под его власть, тем, кто лишь недавно стал именовать его князем. Вадим не будет перечить варягу — это Избор и тай знал, посему взглянул на Латью:
— Что скажешь?
— По мне, что Вестфольд, что Агдир — одна зараза, — равнодушно сказал тот. — А в Агдир ближе даже, коли напрямки…
Глава третья
КНЯЖНА
Теперь Остюг часто плакал. Дома, в Альдоге, веселее него не было ни одного глуздыря, а на корабле Орма он осунулся, притих, в голубых глазах затаился страх, и достаточно было одного грубого окрика, чтобы он принимался реветь. Поэтому Гюде приходилось терпеть за двоих. Княжна утешала брата, вытирала зареванное лицо, молча сносила насмешки своих пленителей, а в голове билась лишь одна мысль: «Я — княжна. Дочь князя. Надо помнить об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90